* * *
Знаю судороги эти:
Воздух вылизан Луной,
И невидимые сети
Колыхнулись надо мной,
Полетели капли-крохи...
Дорогая, кто найдет
Виноватых?.. Ты да кофе –
Кто еще меня убьет...
* * *
Ты царь и господин; у твоего порога
Не то что пустота – там нет и пустоты...
Приснится иногда туманная дорога,
И вдоль нее горят ни рыбы, ни цветы.
Порою, разглядев оскаленную воду,
И ты почти плывешь, как рыба за крючком,
Но приступы Любви, похожие на рвоту,
Тебя швыряют на обочину – ничком!
* * *
Перевязанное леской,
Сердце плачет и визжит,
А трамвай пустой железкой
Все под гору дребезжит.
Вот доеду – и утешусь,
Никому не расскажу,
Как на лампочке повешусь,
Только леску развяжу.
* * *
Когда ты невинно спрашиваешь:
"Неужели я тебе нравлюсь?
Разве мало вокруг остальных,
почему ты связался со мною?"
Я плохо себе представляю,
как со словами управлюсь,
И бормочу наугад и навзрыд
что-то этакое, неземное...
Я их разыскиваю! – слова,
которые можно бы высечь
На известковом высоком челе
современного датского принца,
Но поздно, пожалуй – я этих датчан
расстрелял бы по сорок тысяч
За каждую
складочку
твоего
мизинца.
* * *
Я иронически верен
унылой, но праведной сказке
О воздаянии за грехи,
поспешающем вслед за грехами,
И Воздающему сам на палитре смешаю краски,
Прелюбодеянье вполне очертив
лишь несколькими штрихами:
Вот, я дарил ей разного рода
проницаемые вещицы,
Которые лопались от огня,
будто бессмертные души,
И духи, что я покупал
у хихикающей продавщицы,
Черт кипятит на костре
и ложкою льет мне в уши.
* * *
Да, я чтец-декламатор. Проводи же меня за порог.
И, протискиваясь мимо тебя в окаянные двери,
Я прикрою растрепанными листочками левый бок,
Чтоб не видела ты, какие там пляшут звери.
* * *
Она вертелась, будто лиса,
И верила – это свято!
И мы орали, и небеса
Лаяли, как лисята.
И вот, опутаны тишиной,
Не издаем ни звука –
Ни я, ни лежащая рядом со мной
Холодная, мокрая сука...
* * *
Отпущен тобою на волю, я говорю: "Прости,
Ты меня и не держала", – и вылетаю в окно.
Не за что зацепиться. Нечего сжать в горсти.
Разбит золотой денечек, и в сахарнице темно.
Внизу оживают люди, слышатся голоса,
Краски приобретают, каждая – наготу...
Вокруг воздушных развалин растут ледяные леса:
"Сюда бы крупицу соли!" Но я уже за версту.
* * *
Отраженный окном ее, темным и голым,
Я качался, покуда в землю не врос,
И весенняя слякоть – вода с ментолом –
Объяла меня до корней волос.
И дрожали мои отражения в лужах,
Разбиваясь на полночи тысячу раз,
И тогда я впервые почувствовал ужас
Существования Здесь и Сейчас.
* * *
Живи со слякотью внутри,
Живи со сквозняком.
Оставив тапки у двери,
Валяйся босиком.
Танцуй у зеркала – танцуй,
Как Шива в пиджаке!
Ее последний поцелуй –
Холодным по щеке.
* * *
Какие тебя раздирали страсти,
Какую из-за них ты испытывал боль –
Женщин, распадающихся на части,
Полых, будто лопнувшая мозоль...
ПАДАЛЬ
Однажды на душе твоей
Завелся рыжий муравей.
Питался крошками сердец,
Тобою съеденных на ужин,
А поутру любимым мужем
Закусывал под огурец.
Вам было весело втроем
С неугомонным муравьем.
Нет мужа, нечем закусить:
Ушел и больше не вернулся.
Любовник ночью отшатнулся
И стал истошно голосить:
"Малышка, у тебя внутри
Меня кусают муравьи!"
Но он уже вошел во вкус,
Поганый рыжий муравьишка!
