Естественно, дома меня ожидал ворох газет на столе, вернее - половина. Лёлька со своей уже мужественно сражалась, чередуя строчки объявлений с глотками из запотевшего стакана минеральной воды. Я тяжело вздохнул и спросил: - На ужин свежие органы? - Котлеты... на плите... Что значит "органы"? - Лелька на секунду оторвалась то работы и удивленно посмотрела на меня. - Газеты, это всегда чьи-то "органы", Лелька. Раньше так всегда было. Ладно, котлеты позже оценим - кофе на работе перепил. Вооружившись пачкой сигарет и ножницами, я впрягся в процесс... Из всей кипы рекламного мусора мое внимание привлек черно-белый боевой листок с бесплатными объявлениями. Держа в руках, единственную без цветных картинок газету, я вдруг поймал себя на мысли, что оставшиеся мне не понадобятся. Бывает такое - очередное чувство. Пятое, десятое или еще какое... Руку тянуло открыть, а я сопротивлялся - удивительное и любопытное состояние. Выкурив сигарету, я решился. "Срочно... быстро... с доплатой..." - стандартный набор - "надеюсь обменять..." - я уже читал дальше, но тут у меня даже ручка выпала - "надеюсь". "Надеюсь обменять... Звоните в любое время... Адрес..." Мне никогда не попадались объявления, начинающиеся с "надеюсь". Я повернулся к Лельке, но она не подняв головы, махнула рукой, типа "давай, давай - не отвлекайся. Надо - режь. Потом разберемся". Часы утверждали, что сейчас половина двенадцатого. - Ага... Раз в любое, то можно и сейчас - прикинул я вслух, вырезал квадрат бумаги и подсунул вырезку жене, - Это на соседней улице. Я позвоню. - Звони... - ответила она, пробежавшись по листку, - странное объявление... А зачем там сразу указан адрес? После пятого гудка, ответил усталый мужской голос, принадлежащий человеку лет сорока: - Да? - Добрый вечер! Я по объявлению, ничего, что так поздно? - Здравствуйте! Нет, ничего. Хотите посмотреть? Я вроде бы все подробно расписал. - Да-да! Я вижу. Мне подходит. Особенно то, что это совсем рядом - на соседней улице. - Можете хоть сейчас зайти. Я один и делать особо нечего. - Сейчас? - я вопросительно глянул на жену. - Ну да. - продолжал голос - раз рядом. - Тогда ждите. - Жду. До свидания! - мне показалось, что голос приобрел оттенок безнадеги. В трубке послышались короткие гудки... Лёлька была оставлена дома, несмотря на все возражения - время позднее, да и на душе было как-то неспокойно, а может я просто был рад еще одному удачно свалившемуся "неотложному делу". Тополиная метель утихла; на улице было душно и воняло жжёным пухом. Небо обещало грозу. Дом был добротный - "сталинский", с уютным зеленым двориком. Неразбитый фонарь у подъезда ярко освещал скамейку, на которой лежали две газеты. Подойдя ближе , нагнувшись, я удивленно хмыкнул - это были те же газеты, что и моя, из которой вырезано объявление. В голове крутилось "Все страньше и страньше...". Обе газеты открыты на той же странице, а объявления жирно обведены шариковой ручкой и помечены крестом с восклицательным знаком. Я хмыкнул во второй раз и присев, закурил. Становилось совсем интересно. На фасаде светилось только одно окно на третьем этаже и, судя по номеру квартиры, - "моем", но рассмотреть глубже не удавалось - свет отражался от белого потолка. Поднявшись на этаж, я взглянул на часы: четверть первого ночи. Я позвонил. - Секундочку! - послышался голос из глубины. Быстрые шаги и дверь, слегка скрипнув, открылась... Хозяин стоял в ярко освещенном коридоре босиком. Джинсы, плотная рубашка с закатанными рукавами... Многодневная щетина с проседью... - Гога. - Представился он. - Георгий? - Просто Гога. - Тогда просто Макс - ответил я и переступил порог. Я никогда не задумывался на понятием "дежа вю". Бывало по мелочам - подумаешь: "Ат, черт - где-то я это видел-слышал". Но тут просто навалилось, подмяло под себя. В голове смешалось множество воспоминаний разных лет: детский плач, сирены, выстрелы, вынос кого-то ногами вперед, бой курантов