ПОСЛАНИЕ
            Памяти Яна 


...и вот передо мной картина мира, 
точнее карта восемнадцатого века
- лес, полный ягод и морозных звёзд. 

А далее - ландшафты и широты, 
что существуют только в сновиденьях, 
где люди на небесных тихоходах 
спектральные просторы бороздят.

И у меня был тихоход небесный,- 
классической механики игрушка: 
трещётки, паруса и шестерёнки,
пропеллер ржавый, паровой котёл 

- всё сделано в Шотландии на славу
- припаяно, проклёпано на вечность, 
и дерево обито чёрной кожей, 
и над кормой решетчатый фонарь! 

...со скрипом поверну штурвал тяжёлый, 
в руке - путеводительная книга, 
как будто манускрипт, но не старинный, 
изложенный как тайное письмо:

"Мой друг, взмывая над весёлым Уэльсом,
не премини лететь на Бардси-остров, 
это и есть духовная Шамбала, 
великий сингапур твоей любви. 

Попутные ветра используй смело. 
Там есть маяк, часовня,заповедник 
редчайших птиц (вот перечень их видов -
читай его неспешно, как стихи)"...

И розовым цветёт рододендроном 
ландшафт скалистый, странный, иноземный, 
я свой маршрут сверяю только с сердцем, 
храню надежду, веру и любовь. 

Бывало, встретишь в облаках созданья 
столь дивные, что речь теряет силу - 
они же Духи, принявшие облик, 
и потому споспешествуют нам. 

Направо посмотри - как будто свечи 
горят в заре вечерней минареты, 
мозаичное небо как сверкает! 
Запоминай Восток своей любви. 

Взгляни направо - там тяжёлым свитком 
свернулось небо. Ангела четыре 
стоят на четырёх углах Земли:

"Не делайте вреда земле и морю, 
ни деревам, покуда не положим 
печати на челах рабов своих"... - 
вдруг голос был. 

Штурвал с привычным скрипом
я поверну. И снова колокольцы на 
деревянных крыльях прозвенят. 

Опять передо мной картина мира, 
точнее, мира нотная бумага - 
ландшафт знакомый, но как будто новый, 
всё новое - и небо, и земля! 

Навстречу мне летят суда иные - 
приветствуют, сигналят и сверкают. 
Среди светил стоит регулировщик. 
Над бездной светит ржавый семафор. 

Теперь взгляни: на атомы и кванты 
всё раздробилось. И на тихоходе 
мы будем вечно бороздить просторы, 
мы будем Вечность славно проводить! 

Мой друг, я в прошлой жизни был поэтом, 
я также путешествовал немало
и до сих пор скучаю по ландшафтам 
Шотландии и Англии своей, 

когда-то также по дорожкам Уэльса
мы гнали мотоцикл счастливой парой,
под парусом мы обошли Европу,
и остров Мэн нам зажигал маяк. 

Я был красив. Моими же глазами 
смотрели звёзды на других влюблённых, 
но все следы мои волнами смыты, 
и ветер разбросал мои стихи. 

Теперь же принимай штурвал смелее! 
Ковчег наш малый к вечности несётся, 
ты видишь ослепительные дали, 
но в книгу путеводную смотри - 

там радуга и облака, и звёзды, 
друзей улыбки и сердца живые, 
глаза любимых...Поверни правее 
небесный тихиход - вон синева 

над Ярославлем и небесным Псковом, 
и светлый дух обнимет всё крылами. 
Ты видишь, смерти нет. Мы снова вместе. 
Смелее поворачивай штурвал... 

                ..^..


* * * 

Лифт уезжает. До свиданья. 
В открытом небе тишина. 
Душа без имени и званья 
вся осенью озарена. 

В саду камней, обняв колени, 
на догорающий закат 
смотрю с надеждой в воскрешенье 
всех арлекинов и солдат. 

Когда в Венеции небесной 
на старой лодке поплывём 
под кипарисовое детство, 
ты скажешь: -Мы опять вдвоём. 

Ты скажешь: -Осень. Лодка. 
Небо и птица в радуге. К тебе 
бегу из детства в старых кедах 
по выгоревшей той траве. 

Какого я искал ответа? 
Нет цели. Даже в голокост 
я буду собирать по свету 
разбитые бутылки звёзд. 

                ..^..