В тебе осталась мелочишка:
Немножко слизи и медуз,
Но вряд ли мертвая твоя
Вода прокормит муравья:
Клешнями стала величаться
Его чудовищная тень,
И ты кричишь который день,
И все не можешь докричаться...
* * *
Горел я долго без огня
И выгорел дотла.
3а что купила ты меня,
За то и продала.
А я ударился во тьму
И, лежа на боку,
За нас не дам и не возьму
Понюшки табаку.
* * *
Вы были с этой женщиной сколько-то лет,
И плоть была она, а ты был – скелет,
Вы пили друг у друга любовь из горла,
Ты вышел из нее – и она умерла.
КРЫСА
А чем ты, муха,
Не человек?
Блейк
Проснулся утром –
А сыра нет.
Одни лишь дыры
Глядят на свет.
Тая досаду,
Уйдя во мглу,
Рассыпал яду
Я на полу:
Умри же, крыса!
Умри навек...
А чем не крыса –
Сам человек?
Вот я – шурую
То здесь, то там,
И все ворую,
Что по зубам.
Не злюсь нисколько
На этот мир:
Он весь – огромный
Пахучий сыр.
Быть может, скоро
Небесный свод
Меня как вора
Грозой прибьет –
Ведь крысе точно
Несдобровать,
Ведь крыса знает,
Что воровать...
А там — воскресну
Иль нет, Бог весть!
Всего лишь крысой
Живу я здесь.
* * *
Долго ли золоту одолевать
Глаз моих темные зеркала?
В сумерках собственная кровать
Кажется мне колыбелью зла —
Из колыбели, хвостата, рыжа,
Крыса выглядывает во тьму
И восклицает: "А где сторожа?
Где сторожа, я никак не пойму?"
* * *
Полубред, полусмех. На треть
Сокращается мир во сне.
Вдох и выдох, картинка — смерть,
Натюрморт — могильная снедь.
То ли локоть, то ли — калач.
То ли голень, то ли кирпич...
То ли выкройку чертит палач
Похитрее — а ты храпишь.
Словно в саване, по утрам
Просыпаешься в простыне —
Постарел, от виска до нутра...
Сокращаешься ты во сне.
* * *
За мною тянется рука
Полуночного шутника.
А он умеет говорить:
"Земляк, не будет закурить?"
Как будто сорная трава,
Растет рука из рукава —
Бледнее стебля, тоньше льда...
Не увернуться никуда.
Папье-маше?.. Злорадный смех,
И в голову летящий снег...
С тех пор ударят по плечу —
Я в ужасе кричу.
* * *
Аксане Пановой
Гвоздику в сердце, гвозди в рот —
Возводит плотник эшафот.
Ему — трудиться, нам — глазеть,
В петле цветочнице висеть.
Его я видел без гвоздей:
Он шел, как будто из гостей,
Он шел по краешку доски,
Роняя горлом лепестки...
* * *
Приидите ко мне, страждущие!
Приидите ко мне, скорбящие!
И кровушки моей жаждущие,
И мяса моего молящие...
Приидите — в меня! Безголовые,
Бесшумные, шелестящие —
В мои потроха багровые,
Внутренности блестящие...
* * *
"Что за упырь угрюмый!
Вперед гляди веселей:
О небесах не думай,
На кладбищах лей елей..."
Я спрятал клыки под маску
И слушаю вот уж века
Одну и ту же сказку
Про белого червячка.
* * *
Кошки умеют плакать.
Их голоса полны
Жалобы или злобы,
Неба либо Луны.
Могильщики мне вчера
Дали лопатой в лоб...
Я думаю, что душа —
Длинный кошачий вопль.
* * *
Глаза ночные выплакав подушке,
За лампочкой угрюмо наблюдать,
Валяться на скрипучей раскладушке
Да в тараканов тапками кидать —
А что еще?.. Прогулки под Луною,
Томленье тел, скрипящая тахта —
И вот подушка смочена слюною,
И тараканы лезут изо рта...
* * *
Темнеет облако в душе,
Окутано плащом.
Я не пойму — взлетел уже?
Барахтаюсь еще?
Блестит окошко, будто шприц,
Кружится голова...
