часть 1.| часть 2. ...года. – Он ни от чего не хочет отказываться... Это вообще не он звонил, а его вдова. – Что, она тоже решила застраховаться?... Как?! Какая вдова?! – Раттенхоф поперхнулся кофе и, оторвавшись от чтения, вытаращился на Фикуса. Давно он не видел своего друга столь растерянным. – Петерсон... он четыре часа назад... утонул. Чёртов ублюдок. Раттенхоф не стал уточнять, где именно утонул Петерсон. Слова «чёртов ублюдок» делали ответ на этот вопрос предельно ясным. – ...Как он туда попал? – Он вылетел вчера, вечерним рейсом. Сразу после беседы с тобой. Осуществил мечту своего детства: посетить Сахару. – Но у него же не могло быть на это денег! Ты же сам говорил про «Таймекс» и прочее... – Он выиграл в лотто. Позавчерашний розыгрыш. Слушай, Фритци, это моя вина. Я должен был обратить внимание на его улыбку. Он был в слишком хорошем настроении для материально огранченного гражданина. Но я убедил себя, что ему просто понравился наш сервис. – Как именно он утонул? – Это самое удивительное. Бедняга провалился в ранее неизвестный подземный источник. Самое ужасное, что это произошло всего в нескольких десятках футов от автобуса с группой туристов. Представляешь, какая трагедия могла произойти! – Если честно, то я бы предпочёл, чтобы провалился автобус, а Петерсон остался невредим. Значит, самоубийство исключено? – Абсолютно. Ты бы слышал голос его жены! Даже самый последний циник и негодяй на свете поверил бы каждому слову этой бедной женщины! – То есть сомнений никаких? – Я связался с туристическим бюро. Они полностью подтвердили инцидент. Не сомневаюсь, что завтра о нём сообщат в газетах. – Этого ещё не хватало. – Не беспокойся, я всё уладил. Вдова обещала не заикаться про страховку журналистам, она и сама не хочет привлекать к этому вопросу лишнего внимания. При условии, конечно, что мы выплатим ей полную сумму в течение двух недель. – Это шантаж! – К сожалению, мы сами записали это в условиях страхования. Параграф девять, пункт «а», второе предложение. – Тело Петерсона достали? – Да, хотя это было непросто. А вот его бумажник утонул окончательно. У Раттенхофа пробудилась надежда. – В этом бумажнике случайно не было копии нашего с ним договора? – Я уже про это думал. Нет, договор он ещё в автобусе отдал жене. – Чёрт. Раттенхоф замолк и нервно закурил. Несколько раз он попытался приподнять чашку с остывающим кофе, но в каждом случае чашка начинала так сильно трястись в его руке, что он спешно ставил её обратно на стол. Наконец, тишину прервал Фикус: – Бедный Петерсон. Всю жизнь стремился посмотреть на Сахару и... вот такой конец. По крайней мере, он смог хоть частично осуществить свою мечту... – Зато всем моим мечтам скоро придёт конец, особенно если про наш так называемый бизнес узнает дядюшка, – пробурчал Раттенхоф. – А кто он у тебя, этот дядя? – Архитектор. Проектирует торговые центры. Но он не миллионер. – Разве архитектор и миллионер – это не одно и то же? – Не в случае с моим дядей. По крайней мере, он не долларовый миллионер. А если бы он раздавал деньги направо и налево, он бы и вообще никогда ничего не накопил. – А он не мог бы их нам... одолжить? Под льготный процент? – Ты не знаешь моего дядю. Я для него – как родной сын. Он слишком меня любит. – Ну так в чём тогда проблема? – А как насчёт твоего знакомого, который выступил гарантом того, что наш бизнес материально обеспечен? – Ты что, с ума сошёл? Он, по-моему, дал ясно понять, что разорвёт с нами все отношения, если мы попросим у него хоть цент. К тому же, я его практически не знаю. – Ну что же, тогда остаётся одно: заработать эти деньги где-то на стороне. Я мог бы помогать студентам с немецким. А ты, не сомневаюсь, можешь давать прекрасные уроки игры на скрипке. – Тьфу-ты! – разозлился Фикус. – Ну хоть ты-то не сыпь этими