на Спасской башне - все сразу и не вспомнить. А Гога, внешне спокойный - выдавливал из себя равнодушное ожидание. Но я сразу заметил - его глаза! Когда я только вошел, они ждали, но через долю секунды, уловив мою реакцию, зрачки резко расширились. - Я не оправдал его ожиданий? Нет.. Не то... - мысли наслаивались, громоздились, прыгали - Знакомый?... Черт... И тут в голове что-то тормознуло - я понял. В этой квартире я никогда не был, но насколько она была похожа на те "хаты", в которых мы в студенческие годы пили портвейн, "писали пулю", "жевали промокашки" и убивали свободное время! Затертый паркетный пол с выбитыми планками, стены с непонятного цвета обоями, изрисованные и исписанные, лампочка на проводе под потолком... - Гога... А на кухне накрытый изрезанной клеенкой стол? - Да. - Маг "Орбита" и бобина "Флойдов"? - Можешь не спрашивать. Все - да. Гога, уже слегка улыбаясь, наблюдал за моей реакцией. Немного придя в себя, я спросил: - Бывает же такое... Ну, всего ожидал... Ты какого года? - Восемьдесят первого. Универ. Мехмат - Понятно. Я через год. Физик. Может даже и встречались... Слушай, а ведь у меня жена с тобой училась... Ну да - в том же году. Лелька. - Зарубина? Еще как помню! Красивая. Меня сразу отшила, как двоечника. Привет передавай от Гоги Сутягина. - Он почесал небритый подбородок - Пойдем за клеенку, что ли? "Иваныча" нет. Водку будешь? За встречу? - Да буду, наверное... Раз уж так получилось. Пошли. На кухне ярко светила такая же лампочка, как в коридоре - без абажура. Она чуть раскачивалась и установленная в центре стола бутылка отсчитывала на манер солнечных часов одной ей понятные единицы времени. Бутылка была уже почти пуста. Достало меня хорошо - совсем расслабился. Гога тупо пялился в стакан, а я изучал провод от старого телефонного аппарата, криво висящего на одном гвозде. Провод торчал прямо из стены. - Макс? - А? - Сам-то как? - Год, как из-за бугра - достало все. Вернулся. - А уезжал зачем? - Надоело ссать на чужое говно в общественных сортирах. - Понятно. Завидую. - Чему? - Что уже вернулся. - А ты? - Сам видишь - Гога посмотрел на меня и улыбнулся - как на окладе сидел, так и сижу, - и нараспев добавил - Граждане! Помните, что бронепоезд мгновенно остановить невозможно! ...Макс? - Я. - Что ты там видишь? - Где? - Ты стену глазами сверлишь. Вся площадь вокруг того места в стене, откуда выходил провод, была исписана номерами телефонов и именами. Надписей было много: они наслаивались друг на друга годами, написанные ручками, карандашами, губной помадой и даже нацарапанные ногтем... Тысячи цифр, тысячи жизней. Если бы Гога не спросил... Если бы... У самой дыры виднелся едва заметный, практически нечитаемый номер, но вопрос Гоги звенел в голове - рядом с цифрами виднелась приписка синим фломастером: "Казанова". Я моментально отрезвел: - Гог, ты знаешь Казанову? Олега? - Дубова-то? Только слышал. - он похлопал себя по карманам - У тебя курево есть? - Да... Я и забыл про сигареты... Гога, он был моим... другом. - Почему был? Поругались или денег занял? Я помню всякие сплетни про него ходили - живая легенда. - Теперь уже точно - легенда. Умер он. Гога, он умер! Гога осторожно разлил в стаканы остатки водки и спросил: - Когда? - Восьмого марта этого года, - почти прокричал я - в международный женский день! - Да погоди, не ори ты! Давай помянем - держи. Я взял стакан. Рука настолько сильно дрожала, что водка расплескивалась на стол. Стукнувшись зубами о стекло, я залпом влил в себя жидкость и выронил стакан. Он не разбился. Гога придвинулся ближе, поднял стакан и, положив мне руку на плечо, сказал: - Максим, давай по порядку. А? Ты не нервничай - не на собрании. Что произошло? Я с трудом вытащил сигарету из пачки: - Сейчас, погоди... - минуты две-три я собирался с мыслями, прикуривая, - помнишь ту нашумевшую историю с негром? Ну когда Казанову хотели со второго курса выгнать? Мы тогда нажрались