— Что в вашей папиросе, принц?
— Трава... трава... трава...
* * *
Во тьме повыцвели цвета,
И у любовницы безликой
Годами пахнет изо рта,
Как будто жеваной гвоздикой.
Она придет еще не раз,
Пока достоин темноты я...
Висят, не скашивая глаз,
Мои домашние святые.
Они бродили без огня...
Они теперь и смотрят ночью,
И вот уже вошли в меня —
И страсти разорвали в клочья.
И я, подобно им, обрел
Самоубийственную силу:
Схватить любую за подол
И между ног найти могилу.
И мне, подобно им, нужна
Теперь нездешняя невеста...
Очнулся — голая стена,
И между ног — пустое место.
ЛЕДНИК
* * *
Не лишенный нищенского лоска,
Скоротаю годы стариком я,
Слушая, как сыплется известка,
Сыплются асфальтовые комья,
Наслаждаясь призраками воли
В логове холодном, одиноком,
Неподдельно кашляя от боли,
Растирая грудь оподельдоком...
* * *
Чему вы молитесь во льду?
Какого Бога воскресили?
Он наведет на вас беду,
Когда пребудет в полной силе,
Он выпьет вас наперечет,
Нутро свое согреет вами —
И маслянисто потечет
Простыми, вечными словами...
* * *
Что-то растаяло на вершине,
И берега затопляет Лета.
Мы, пришедшие из пустыни
С сухими глазами, знаем это.
Знаем теперь; мы видели сами
Тела, качавшиеся как люстры,
И стены, облепленные волосами...
Так начался закат Заратустры.
* * *
Эдуарду Лимонову
Перчаток выброшено миру
Довольно! — Кто их разберет...
Свою московскую квартиру
Он, верно, бункером зовет.
В конвертах белых рассылает
Инструкции ученикам,
Да вот чернила замерзают,
И очень холодно рукам...
* * *
"Если долго смотреть на небо,
Там непременно появятся звезды", —
Он верил в это, ибо нелепо;
Я вторил ему — никогда не поздно
Случайным облаком или Богом
Закрыться от юношеских иллюзий:
Звезды не звезды, у нас под боком
Вечно дремлют какие-то люди...
* * *
Звезда над городом его
Горела бледно и тревожно,
И он не вспомнил ничего,
Во что поверить невозможно;
Но, потрясенный широтой
Того, что в небесах и выше, -
Заплакал горьким сиротой
О стенах, комнатах и крыше...
* * *
Скажи, ты слышишь голоса,
Тебя клянущие от века
За то, что ты на небеса
Вознес любовь — и человека?
Желая превозмочь тебя,
Летают люди с колоколен
И разбиваются — любя.
Теперь ты счастлив? — Я доволен.
НИЩИЕ
А нищих надо бы совсем уничтожить!..
Ницше
* * *
Кто правду нам о горбунах
Расскажет с самого начала?
Я видел в некоторых снах:
Летела стая — и упала.
Померкли огненные лбы,
Погасли восковые лица —
И вот захлопнулись горбы,
И потянулась вереница...
* * *
Во благовременьи, полною мерой,
Нас отпускали с молитвой и верой.
Нас отпускали — и падали мы
Били поклоны в разгаре зимы.
Словно креветками, брызгая кровью,
Крылья ломали мы перед Любовью
И замирали на каждом углу,
Жалко и слепо уставясь во мглу.
* * *
Грязь пополам со снегом,
Пальцы во льду застыли...
Нас провожали смехом —
Вот уже проводили.
Я захватил на память
Тело, еще живое...
Весело можно падать,
Если падают двое.
* * *
Море людей, океан людей!
И те же люди — на берегу.
Какой бы ни был прелюбодей,
Любить так много я не могу.
"Уйдем же отсюда, в горы уйдем
И бросим оттуда камень на пляж!"
Вот так я стал соляным столбом:
Я оглянулся на свой мираж.
* * *
Лишь тот достоин жизни и
Свободы, кто за них дерется —
А я сложил крыла свои
И все гляжу на дно колодца,
И мне — живому без борьбы —
Земля дошла до подбородка.
Забавно, правда? — у судьбы
Такая легкая походка...