клише! Не умею я играть на скрипке! – Но ты ведь явно занимался когда-то музыкой. – Было дело, конечно. Пять лет консерватории по классу альта. – Альт – это такая большая скрипка? – Это другой инструмент, Фритци, с совершенно другим звучанием. А что касается тебя, то сколько я тебя помню, ты постоянно давал кому-то уроки немецкого. Ты переучил столько человек, что удивительно, почему немецкий ещё не сделали в этой стране официальным языком. А вот выручки с этого тебе даже на пиво не хватало. Фритци, очнись! Нам надо отдавать деньги через две недели! В такой ситуации можно либо занять, либо договориться. Договориться не получилось. Остаётся идти в банк. – Ты уверен, что банк будет рад дать взаймы страховой фирме, которая не в состоянии расплатиться со своим первым клиентом? – Мы можем попросить взаймы для какой-нибудь другой цели, – предложил Фикус. – для переоборудования офиса, например. Можно, к примеру, заказать новую мебель, а старую продать, а если вырученных денег не хватит, то продать и новую тоже. – Бенни, мы страховая контора или мебельный магазин? И кроме того, как мы будем работать без мебели? – Ну, об этом можно договориться. – Нет, так дело не пойдёт, – тяжело вздохнул Раттенхоф. – Я должен всё-таки известить дядюшку. – Очень мудрая мысль, – с облегчением отметил Фикус. – Но сделаю я это завтра. Или послезавтра. – Верно. Совершенно верно. Проценты будут меньше. День четвёртый Основная причина популярности колокольчиков – да и больших колоколов тоже – заключается в их удивительной способности отражать своим звоном настроение человека. Звон одного и того же колокольчика, в зависимости от ситуации, может быть и радостным, и печальным, и торжественным, и тревожным. Когда ровно в восемь утра в офис вошёл Раттенхоф, сидящий за столом Фикус мог поклясться, что колокольчик над дверью прозвенел нечто неописуемо скорбное. Сам Бенджамин в эту минуту сидел перед свежим номером газеты, изучая страницу спортивных новостей. Заметив Раттенхофа, он посмотрел на часы. – Три секунды, две, одна... восемь! Потрясающе! Пунктуальность, достойная настоящего арийца! Он замолчал, ожидая ответную ругань. Её не последовало и это сильно настораживало. Раттенхоф достал из-за спины свёрнутую в трубку газету. – Ты уже читал? – спросил он голосом человека, который пролежал по меньшей мере неделю закопанным в гробу. – Ты же знаешь, что я читаю только спортивные новости, – стараясь сохранять оптимизм, ответил Фикус и улыбнулся. – Но не беспокойся, когда мы зарегистрируем публичную корпорацию, я буду читать и биржевые сводки тоже. – Открой вторую страницу, – мрачно сказал Раттенхоф. Улыбка сошла с лица Фикуса. – Неужели чёртова вдова что-то ляпнула газетчикам? – пробормотал он, листая. – Могу спорить, я знаю этого человека! – сообщил он, взглянув на фотографию на второй странице. Это был мужчина, и не Петерсон. – Читай, – процедил Раттенхоф. По мере чтения Фикус начал ёрзать на стуле и теребить пальцами лоб. – Это невозможно. Здесь произошла какая-то ошибка. Кому он понадобился? – Я уже связался с посольством в Каире. Это статья – правда. Не веришь, позвони сам, проверь. Телефон – 202-355-7371-3438... Раттенхоф с детских лет отличался необыкновенной способностью помнить цифры. Ещё его школьные учителя говорили, что Хайнц мог бы стать великим человеком, если бы его прекрасная память на числа не компенсировалась отвратительной памятью, когда дело доходило до фактов. Это особенно подводило его на уроках истории, когда на просьбу учителя назвать годы правления Франца Иосифа I, Раттенхоф обычно отвечал: «С 1852 по 1870... нет... с 1337 по 1453? Э-э-э... С 1 сентября 1939 до 2 сентября 1945?..» Однако сейчас память его не подвела: – ...