Ирка была красавица. Первый раз она услышала об этом в пятом классе. После уроков, явившись дежурить в кабинет математики, она обнаружила у молодой математички Елены Николаевны двух парней из десятого "А" - они сидели прямо на партах, хохотали и, перебивая друг друга, что-то громко доказывали. Елена Николаевна вдруг поманила ее к себе и сказала: "Ну, вот хоть Русанову возьмите - чем не красавица?" Ирка зарделась, а один из старшеклассников, окинув ее насмешливым взглядом, небрежно заметил: "Ну, маленькие они все красивые, а как вырастут... Куда чего девается?" - "Циник ты, Котов," - хмыкнула математичка, а Ирка, обидевшись, отправилась мести пол. Котова звали Антон. У него были яркие серые глаза и темные волосы, поэтому девчонки из Иркиного класса считали его красивым. Многие были в него влюблены: писали записки и регулярно обрывали ему вешалку на куртке - куртка обычно так и болталась в раздевалке, сиротливо зацепившись за крюк рукавом. Ирка за Котовым не бегала - она вообще старалась меньше попадаться ему на глаза. И даже в День последнего звонка, стоя на лестнице, по которой старшеклассники поднимались в актовый зал, цветы подарила не ему, а его другу Борьке. Влюбилась она в Котова уже в десятом, случайно встретившись с ним в трамвае. Ирка с огромной сумкой ехала из химчистки и ела мороженое, а он вошел у метро, увидел Ирку и, усевшись напротив, принялся внимательно ее разглядывать. Ирка не находила себе места: во-первых, на ней была старая юбка, во-вторых, мороженое таяло и капало на подбородок, а, в-третьих, она не представляла, что делать со своей страшной сумкой, когда Котов, наконец, подойдет к ней и предложит ее проводить. Сомнения ее разрешились просто - Котов вышел за остановку до нее. Правда, спустя неделю он пришел в школу и полдня просидел у Елены Николаевны - Ирка выяснила потом у девчонок, что он уже почти написал диплом и после института собирается ехать на Север. Больше о Котове она ничего не узнала, но и этого было достаточно, чтобы днями напролет обсуждать свою любовь с подругами Настей и Ксюхой, а вечерами изводить мать бесконечными вопросами. - Мам, - приставала к ней Ирка, - а по распределению - это надолго? А Норильск - это где? А, ты думаешь, он скоро вернется? А мы увидимся? Мать, замотанная хозяйством, работой и младшими дочками, поначалу пыталась участвовать в её переживаниях, но очень скоро начала терять всякое терпение и тогда кричала, что, если Ирка немедленно не сядет заниматься и, в результате, завалит экзамены и не поступит в институт, то она покажет ей и Норильск, и Кузькину мать, и еще много чего интересного. В институт Ирка поступила и даже благополучно окончила первый курс. А также поучаствовала в конкурсе "Московская красавица", добравшись до самого финала, но, к сожалению, не осилив предпоследнего испытания, называемого в кулуарах "через диванчик". Ирка в свои восемнадцать общалась преимущественно с куклами и собакой, поэтому предложение пообщаться "на диванчике" с одним из членов жюри обескуражило ее настолько, что она бежала с конкурса так, что свистело в ушах... А потом снова начались занятия, и неудачи на конкурсе постепенно забылись. К этому времени у Ирки появился воздыхатель Паша - Ирка ходила с ним в театр и на выставки, а мать с успехом обсуждала бытовые проблемы, цены на сахар и сроки дачной посевной. И тут неожиданно случился этот звонок... - Да кто такая эта твоя Русанова? - недоумевал Антон. - Ну, Ира Русанова, в нашей школе училась, - втолковывала ему сестра, - выпускалась в прошлом году. Умница, красавица, и в тебя была до смерти влюблена... - А ты откуда знаешь? - Мне Тамара, её мать, рассказывала. Моя Анюта и ее младшая дочь в одном классе учатся... - Ну, и чего ты от меня хочешь? - Как чего? Позвони девочке! Московская ж красавица, и в тебя влюблена! Представляешь, это как в сказке: не думала-не гадала, и вдруг ты - на белой лошади! Просто принц под алыми парусами... - А ей оно надо? В восемнадцать лет у красавиц обычно уже