и уснули в общаге в чьей-то комнате? - Ага! Точно! А хозяин утром вернулся - черномазый какой-то. - Да. Негритос начал будить его, а Казанова спросонья двинул ему по зубам не разобравшись и, в чем мать родила, сорвавшись с кровати, погнался за ним в коридор. Я-то тоже там был и рванул за ними - разнимать. Скандал был - еле уняли. Так вот, это первый случай был. Дальше вся подобная катавасия продолжалась в том же духе - вместе пили, буянили, но доставалось ему одному. Вечно крайним был и на рожон лез сам. Он на меня еще орал: "Не суйся! Сам разберусь." И разбирался - как с гуся вода. Неделями дома не ночевал. Все удивлялись. Даже, когда я, вроде, и виноват был, орал: "Что я, Я это! Я!" - мне не верил никто! Он вечно выгораживал меня. Я не понимал зачем. Привык потом... Знаешь, Гога, как-то быстро все пролетело - я и не заметил, как до диплома дошли. А в последнюю до финиша зиму Олег вдруг резко изменился. Все говорили, что у него отец умер, а Казанова не отрицал. - Это на него так подействовало? - Не думаю. Отца он видел редко - вечные командировки, судя по его словам - все больше с матерью. Так вот, мать его сразу после этого купила дом в какой-то глухомани - Тарасовка, что ли?... Километров пятьсот на север. Да, где-то так. И уехала. Гога, выпить есть еще? - Пиво еще есть - два пузыря, но старое. Недели две назад купил и... забыл. Представляешь? Достать? - Доставай. Да... Весной Казанова вообще весь поток на уши поставил - женился. - Слушай, что-то такое вспоминаю, Макс - ну точно! Он же потому и Казанова был! Перетрахал половину факультета, а женился, в итоге, на кривой козе с филфака! - Да. И мало того - распределился в школу учителем. Ну, ты понимаешь?! В школу! А я в аспирантуру пошел. Встречались мы с ним потом пару раз и все. Он как отрезал. Потом... Ну что потом? Потом все это - "Да-да-нет-да", гранты и прочее. Уехали мы с Лелькой. Вернулись только в прошлом году, осенью. Жизнь тут у вас припечатала так, что хоть волком вой - благо работа у меня осталась. В той же фирме, но тут. И с той же зарплатой. Ладно, хрен со мной - Казанова прорезался пятого марта. Снег, бля, на голову - в два ночи позвонил - приехать просил... Обалдел я, конечно, но согласился - даже представить не мог, во что это обернется! Приехал... Твоя хата по сравнению с его - просто дворец. Я догадывался, что учителя не особо жируют, но это! Гога, он мне до утра какую-то хрень про школу рассказывал, а я не мог понять, что он хочет. Потом мы в магазин пошли. Утром. Накупил я всякой всячины на сумасшедшие деньги - для него они сумасшедшие. Водки и коньяк "Парадайз". Баксов за триста, что ли. Не помню. Сидели и бухали до вечера. Я смотрел, как он с ошалелыми глазами вливал в себя этот "Парадайз" из потрескавшейся глиняной кружки и рыдал. Как олово пил расплавленное. Давился соплями. - Макс, а жена его? - Они развелись меньше, чем через год после свадьбы. Да оно и понятно... К вечеру Казанову прорвало. И он рассказал. Просил к матери свозить - восьмое марта на носу. Вообще, какая-то странная у них история. Я тебе говорил, что мать его все бросила и уехала в глухомань. Туда если поездом, то сутки пилить и дальше как повезет - хоть пешком. Деревенька в пять домов. Четыре пустых. Ближайшая собака километров за двадцать лает. Я спрашивал его - почему? Говорит, что умолял ее остаться - все-таки квартира есть. Он один. А она не захотела. Только, говорит, улыбалась и твердила, что все равно вместе жить будем, типа к ней туда переедет. Казанова за все эти годы был у нее там два раза. Первый раз еле сбежал - настоящую истерику с топорами и вилами устроила. Потом письма пошли каждую неделю - это же надо столько раз до ближайшей почты ходить в оба конца! - А в письмах о чем писала? - Угрозы - покончу с собой, если не переедешь ко мне. Он отвечал. Я уж не спрашивал, что писал. Не говорил. А она, видимо, просто пугала, раз жила. Да - писала, чтобы "хоть