Всё произошло именно так, как здесь написано. Террористы взяли его в заложники, под дулом пистолета отвезли в аэропорт, захватили самолёт, долетели на нём до Судана, по прибытии пересели в фургон, углубились в пустыню и там утопили Майерса в чане с водой. – Но... зачем? – Откуда мне знать? Может быть, он им стал больше не нужен. Может, он начал кричать и вырываться. Может, просто достал их болтовнёй. Какая теперь разница? – Я имею в виду, кому он понадобился как заложник? – Понятия не имею. Вероятно, заложников не выбирают. Так, подбирают первого попавшегося, по мере необходимости. – Договор о страховке был при нём? – Он оставил его дома. Поместил в рамку и повесил на стену, словно какую-то ценность. Псих. – Он живёт... то есть, жил один? – С сестрой. Она мне в пять утра позвонила. Я с ней уже договорился. – Неужели? Вот молодец! На какие условия? – Две недели. – Проклятье. Фикус снова углубился в чтение. Раттенхоф достал тем временем сигарету и дрожащей рукой зажёг её. С четвёртой попытки. – Мне одно непонятно, – пробормотал он. – Почему именно туда... в Судан? – Ну это-то как раз ясно, – ответил Фикус. – Они же арабские террористы. Что им делать на святой земле? – В мире десятки куда более интересных стран. Сотни аэропортов. Шесть миллиардов потенциальных заложников. Полно других пустынь, наконец! Бенни, мне всерьёз начинает казаться, что мы имеем к этому какое-то отношение. – Это уж точно, - согласился Фикус. – Платить-то нам. – Я не об этом. Нас кто-то разыгрывает. Издевается над нами. И делает это исключительно жестоко. У тебя нет какого-нибудь врага, который был бы способен на подобные «шутки»? Фикус немного поразмыслил над этим вопросом, перебирая в голове возможные кандидатуры. – Нет, – сказал он наконец. – Невозможно. Слишком дорого. Мой дядя в своё время знал одного мерзавца, который мог бы устроить нечто подобное, но у этого типа крутое алиби. – Какое тут может быть алиби? При нынешних обстоятельствах я с радостью заплатил бы хорошему адвокату, чтобы он только поймал этого негодяя! – Он умер. Двадцать лет назад. – Какого чёрта ты мне тогда морочишь голову? Кстати, ты мне никогда раньше не говорил, что у тебя тоже есть дядюшка. – У многих людей есть, – философски заметил Фикус. – Распространённое это явление, дяди. – У него случайно не найдутся для нас лишние деньги? Я имею в виду, те, которые ему не нужны прямо сейчас? Где он работает? – Он доктор. Работает в институте, занимающимся разработкой вакцины от СПИДа. И денег у него, боюсь, нет. – Честно говоря, первый раз слышу о безденежном докторе. – Его институт существует, в основном, на государственные субсидии. Ты когда-нибудь пробовал разбогатеть на государственных субсидиях? Можешь не отвечать, я и так знаю, что нет – иначе ты не гулял бы сейчас на свободе. На такой работе, как у него, про мечту заработать много денег можно забыть сразу. – Зато, наверное, есть чувство удовлетворения от того, что помогаешь людям? – спросил Раттенхоф, у которого из головы не выходила фотография в газете, запечатлевшая мёртвое тело несчастного Майерса. – Какое к чёрту удовлетворение! – ответил Фикус. – Государству не нужна вакцина. Этим бюрократам нужны регулярные научные отчёты о ходе исследований, чтобы они могли с их помощью отчитаться перед налогоплательщиками. А институту нужны фонды, чтобы платить сотрудникам зарплаты. Вот они и ваяют из года в год тонны этих отчётов. Замкнутый круг, все при деле, никто не доволен, толку – ноль. Мне вообще кажется, что от этой проклятой болезни нет спасения. – А мне кажется, что над нашей фирмой висит проклятье. Фикус резко встал из-за стола. В исполении кого-либо ещё, это движение символизировало бы собой крайнее возбуждение. В исполении Фикуса, оно напомнило очень плохую актёрскую игру. Людям типа Фикуса были противопоказаны любые резкие, спонтанные действия. Они их настолько длительно и тщательно готовили, что