очередь под балконом... Они не паруса - они кошельки потолще выглядывают... - Наша не такая. - Ну-ну... И чего сказать? - Зови в гости. Как раз все и познакомимся... Ирка не сразу и поняла, что звонит ей Антон Котов. Котов объяснил, что вернулся с Севера, и сегодня у него собираются друзья. От приглашения присоединиться к празднику Ирка отказалась сразу и наотрез: в первый раз, да прямо в гости, да в чужой дом и к незнакомым людям - это, по её мнению, было крайне неприлично. Поэтому Ирка сказала твердое "нет", вежливо распрощалась и начала ждать следующего Котовского звонка. Ждала и мечтала: сначала они сходят в кино... потом на вернисаж... потом куда-нибудь в кафе... Чего спешить? Ведь он вернулся и позвонил... Звонка Антона она ждала ровно трое суток, а потом ушла в свою комнату, легла на тахту и отвернулась к стенке. Тамара, гремя на кухне сковородками, слышала, как старшая дочь не первый уже день с глубоким чувством и редким мастерством исполняет одну и ту же песню из репертуара Аллы Пугачевой. После того, как в сотый раз она услышала из-за стенки: "Три счастливых дня было у меня...", материнское сердце не выдержало: явившись в дверях Иркиной комнаты как возмездие и для острастки потрясая собачьим поводком, она объявила, что если Ирка сейчас же не встанет с постели и не отправиться гулять с Рыжиком, то она, хоть ей и мать, но за себя не отвечает. Ирка, испугавшись, для начала перестала петь, а потом, выдержав драматическую паузу, вздохнула и пошла гулять с собакой... - Здравствуйте, девушка! - голос Антона Котова раздался в трубке поздно вечером спустя примерно год. Ирка удивилась, но осталась спокойной: за год успело понаслучаться всякого, и она не была уже той наивной сиреневой героиней, которая была стеснительна до обмороков и пугалась невинных приглашений в гости. Антон был обаятельно-нахален, велел "собираться по-быстрому", чтоб через десять минут стоять на автобусной остановке у дома напротив. "Все говорят, что ты красавица, - посмеиваясь, заявил он, - вот и проверим. Все вы красавицы, когда есть время на прическу и макияж... Жду через десять минут"- и положил трубку. Ирка хотела было обидеться, но, передумав, накинула на плечи пиджачок и ровно через десять минут уже подходила к назначенному месту. Антон Котов ждал ее, стоя рядом с темно-синими "Жигулями". Когда она приблизилась, он развернул ее к свету соседнего фонаря, заглянул в лицо и удивленно присвистнул: "Надо же! И впрямь красавица!" А Ирка улыбнулась и спокойно села в его машину... Роман их развивался с пугающей быстротой. Уже через неделю, в день, когда мать с младшими сестрами выехала на лето в далекую под-Рязанскую деревню, Котов вечером заявился к Ирке и расположился у нее без спросу и по-хозяйски основательно: первым делом повывел всех тараканов, потом починил выключатель, прочистил на кухне стояк и заменил прокладки в подтекающем кране - в общем, переделал все дела, которые неизбежно накапливаются в доме, где нет мужчин. Спустя неделю Ирке уже завидовали подруги: Антон возил ее по друзьям и дискотекам, кормил продуктами с рынка и заставлял покупать модные тряпки. А еще через месяц Ирка была беременной и собиралась с Котовым на юг. Расплата за безмятежную жизнь настигла ее внезапно и застала совершенно врасплох. Тамара, неожиданно объявившись в Москве, влетела в дом, как грозовая туча, и Ирка, моментально растерявшись, без утайки выдала матери все новости сразу. Мать, посерев лицом, упала на диван и некоторое время сидела, хватая ртом воздух; но потом, пососав валидол, собралась с силами, и по квартире заметался страшный, испепеляющий все живое скандал. Антон явился в самый разгар объяснений, когда Рыжик уже изнемог от лая, а сестры, отчаявшись успокоить мать и защитить Ирку, дружно смотрели "Спокойной ночи, малыши". Едва познакомившись с будущей тещей, Котов тут же ей нахамил, обозвав молодую еще, всего сорокалетнюю женщину ретроградкой и вылитой Кабанихой, после чего схватил Ирку за руку и увез к