У кого еще из авторов есть возможность проиграть
свои сюжеты и посмотреть - а как оно на самом деле?
Эх, и гулял цыган Джоджо на Шервудской ярмарке, ох и гулял… Трех коней у шерифа на хромую кобылу сменял, а жену и вовсе задаром получил. Аббата перепил, капитана стражи в кулачки одолел. С Добрым Робином полдня торговались – Джоджо кота в мешке продавал, а Робин – монастырского мула. А пока сговорились, пока по рукам ударили – кот в мешке от стыда помер. И от удачи шальной закружилась голова у Джоджо-цыгана – позвал он всех, кто ни был - и своих rommany, и Робина с дружками в трактир – добрый эль пить за его цыганское счастье. Вот сидят они в трактире, солнце уже зашло, музыканты играть устали… Пьет Джоджо добрый эль, хвалится напропалую. - Во всей Англии нет такого цыгана как я! Рубашка у меня алая, шелковая – сам krallis - король такую раз в году надевает, а я, Джоджо, каждый день ношу. Конь у меня каурый, грива золотая, копыта серебряные – как ни быстро ветер дует, а мой Огонек его обгонит. Сестра у меня красавица – даром, что в возраст еще не вошла, - как проснется утром, глянет из шатра на божий свет – солнце краснеет, ее красоте завидуя. И ловчее вора, чем я, во всей Англии не сыщешь – шерифа обдурил, аббата перепил, да и тебя, Добрый Робин… Не выдержал тут Робин, хватил кружкой об стол – пена до потолка полетела. - Да, брат, во всей Англии нет такого бахвала, как ты. Рубашка у тебя алая шелковая – дыра на заплате, король лучше голым будет ходить, чем такую наденет. Конь ветер обгоняет – немудрено, любой кляче это под силу, коли ветер встречный. Солнце от вида твоей сестренки краснеет – не диво; диво – что за холмы от страха не прячется. А уж ловчее тебя во всей Англии не найти – дурака обдурил, пьяницу перепил… А вот купца почтенного, Пита Хьюита обокрасть – слабо будет. На воротах у него пять замков – все из йоркшширской стали. На цепях вокруг дома – пять бульмастифов, волчьим молоком вскормлены. У дверей пять охранников – бешеные ирландцы. А в кладовых золота - не счесть, серебра - не собрать, товаров дорогих – всей ватагой не унести… Я, Добрый Робин из леса, об него зубы сломал, трое моих ребят с тощей Бесс познакомились, а у тебя, пустобреха, и вовсе руки коротки. Закипел Джоджо горячей кровью, ответить хотел сполна, да словами подавился от злости. Сидит, кашляет, а Добрый Робин его по спине хлопает: - Что, молчишь, брат? Значит, правду говорю. Слабо тебе, лучшему вору в Англии, простого купчишку обчистить… Как с бочкой эля сражаться - ты первейший боец, бабьи юбки задирать – равных не сыщешь, а вот рискнуть по-мужски – зелен ты, брат… Ничо, еще подрастешь. Все вокруг покатились от хохота - в Джоджо-цыгане семь футов росту, а в Робине и шести не будет. Вскочил тут Джоджо, стол опрокинул, схватил Робина за грудки – и давай трясти. Rommany разнимать было бросились, испугались – убьет, дружки тоже поближе подвинулись – мало ли, а Робин висит себе, спокойный такой, и ухмыляется: - Я ж говорю – зелен виноград. У Джоджо от такой наглости руки опустились. Уронил он Робина на служанку, стоит, пыжится: …Да я!!!… Да мне!!!… Да ты, чудило лесное!!!… Да спорим – через три дня самое дорогое из купецкого дома в этот трактир принесу и тебе в рожу кину!!!!! Вынул Робин пятерню из-за пазухи у служанки: - По рукам! …Проснулся Джоджо поутру в конюшне… Рубаха на груди порвана, в штаны солома набилась, голова трещит-раскалывается… Сунулся по карманам – фляжки дедовской , серебряной нет, денег, что на ярмарке заработал – ни пенни ломаного не осталось, слава Богу, нож родной на месте. Поднялся, бедняга – все тело ломит, вышел во двор, колодезной водицей облился… Солнышко светит, головушка трещит, и тут из трактира старый ром, дядько Ян выходит. Бросился он к Джоджо и давай его честить по всякому: Ах ты, dinelo – дурень, отцов позор, материно огорчение! С boro-drom-engroes – разбойниками с большой дороги повелся, недаром тебя Джоджо назвали, бестолочь! Вот закуют тебя в цепи, ушлют за море, где и слова-то «rom» не знают – запоешь, взвоешь, а поздно будет! Хорошо, хоть коней не пропил, гвоздь бесполезный! Пить не умеешь, а с конокрадами за стол садишься, мальчишка… Плюнул под ноги дядько Ян и отошел, головой качая. Оглянулся Джоджо на коновязь – стоят, родные, трое вороных вчера добытых, и радость его – Огонек, конь непроменный – и вспомнил, что он вчера намутил. Как с Робином по рукам бились, что обнесет Джоджо купеческий дом, как поили всю братию за его цыганские денежки, как красотка-служанка от него убежала… К Робину. Вспомнил – и сел на землю. Ибо ничего крупнее курицы у растяпы-крестьянки Джоджо в жизни не крал. Головы дурил, мухлевал – было дело. А грабить – не приходилось. Подумалось даже цыгану – а может плюнуть, забрать вороных и сбежать до родного табора… Да вспомнил, как хулил его Робин и понял – не то, что отцу с матерью – коню в глаза глядеть постыдится, если откажется. Делать нечего – надо за дело браться. Первый день Джоджо вокруг купецкого дома крутился. В лавочку зашел, к перстеньку приценялся – не взял… На собак посмотрел – злющие псы, голодные. Это хорошо. На ирландцев взглянул – парни как на подбор. Краснокудрые, красноглазые да красноносые. Это еще лучше. А замки – невелика беда. На второй день продал Джоджо одного вороного, купил жилетку вышитую, ножны кожаные да шкалик вина крепленого и пошел на поклон к дядьке Яну – воровскую науку слушать. Ночь сидел, утро спал, днем к аптекарю бегал за маковой настойкой и каломелью. Слово за слово – и вечер подоспел. А к полуночи Робин его в трактире ждать будет – с добычей. Ой, вывози меня цыганское счастье! И вправду – зашел Джоджо в лавочку за перстеньком, а купчиха – она за прилавком стояла – пожаловалась, мол уехал муженек на ночь глядя по делам в Мансфилд, в лавке забот полно, не найду сейчас перстенька, вы бы, добрый человек, попозжей заходили – как стемнеет совсем. - Ну, на нет и суда нет, в другой раз загляну… Вышел Джоджо из лавки, пот со лба отер – хозяин не в доме, полдела готово. И руку на человека живого поднимать не придется. Как стемнело, зашел Джоджо в кузницу, свистнул дружка-подмастерье, дал ему фляжку с вином, головку сыра и велел – сходи в лавку, передай ирландцам подарок – от неизвестной красавицы, да так сказку плети, чтобы в жизни от вина не отказались. Проследил, пока не вернется парень. И пошел к забору. А в августе рано темнеет, добрые горожане спят по домам. Накидал Джоджо через ограду мяса – да не простого, в маковом настое отмоченного. Выждал еще – и давай замки один за одним пилить. А руки трясутся – страшно ему. Соскользнула пилка, до кости кисть прорезала – не заметил сначала, потом перехватил платком. Собаки гавкнули пару раз, потом и вовсе смолкли – спят. Тишина, только ругань ирландская по двору звучит. Прихватило у бедняг животы, расселись со спущенными штанами – ни встать ни шелохнуться. Вывезла кривая кобыла! Обошел Джоджо ограду, перелез с грехом пополам – и видит: любит его цыганское счастье. Дверка черного хода приоткрыта и свеча на пороге горит, не иначе служанка в доме милого поджидает. Перекрестился цыган, нож поправил – и пошел. …Где же у купца самое ценное в доме? Не в кладовой – туда воры залезут. Не в лавке – кто ж богатство напоказ выставляет? Любом ясно. А куда купец в дороге деньги прячет? К жене за пазуху – так дядько Ян говорил. Значит, и дома самое ценное в женину спальню скроет. Снял Джоджо сапоги – чтобы не стучали, служанкиного милого не спугнули, да прочих в доме не разбудили - и на цыпочках вверх по лестнице прокрался. Нащупал дверь с резной ручкой – оно. Толкнул – отворилось. Дыхание затаил, сердце бьется, как перед встречей с девчонкой… Вошел. Хорошо – ковер под ногами, мягкий, шагов не слышно. Окошко приоткрыто, в нем луна – королева воров – подмигивает, мол не робей, rommany chal. На окне горшок с розой облезлой красуется. Посреди комнаты постель о пяти перинах. Вдруг – кремень чиркнул, свечка зажглась! Джоджо шатнулся от неожиданности, глаза ладонью прикрыл… И тут с постели купчиха встает. Рубашка на ней вышитая, чепчик кружевной, из-под рубашки телеса во все стороны лезут – в возрасте дама, да и фигурой бог не обделил. Щечки пухленькие, губки розовые, глазки масленые – и на цыгана зырк! А перед ней парень – хоть картину с него пиши: высоченный, смуглый, плечистый. Руки сильные, пальцы тонкие – нежные наверное… Кудри черные до плеч вьются – любая девушка позавидует. Брови густые, глаза огненные, шальные – будто искорки в них заплутали. Губы алые, полные, жадные – так бы и съела!!! У Джоджо поджилки трясутся, во рту от страха пересохло: сейчас завизжит тетка, ирландцев с собаками кликнет, весь дом перебудит. Рот бы ей