результат всегда получался неубедительным. – Чушь это всё! – воскликнул он. – Ты ведь математик, ты должен понимать, что такое статистическая вероятность. Измеряешь что-нибудь в первый раз – получаешь бред. Измеряешь во второй – та же история. А измеришь раз сто – всё само по себе усреднится. Но у меня лично на наши дела есть свой субъективный метафизический взгляд. Помнишь, мы в детстве сказки читали, где героев два раза подстерегали неприятности, а на третий всегда ожидала большая удача?.. Раттенхоф внезапно побледнел. Не дав Фикусу договорить, он схватил его за руку и прошептал: – Бенни... Эдамс... Наш третий клиент... Надо его предупредить... Фикус с трудом освободил руку и потянулся к телефону. – Подожди, Фритци, я сам позвоню. Ты его до смерти напугаешь. Кстати, какая у тебя ручка? – Золотой «Кросс». А что? Фикус не ответил. Сверившись с договором, он набрал указанный в нём телефонный номер. Ответа пришлось ждать недолго. – Алло, здравствуйте. С вами говорят из страхового агентства «Раттенхоф и Фикус». Это госпожа Эдамс, не так ли?.. Бенджамин Фикус. Очень приятно... Как ваши дела? Как ваша семья?.. Как дела у вашего мужа?.. Знаете, когда он был у нас в последний раз, он оставил на столе свою шариковую ручку, золотой «Кросс»... Вы думаете, это не его?.. Вы абсолютно уверены?.. А не мог бы я переговорить с ним лично?.. Ах вот как... Понимаю... А куда, если не секрет?.. Да-да, конечно... Если вас не затруднит, спросите его пожалуйста, когда он вернётся, про ручку... Я буду ждать. Большое спасибо. До свидания. Фикус повесил трубку и перевёл глаза на Раттенхофа. Тот стоял не жив, не мёртв, прислонившись к стене. Фикус расплылся в широкой улыбке. – Вот видишь, – сказал он. – Всё в порядке. Клиент жив и здоров. Вышел погулять... в парк. С собакой. Раттенхоф облегчённо вздохнул. – Принеси мне чего-нибудь выпить. – Прямо с утра? Это вредно для здоровья. – Кока-колы. Опорожнив банку в один присест, Ратенхоф подождал, пока выйдут наружу газы, а потом заявил твёрдым голосом: – Так. Первое. Завтра... нет, послезавтра я звоню дяде. Если от моих новостей его не хватит инфаркт, то деньги будут у нас на руках дня через четыре. Мы без промедления расплатимся с клиентами, а там обсудим, что нам делать дальше с этим бизнесом. До тех пор наша фирма будет оставаться закрытой. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. С этими словами он решительно подошёл к входной двери и перевернул висящую на ней табличку с надписью «Мы открыты» на одной стороне и «Мы закрыты» на другой. – Фритци, по-моему, ты преувеличиваешь, – попытался вставить Фикус. – Второе, – продолжал Раттенхоф. – Ты перестаёшь звать меня «Фритци». – Это ещё почему? – Потому что это не моё имя и ты это прекрасно знаешь. – А как же тогда вас величать, герр Раттенхоф? – Моё полное имя по паспорту – Хайнц Вернер. Так что зови меня Хайнц. Или Вернер. Но лучше Хайнц. – Слушай, Хайнц или Вернер но лучше Хайнц, неужели тебя никто никогда не называл Фритци? – Нет, конечно. – И что, даже когда ты маленьким-премаленьким ребёночком лежал в кроватке, твои папа и мама не подходили к тебе перед сном и не говорили: «Спокойной ночи, Фритци»? – Нет. Заткнись, Бенни, без тебя тошно. Ты что, хочешь вывести меня из себя? – Да нет, наоборот, я просто подкалываю тебя, чтобы хоть немного привести в порядок твои нервы. А то ты, того и гляди, выскочишь на улицу и нанесёшь непоправимый ущерб какому-нибудь автомобилю. Раттенхоф промолчал. Всё-таки его другу нельзя было отказать в проницательности. Особенно учитывая тот факт, что первой жертвой пал бы автомобиль самого Фикуса. День пятый Когда два человека сидят друг напротив друга так, что расстояние между их носами составляет менее фута, они неизбежно чувствуют себя исключительно неудобно. В настоящий момент Раттенхофу