себе. Свадьба была скромной и не очень праздничной. Иркина талия увеличилась почти в два раза, и вместо воздушного платья и невесомой фаты, в которых Ирка представляла себя с самого-самого детства, пришлось покупать костюм 48-го размера - с несуразной прямой юбкой и длинным мешковатым пиджаком. Антон и Тамара смотрели друг на друга хмуро и время от времени вежливо перебрасывались вялыми колкостями. Ирку мучил токсикоз, и немногочисленные гости, понимая, что молодым не до куража и веселья, за столом вели себя тихо и по домам разошлись еще засветло... Институт Ирка бросила сразу после свадьбы. Жили с родителями мужа - в одной из комнат тесной, с маленькой кухней и низкими потолками панельной "хрущебы". Антон вечно пропадал на работе, а Ирка целыми днями сидела одна, стесняясь выйти из своей комнаты - свекровь постоянно хлопотала на кухне, и Ирка на фоне ее хозяйственности чувствовала себя нахлебницей и неумехой. От обеда она старалась отказываться, за что ее молчаливо, но явно осуждала свекровь - то ли обижалась, что пренебрегают ее кулинарными изысками, то ли недоумевала, как можно не есть, вынашивая ребенка. Антон приходил поздно - дела у него шли успешно, и работа занимала все его внимание. К тому же начался ремонт недавно купленной квартиры - муж старался успеть к рождению малыша. Ирка ничего не понимала ни в контрактах и скидках, которые он обсуждал с друзьями, время от времени забегавшими к ним в гости, ни в ремонте с импортными смесителями, плиткой и жидкими обоями, о которых часами он говорил с родителями, и обычно молча сидела рядом, вывязывая очередную малыш цовую шапочку. Антон удивлялся: "Неужели тебе ничего не интересно?", а когда она пробовала делиться с ним новостями: о новом Ксюхином женихе или детском комбинезончике, который продается в соседнем "Детском мире" - наскоро целовал ее в нос и говорил: "Господи, мне бы твои заботы!" Ирка чувствовала, что сохнет, хиреет и скукоживается, и все чаще хотела назад, в свою бывшую жизнь - к маме, сестрам, дураку-Рыжику и привычным неизысканным макаронам "по-флотски"... ...Ребенок родился на месяц раньше срока. Ирка увидела его только через неделю, когда ее выписали из роддома и пустили, наконец, к нему в детскую больницу, куда малыша перевезли сразу после рождения. Мальчик был тихий и светлый, с яркими серыми глазами и темными ресницами, закрывавшими, казалось, пол-лица, когда он спал. Над ним постоянно суетились врачи, где-то за пределами больницы метался по городу Антон в поисках редких дорогостоящих лекарств, а Ирка сидела у детской кроватки, смотрела на голубые тени под длинными ресницами и все пыталась понять, как мог вместиться в это робкое прозрачное тельце страшный, несправедливый, незаслуженный недуг - коварный вирус, название которого сложно было даже просто выговорить вслух. Алёшу вытянули - нашлись какие-то друзья друзей, сумевшие приостановить посольский заказ и вовремя привезти в больницу жизненно необходимое лекарство. Врачи грустно качали головами и говорили, что таких обычно не спасают. Ирка не знала, почему не спасают, но изо всех сил надеялась, что причина - именно в отсутствии лекарств. Другого она не понимала и не хотела понимать, потому что понять другое было очень страшно... Они приехали домой, и потянулись серые однообразные будни: массаж, процедуры, кормление - кормление, процедуры, массаж. Ирка читала умные книжки по воспитанию, и каждое утро с надеждой заглядывала в детские глаза - вдруг проследит за игрушкой взглядом, вдруг улыбнется и протянет ручку... Алёша не следил и не улыбался. Месяц бежал за месяцем, а он был прежним - тихим светлым мальчиком с тенями от ресниц на полупрозрачных щеках. Через полгода мать отпустила их в Болгарию. Ирка будто бы ожила: бродила по шумными базарам, скупая керамическую ерунду, ездила на экскурсии и даже снова стала замечать завистливые мужские взгляды, сопровождающие Антона, когда она шла с ним рядом по улице - стройная, гибкая, с высокой грудью и тонкой талией, собрав в