* * * 

Может, я увидел слишком поздно 
осени блуждающие звёзды, 
я ещё такого не видал, 
точно я под изморозью мозга 
тридцать лет выращивал кристалл. 

Слишком ярко, ясно и морозно. 
Звёзды ближе. Иней на губах, 
только иногда горячим воском 
капал в осень чёрный Патриарх. 

Вызови мне лифт. Я уезжаю. 
Я всё понял. Страшно мне чуть-чуть, 
кукольник из ящика Китая 
выпустил блуждающую жуть. 

Может, я увидел слишком поздно
осени танцующие звёзды, 
точно фараонов перелёт: 
золотые, яшмовые гроздья 
под ноги мне падают, на лёд. 

                ..^..


* * *

Луны, шиповника и мёда, 
игрушек старых к Рождеству, 
из детства потайного хода, 
собаку, кошку и сову, 
ботинки старые и звёзды, 
и слёзы счастья и любви, 
и Волгу, и дожди, и грозы, 
и всё что можешь возврати. 
Сирени влажной, безнадежной 
в старинной вазе. Боже мой, 
весёлый поезд сквозь таможни 
трубит под зимнею луной, 
ёщё шаров, ещё хлопушек, 
всех арлекинов, всех моих 
забытых, брошенных, ненужных 
в последних листьях золотых. 

                ..^..


РОЖДЕСТВО 

        Рудольфу Нуриеву

За тихой, за рождственской и яркой 
звездой идём, несём свои подарки 
по вымершим пустыням, по горам, 
и нет у нас навьюченных верблюдов, 
ни ладана, ни золотой посуды, 
а так , стишки, печали, всякий хлам: 
поношенный костюмчик Арлекина, 
два надувных проколотых дельфина, 
вино и розы, рваный барабан. 
Мы трепетом и радостью объяты.
Уже горят последние закаты. 
Прости нас, Боже. Господи, прости. 
Вот мы в слезах и бусах пред тобою в 
размытом гриме, с разведённой кровью,
серебряные туфельки в грязи. 
И может быть, с судьбой балетных кукол 
уйдём мы в золотую тьму под купол. 
Прости как можешь. Господи, спаси. 

Рождество 1992 Йорк

                ..^..


ТРЕТИЙ ВСЕЛЕНСКИЙ ПЕРЕЛЁТ АРЛЕКИНОВ 

Фанерные свои аэропланы 
к России направляют арлекины, 
летят они среди ночного блеска, 
стеклянных лун и радужных шаров; 
плащ в синих звёздах 
с шёлковой подкладкой 
по ветру льётся. 
Жизнь бродвейским шоу 
им кажется, но тянет их домой - 
в картонных музыкальных самолётах 
кружить над золотыми куполами 
и надувные яркие игрушки 
в фонтаны и на площади бросать. 

И странен этот перелёт, и дивен. 
Так дивен, что и сам я удивился - 
в расцвет воздухоплавательной эры 
пора и мне купить аэроплан. 
Куда в такую темень-непогоду 
пилот замерзший огоньки считает: 
вот статуя Свободы, вот Биг Бен, 
а вон гирлянды Эйфелевой башни, 
и до Кремля совсем рукой подать. 

И плачут, и смеются арлекины, 
картонные свои срывают звёзды, 
им не нужны ни паспорта, ни визы, 
у них одно призванье - арлекин. 

Я жду твоей улыбки. Даже грустной. 
За чепуху мою, за бред и глупость, 
за неспособность обживать пространство, 
за жизнь пустую, клоунскую жизнь. 
Но ведь расскажешь повзрослевшим детям, 
что прилетят когда-то арлекины 
с подарками, в фанерных самолётах. 

Да, прилетят. Конечно, прилетят. 

                ..^..


ПИСЬМО ИЗ РОССИИ

Всё облака, равнины и неровности, 
уж выгорели ленты на венке, 
а парохода крашеные лопасти 
всё шлёпают по Волге -по реке. 

Какие-то огни, печали, дождики 
и города, и люди , и река, 
приедут на каникулы художники, 
и всё равно смертельная тоска - 

печали, сны и прочее безвременье, 
на площади давно заглох фонтан, 
читаю в третий раз "Анну Каренину", 
и осени накапало в стакан. 

Идёт по глади пароход из Мурманска -
флажок, фонарик, чайки над кормой, 
навстречу гроб из города Безуменска - 
везут три фляги со святой водой. 