доставляло определённое удовольствие осознавать, что он нарушает личное пространство Фикуса. Ему не очень нравилось, что Фикус одновременно нарушал его собственное личное пространство. – Ты не подумай, я совершенно спокоен, – ровным тоном начал Раттенхоф. – Я абсолютно не волнуюсь. Просто я хочу знать, где именно был вчера Эдамс, когда ты разговаривал с его женой. Только не говори, что он был в парке с собакой. – Так и быть, собака была дома. Я слышал её лай. – Хорошо, как насчёт самого Эдамса? – Не дави, мы не на допросе и при мне нет адвоката. Я бы тебе и так сегодня всё рассказал. Он ехал по направлению к аэродрому, чтобы успеть на самолёт на Копенгаген. Старый друг пригласил его в гости. Раттенхоф не выдержал и отодвинул свой стул. При этом он дал себе зарок разузнать потом у Фикуса, что же такое вонючее тот ел на завтрак. – Ты можешь утверждать всё, что хочешь, но если бы я заикнулся про аэродром вчера, ты бы лежал сейчас в больнице со сердечным приступом, – добавил Бенджамин. – Это точно, – устало согласился Раттенхоф. – Но Копенгаген – это же Дания, не так ли? Это север. Там нет никаких пустынь и никакой жары. Какого чёрта этого придурка понесло в Алжир? – Так по радио же чётко сказали: он ошибся рейсом. – Да, конечно, он ошибся. И сотрудники аэропорта, проверявшие его билет. А может быть, пилот тоже ошибся? Перепутал север с югом? Не слишком ли много ошибок? – Подожди, Фритци, ошибки тут не при чём. Он же умер не из-за них. – Ей богу, лучше бы он отдал концы из-за своей дурацкой аллергии. Нет, ему пришло в голову отправиться в ближайшую гостиницу, чтобы переждать там несколько часов до следующего рейса в Европу. – Постой, – перебил Раттенхофа Фикус. – Откуда у него взялись деньги на гостиницу и на самолёт? – Это всё его европейский друг. Я же говорил, он его пригласил и взялся оплатить все расходы. – Мда... Нам бы такого друга... – мечтательно пробормотал Фикус. – Так вот, – продолжал Раттенхоф. – По прибытию в гостиницу Эдамса угораздило снять комнату без кондиционера, там ему стало плохо, он зашёл в ванную, чтобы напиться воды из-под крана. Пока он это делал, его голова застряла в умывальнике и он захлебнулся. Честное слово, я бы не поверил всей этой истории, если бы мне сейчас не надо было бы платить кругленькую сумму его жене! – Не спеши, может быть, нам удастся выкрутиться. – Как? Ты же слышал, на столе в номере нашли его договор с нами! Мерзавец, видимо, обмахивался им, прежде чем помереть. Бенни, завтра наши имена будут во всех газетах! – Ещё ничего не потеряно. Подумай сам. Во-первых, никто не видел Эдамса в момент смерти. Он вполне мог утопиться по собственному желанию, чтобы содрать с нас деньги. Этим объясняется и подозрительная цепочка ошибок. Во-вторых, мы застраховали его от утопления, а смерть в умывальнике – это нечто другое. В-третьих, надо ещё доказать, что гостиница находилась в Сахаре, а не где-нибудь неподалёку. В-четвёртых, нам просто нужен хороший адвокат. У меня есть кое-кто на примете. – Нет, Бенни, никаких адвокатов, – оборвал Фикуса Раттенхоф. – Всё кончится тем, что нам придётся платить и вдове, и адвокату, а газетчики вдобавок смешают нас с грязью за нечеловечное отношение к клиентам. Я сделал выбор. Сейчас я позвоню дяде, а ты пока иди и скажи Мэтту, что его практика закончена. После выплаты долгов мы закрываем фирму. Не знаю, как ты, а я собираюсь... слушай, тебе не показалось, что только что прозвонил колокольчик? – Это, наверное, Мэтт ушёл. – Нет, Мэтт ещё здесь... Эй, Мэтт, кто-то пришёл? В двери появилось испуганное очкастое лицо Мэтта. – Ой, извините, я не хотел вас тревожить. Я понял, что у вас был важный разговор. Тут заходил один человек, он интересовался насчёт страховки... и я ему, кажется, помог. – Как заходил? Мы же закрыты! – вскричал Раттенхоф. – Табличку