пучок тяжелые волосы и притушив ресницами жаркие черные глаза. Но когда они лежали рядом на пляже, и Ирка видела раннюю седину в темных волосах мужа и ловила потускневший взгляд его серых глаз, ей с ужасом думалось, что муж - чужой и она боится говорить с ним о главном. И поэтому, когда, вернувшись домой, они приехали к матери, чтобы забрать Алёшу, и Антон вдруг сказал им обеим зло и жестко:"Мальчика надо отдавать", она вздрогнула, но промолчала. Мать кричала, плакала, причитала, говорила, что она сама вырастит внука, но Антон был непреклонен: через месяц Алёшу определили в Дом младенца. Ирка ездила туда ежедневно, но уже через две недели мальчик оказался в больнице с воспалением легких, а еще через три дня Ирка, в очередной раз дозвонившись до больничной справочной, услышала краткое: "Скончался". Похорон она не помнила. Свекровь поила ее седативными средствами, и всё вокруг Ирки было в вязком тумане. Через неделю после похорон Антон увез ее в Шри-Ланку, где на второй день она свалилась в жестокой горячке и трое суток металась в жару, послушно глотая многочисленные лекарства, не приносившие даже краткого облегчения. Потом ей стало легче, но все время, проведенное за границей, она чувствовала себя больной и Москву вернулась совершенно разбитая. Муж с каждым днем становился все мрачнее, и она поняла: пора возвращаться к маме. Мать приняла ее спокойно. Ирка поселилась в прежней комнате, и жизнь словно вернулась на два года назад. Время от времени звонил Антон, чаще - свекровь и невестка, но Ирка таилась и на уговоры вернуться отвечала уклончивыми вежливыми фразами. Недомогания продолжались,оказавшись явной болезнью по женской части, и, собравшись, наконец, с духом, Ирка отправилась к знакомой гинекологине - старой опытной Вере Петровне. - Дисфункция, милочка, - объявила та, выписывая ей рецепты. - А что ты хочешь? Сначала стресс, потом - перемена климата... Ничего, будем тебя лечить. Придешь ко мне через недельку-другую. Неделька-другая результатов не принесла, и Вера Петровна выдала Ирке направление в стационар. Врач, делая ей ультра-звук, удивилась: - А вы зачем пришли? - Лечиться, - поежилась Ирка. - Золотко мое, от этого мы не лечим, - спокойно проговорила врач. - У вас беременности десять недель... Дома Ирка билась в истерике, а мать срочно звонила свекрови. Через два часа вокруг были все - свекровь капала валерьянку, мать гоняла от Ирки Рыжика, а сестра Антона сидела рядом и, успокаивая, гладила Ирку по голове. Все категорически сходились на одном - рожать нельзя, от ребенка надо избавляться. А Ирка видела перед собой только серые глаза в темных ресницах и, слыша эти разумные слова, отчаянно заходилась в плаче. - Антон, скажи ей! - мать бросилась к появившемуся Котову, и Ирка затихла, понимая, что в бой вступает тяжелая артиллерия. - Ведь вы молодые, у вас все впереди! - Действительно, - поддержала Тамару свекровь, - нельзя же снова рисковать, надо сначала вылечиться... Ирка подняла на мужа тоскливые исплаканные глаза. В них плескались обреченность и тяжелое, неизбывное горе. - Ничего, малыш, ничего... - холодея от внезапно принятого решения, вдруг сказал Антон. - Будешь рожать. - Что?! - в один голос изумились обе матери. - Будет рожать! - рявкнул Котов и заслонил от всех захлебнувшуюся в плаче, забившуюся в его руках Ирку. - Все будет хорошо, не плачь, все будет хорошо... ... Денис родился в июле - здоровый, лохматый, с черными бровками и жаркими Иркиными глазами. К роддому на выписку явилась целая делегация - первой к свертку с младенцем пробилась счастливая Вера Петровна. - Вот ведь, хитрец, - ворковала она, разглядывая насупленную смуглую мордашку, - всех провел! И меня, старуху, одурачил! Словно знал, что нельзя объявляться раньше времени... А Ирка стояла рядом с мужем, и вся светилась счастьем и немыслимой, ослепительной красотой. А из окон роддома смотрели на нее медсестры и роженинцы и завистливо думали: "Какая красавица! У такой, должно быть, не жизнь, а сказка..." |