На набережной ветер бьёт в полотнища, 
мне всё равно какой над нами флаг, 
сельхозмашина с инструментом колющим 
продребезжит под ритм пиздец-хуяк. 

Я не пишу тебе даже на праздники, 
пишу только в ментовке на квитке, 
и этот город, спившийся и грязненький, 
не выжечь как наколку на руке. 

Да пропади всё пропадом. Всё гнилостно, 
и даже вишни вымерзнут зимой, 
но сколько есть ещё у Бога милости - 
плывёт кораблик. 
Чайки над кормой.

                ..^..


ФЛЕЙТИСТ 

Всё для тебя, но мы устали очень 
Как воздух сочен! Сочен и смолист. 
Я на часы взглянул и понял - осень. 
Сыграй нам осень, маленький флейтист. 

Как пусто здесь. Лишь лунная позёмка 
сухие листья с пылью пронесёт, 
но счастлив тот, кто с чистотой ребёнка 
смолистый воздух через флейту пьёт. 

Дай мне любить сейчас неутолённо, 
мерцай во мне, осенний тёплый свет, 
что ты мне шепчешь ласково и сонно? 
Открой ещё какой-нибудь секрет. 

Ты за садовой завитой решёткой 
остался в детской памяти моей, 
а в голове пчела высокой ноткой 
блуждает день и ночь,и ночь и день. 

Всё для тебя. Но мы устали очень. 
Как воздух сочен. Сочен и смолист. 
Вдохни поглубже - в кровь вольётся осень. 
Сыграй нам осень, маленький флейтист. 

                ..^..


ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА 

Мы вместе пьём вечернее вино, 
в саду мерцают яблоки и свечи, 
и если вновь родиться суждено, 
оставь со мною память этой встречи

Быть может, тёмный сад в иные дни 
во всей вселенной пышно разветвится, 
всё создано из света и любви, 
и никогда не кончится страница. 

Простите мне, что забываю слог 
привычный, становясь чужим и диким, 
я раньше думал, что казнящий Бог 
на тёмных досках пахнет земляникой. 

Я Вас люблю. И только. И всегда 
я буду Вас любить и беспокоить 
ночным звонком отсюда - в никуда, 
с огнями золотыми над рекою. 

Мне кажется, я прожил сотни лет 
и много жизней с Вами, только с Вами, 
ведь даже Дух как лучезарный свет 
под разными приходит именами. 

Я Вас всегда задерживал в дверях 
на грани темноты, дождя и града, 
но у Вселенной где-нибудь впотьмах 
ещё горит последняя лампада. 

                ..^..


* * * 

Пишу давно на языке, 
которого не понимаю, 
но мальчик с веточкой в руке 
плывёт к небесному Китаю, 
плывёт фонарик по воде, 
плывёт как будто из России, 
а я три года на кресте, и 
мне ещё невыносимей, 
уже давно трещат по швам 
моя природа, плоть и слово, 
точнее, я себя сожрал, 
совсем невинного такого. 
Мне в небе пагода звенит - 
все колокольчики Пекина, 
там полируют малахит 
и сочиняют сон с жасмином. 
Ты будешь там, среди меня 
как ученик в слезах и бусах, 
в горящей тоге короля 
и бронксовских тяжёлых бутсах. 
Я сам смотрел в хрустальный шар- 
осенний сумрак золотистый, 
где смерть мигает. И шуршат 
почти как шёлковые листья. 

                ..^..


* * * 

Ошибка памяти. Ошибка. 
Ошибка памяти моей. 
На рукаве твоем нашивка 
и монреальский соловей. 

В горячей трубке телефонной 
мне птицы райские поют. 
Канадцы с веточками клёна 
идут толпой на Страшный суд. 

                ..^..


* * * 

среди видений полудымных 
среди тропических растений 
и длинных в темноте бутылок 
разбитых ампул и созвездий 
и затонувших кораблей 
я жил простой и тихой жизнью 
когда рождались умирали 
справляли праздники и тризны 
тела и имена людей 
я знал двух-трех из прошлой жизни 
с одним особенно был близок 
других я просто знал в глаза 
среди садов с ландшафтом рая 
в банкетных залах и притонах 
в соборах и фамильных склепах 
в одном не лучшем из миров 
среди комет летящих низко 
и пирамид стоящих вечно 
сверяя свой маршрут по звездам 
веду свой путевой журнал