на двери для кого повесили? Он бросил взгляд на табличку, потом на остолбеневшего Мэтта, потом опять на табличку. На ней было написано «Мы открыты». Всё было донельзя логично. Человек, находящийся внутри офиса, видел надпись «Мы открыты». Клиент, стоящий снаружи – «Мы закрыты». Просто, как пять пальцев. Та же незамысловатая система используется в каждом магазине. Не считая того, что в магазинах, в отличии от офиса компании «Раттенхоф и Фикус», – прозрачные двери. Раттенхоф обессиленно опустился на стул. – Мэтт, что именно ты сказал клиенту? – Господину Вилберу? Ну, его интересовали наши предложения, я ему немного рассказал про нашу фирму, а потом... потом... – Давай, договаривай, – поторопил Фикус. – Что было потом? – ...Потом я помог ему заполнить форму. Раттенхоф закатил глаза. – Осёл! Ты застраховал его!.. – выдавил он полушёпотом. – Я просто видел, что вы заняты, а мне всё равно было нечего делать и я решил... – Ты решил?! – вмешался Фикус. – Ты знаешь, что на любой другой фирме сделали бы с придурком типа тебя? – Что? – испуганно спросил Мэтт. – Его бы выгнали в шею, вот что! А знаешь, что собираюсь сделать я? – Простить меня для первого раза? – с надеждой в голосе предложил Мэтт. – Я собираюсь сделать так, как сделали бы на любой другой фирме! Убирайся домой и завтра не появляйся! Мэтт, опустив голову, поплёлся к выходу, но его остановил Раттенхоф. – Постой, Мэтт, какую форму ты ему заполнил? Все формы на страхование заперты в моём столе. – Понятно, какую. Вы же сами дали мне несколько дней назад целую кипу этих форм. Фикус громко застонал. – Ты застраховал клиента от тигра?! Кусачего Раттенхофского тигра?! Он закрыл лицо руками. Из издаваемых им всхлипов было непонятно, плачет он или смеётся. – Нет не от тигра, – тихо проговорил Мэтт. – Он не хотел от тигра и я чуть-чуть изменил текст. В колледже говорили, что желание клиента – это закон, а господин Вилбер рассказал, что с детства его больше всех других зверей пугала пума, что это, наверное, чисто психологическое, то есть когда он был маленьким, его что-то сильно напугало, может быть игрушка, а может быть, кино и вот с тех пор у него панический страх перед пумой, и поэтому... Вот. Извините. – У этого типа, наверное, дома зверинец! – заявил Фикус. – Вся квартира до потолка забита пумами, а он решил заморочить тебе голову своей фобией! – Я его предупредил, – попытался оправдаться Мэтт. – Я ему сказал, что самоубийства во внимание приниматься не будут, так же как и любые другие умышленные действия, направленные на ускорение выплаты. Кроме того, он в курсе, что просто укус не считается – только укус со смертельным исходом. – Час от часа не легче! – сказал Фикус. – Ладно, Мэтт, пошёл вон. Хотя нет, последний вопрос: какие часы носил... носит этот твой Вилбер? – А, эти, большие такие... «Ориент». – Понятно, можешь идти. – Так как насчёт завтра? – Позвони утром. – Спасибо! – Мэтт радостно выбежал из офиса. – Материально органиченный, – заявил Фикус. – Наш типичный клиент. Пума ему не по карману. Давай сюда телефонный справочник, будем звонить в зоопарк. – Ты что, хочешь предупредить их, чтобы они ни в коем случае не пускали на территорию зоопарка человека по имени Джеф Вилбер? – спросил Раттенхоф, но Фикус уже успел набрать номер. – Алло, это зоопарк? Добрый день. Можно задать вам один вопрос? У вас есть пума?.. Нет?.. – Сбежала! – ахнул Раттенхоф и схватился за сердце. – ...И никогда не было? Это хорошо, очень хорошо... И вы случайно не собираетесь в ближайшее время завести одну?.. Что?.. Нет, мне лично всё равно. Я абсолютно безразличен к пумам... Нет, серьёзно не надо... Не надо!.. Говорю вам, в этом нет необходимости. Я не люблю пум! Ненавижу их! У меня аллергия на пуму! Всё! Пока! Фикус раздражённо бросил трубку. (продолжение следует). |