чем заткнуть, да рука на женщину не поднимется. Что же делать?!! Открыла купчиха ротик крашеный и говорит тоненьким голоском – как ножом по стеклу скребет: - Ну что, паренек, за перстенечком пришел? Знала ведь что заглянешь, ты еще в лавке на меня глаз положил! – и расстегивает рубашку, из выреза перстенек достает, улыбается… А под вышивкой – груди двухведерные. Подошла к Джоджо купчиха – и рукой с перстенечком – горячей, потной – по щеке, по шее, по груди гладит… Смотрит преданно, ла-а-асково. Глаза у Джоджо на лоб полезли, руки плетьми повисли, пот на лбу выступил – и жарко ему и стыдно и что делать… ой, мама! На шаг цыган отступил к окошку, купчиха – за ним, на другой отступил… И тут – из-под ног: МЯЯЯУУ! Бум, трах, бздям! Кошка со страху в буфет забилась. Купчиха на пол плюхнулась. Джоджо схватил первое, что под руку подвернулось – горшок с розой – и с места прыгнул в окно. Как он не переломал себе кости, знают разве что бог и цыганское счастье. …Свалился он на ирландца, который маялся животом. Ирландец сел в то, над чем трудился. Что он сказал – мы повторить не сумеем. Даже, если очень захочется. Сотоварищи ирландца помочь бедняге не смогли, ибо сами пребывали в печальном и затруднительном положении. Самый мужественный из них прогнался за Джоджо две мили по кривым Ноттингамским улочкам, но не выдержал и отстал, осыпая цыгана проклятиями. А ночной сторож, встрявший в погоню, был безнадежно пьян… …Часы на рыночной площади пробили половину двенадцатого. Джоджо остановился и перевел дух. Все пропало. Теперь весь Ноттингамшир будет кататься со смеху, услышав имя цыгана Джоджо. Что он покажет в трактире Доброму Робину?! Пустую суму? Порезанную руку? Паршивую розу в горшке? – Джоджо только теперь обнаружил, что всю дорогу не выпускал из руки тяжеленный горшок с чахлым и вялым цветком. Черт бы его побрал! Горшок полетел на булыжную мостовую. Роза осыпалась лепестками, земля полетела в стороны, что-то блеснуло на камне… Серьги с блестящими камешками, перстень литого золота, ожерелье, браслеты! Ну цыганское счастье, спасибо!!! Джоджо спешно поднял с мостовой побрякушки, сунул за пазуху, пнул на прощанье горшок – и отбил себе ногу. А дурная посудина покатилась по мостовой, тяжело звякая. Вот так роза… С первым ударом полночи Джоджо, сияя, ввалился в трактир. Цыгане замерли в изумлении, Добрый Робин поперхнулся бараниной: на вытянутых руках Джоджо торжественно нес золотой горшок кверху дном. Сверху лежали драгоценные побрякушки… Трактир взорвался свистом и хохотом. Цыгане наперебой бросились Джоджо по спине хлопать: Ай, baro rom, молодец парень!!! Трактирная служанка подобралась поближе, глазками карими стреляет. Boro-drom-engroes тоже хвалят, но застенчиво как-то… А Добрый Робин сидит, зубами скрипит, в стенку смотрит. Тут дядько Ян встает, косится на лесного стрелка ехидно: Проиграл - так плати, не скупись! Робин берет колчан с стрелами, лук тисовый, смотрит на них, целует дерево – и протягивает Джоджо: заслужил, парень, владей. Джоджо смотрит, смотрит - и дядьку в бок локтем: - Я-то что в заклад давал? А дядька ему - оплеуху с размаху, так, что Джоджо с ног сбило: - Котелок ты дырявый, винная душа! Крепко за тебя, scoppelo - болвана, мать молилась - коня ты своего необменного ставил против робинова лука. Под счастливой звездой ты родился - проиграл бы коня чужому - своим бы кнутом из табора выгнал. А так - запомни накрепко цыганский закон - не тот вор, кто ворует, тот вор, кто попался. - и вторую оплеуху бедняге отвесил. Джоджо сидит, что делать не знает - то ли смеяться, то ли молиться. Голова гудит, в глазах звезды прыгают. Не было бы счастья, да несчастье помогло. А Робин стоит мрачнее тучи, с луком в руках. Смотрит-смотрит, потом спрашивает: - Ну что, лук брать будешь? Джоджо на него глазами блеснул: - А если б я коня проиграл, ты бы взял моего Огонька? - Да как ты мог подумать такое, брат! - Робин отмахнулся (и хоть бы покраснел). - Так и я твой лук не возьму, rommany rye, брат мой названый. Но слова свои забери назад. - Какие? - Да про сестру, про коня... Про рубашку алую и виноград зеленый. - Ой, возьму... И с того дня вор Джоджо зарекся пить. Долго держался - аж две недели. А потом... (фрагмент интерактивного романа "Королева Роз",каждая глава романа является частью сценария и летописи реальной ролевой игры.) |