собаку плешивую" ей привез - одной тошно. И он привез. На последний новый год. Купил на рынке щенка и отвез. Гога, ты представляешь? Олег оттуда еле вырвался! В новогоднюю ночь он там ужрался и она его к кровати во сне привязала. Три дня с ложки кормила сыночка, а он выл. Гога, ты представляешь это? Обосрался весь, но веревки перегрыз и в одной рубашке в тридцатиградусный мороз убежал. - Стоп, Макс! Но почему он об этом никому не рассказал? - Я его спросил. Знаешь, что он ответил? "Это МОЯ мать! Не тебе судить." - А тебе он зачем открылся? Максим, и какого черта туда повез? - А кому еще?! Понимаешь, Гога, он считал, что я должен был это увидеть. Я ему должен. Тогда за все расплачивался он один. А потом... Не мог он больше! Не мог!.. Пока мы продирались на моем джипе, почти сутки, он все время молчал, а я рассказывал про свою жизнь. Ты бы видел его! Он же каждое мое слово пожирал! Он пытался прожить мою жизнь... Подожди - руки опять дрожат... Прикури мне сигарету... Потом мы приехали... Черт... Столько ненависти ко мне я никогда не видел, Гога! Сама любезность была его мать, но как смотрела! Мы сидели за столом и молча цедили привезенную водку. Я с дуру даже тост ляпнул какой-то. А он про собаку спросил. Мать, так спокойненько: "Семеныч - сосед - съел в январе собачку. Голодно было." Я - кретин - сразу-то и не сообразил, а Казанова позеленел и выскочил из дома. Я за ним. Олег стоял в снегу на коленях и орал на луну: "Всех ненавижу!!! Всех!!! Суки!!!" Минут пять я его в чувство приводил, а когда он меня узнал, то бросился под ноги и завопил: "Давай уедем отсюда! Давай уедем!" Сволочь я, Гога... Отправил его шмотки собрать и с ней попрощаться... Не надо было. Гога... Я сделал большую ошибку - Я НЕ ПОШЕЛ С НИМ!!! Не помню, сколько курил, но когда вернулся в дом... Видимо, все произошло так быстро, что прыгая с табуретки с петлей, он сломал себе шею. А мать сидела рядом и тихо шептала: "Вот ты и дома... Вот ты и дома... Вот ты и дома..." Потом уже смутно помню - я ездил куда-то за милицией. Допросы и прочее... Менты сказали, что сосед Семеныч умер лет пять назад. Гога... Собаку-то за что?.. Гога... Я скотина? - Старик... Для него никто бы не сделал больше. Не должен ты ему. - Думаешь? - Да. - А тело Казановы я увез оттуда. Здесь его похоронили... - А с ней что? - Менты с собой забрали. Думаю, что в дурдом какой-нибудь определили. Гога, у нас сигарета последняя осталась. Добьем? - Давай. Ты первый. Докурили быстро - последняя всегда так идет. Гога сидел, подперев подбородок ладонями, и смотрел на меня. - Макс, веселый вечер? - Не говори. - Слушай, а ты отца Казановы когда-нибудь видел? - Нет... Гога... А... - я почему-то вспомнил про газеты на скамейке - Ты думаешь, что... - Я ничего не думаю, Макс. Ничего. Да и голову ерундой не забивай, это я просто так спросил. - У меня такое ощущение, что сегодня вообще ничего просто так не происходит... Да? Ты тоже? Тоже надеешься? - Это у тебя, Макс, не просто так. Выспаться нужно тебе. Утро вечера... А у меня... - Может ты и прав. Пойду я? - Давай. Не смейся, но я рад был с тобой познакомиться. Лельке привет. Может как-нибудь?... - Гога, обязательно! И давай, старик, чтобы и у тебя все это... закончилось. Он так и остался сидеть за столом, а я быстро ушел - входная дверь была не заперта. Улица встретила меня ранним утром - самым обычным утром и свежими лужами.
Лелька была на кухне, когда я вошел. Она спала за столом, обхватив голову руками. Ее голова лежала на той злосчастной газете с вырезанным объявлением. Я выключил ненужный свет, подошел к ней и погладил по руке.
К концу лета мы все-таки обменяли квартиру самым ординарным способом - ничего интересного. И уже в сентябре, обнаружив в заднем кармане джинсов затертое объявление, я решил позвонить Гоге. После пятого гудка трубку не сняли. После десятого тоже. Свернув из этого клочка бумаги шарик, я теребил его между пальцами и думал: |