*** О, эти снайперы - перья и птицы - в порывах дыханья - Втоптаны в триптих вокзала перронной толпой новогодней. Будто в ознобе считает синкопы пустой подстаканник, И новизной веселит анекдот, но уже прошлогодней. Хочется, хочется, хо… и жуем, и бежим от ненастий - К женщинам - женщинам странным, печальным, но в общем - любимым, Чуть согревая в ладонях ни к черту не годные части Тех мимолетных чудес – позабытых, но необходимых. Не закрывайтесь от нас! Наши стрелы в колчанах скучают. Нам посвящают стихи и ноктюрны царевны-лягушки, Жмурясь от чувства вины, и пьянея от крепкого чая, Как большеротые женщины в зарослях мягких игрушек. Пляшет вагон, сотрясаясь от смеха, судьбу потрясая. Пронумерованный мир потихоньку сползает в нирвану. Лишь повидавшая жизнь проводница, от пива косая, Щупальца тянет к огню, и к спасительной ручке стоп-крана. *** И вдруг возникает ветер Из веток, из ничего. И ватник, и толстый свитер Пронзает печаль его. Недолго зиме кружиться, Бесславна ее тщета. Еще не упали птицы, И трубы еще у рта. И, мерзлый лаская локон, Блестит как слюда каток, И бледные лица окон Направлены на восток. И тужатся вспомнить лето Уснувшие косари. И тоненько плачет где-то Ребеночек Розмари. *** Сквозь заросли зеленого огня, В калитках сквозняков и подворотен, Дорожками раздавленных смородин Три женщины уходят от меня. Теряя очертания в дыму, Они загадочны и нестроптивы, Похожи на забытые мотивы Ответов на зачем и почему. И стоило ломать карандаши, И горечью полынной упиваться, Так тихо – без фуршетов и оваций - Три прихоти подраненной души. Три долгих Рима, стоптанных во сне. Три песенки - взахлеб и нараспашку, Три лепестка оборванной ромашки, Три женщины. Они не снятся мне. Их провожает пустоглазый дом, Так верящий в процесса бесконечность. Их силуэты впихивает вечность В семейный - как положено - альбом. *** Плоский день и бездонные сумерки Мы с тобой далеко далеко Улетели скорей всего умерли Не допив молоко молоко Наших теней первичные признаки Еще дышат печалью полны А ключицы прозрачны и призрачны А глаза зелены зелены В них остыли метели и вот теперь Посреди снеговой кутерьмы Посвящаем друг другу то оттепель То карболовый запах зимы Птицы наши болеют и молятся Чуть следя за движеньями рук И стаканы холодные колятся В раскаленных ладонях разлук *** И не то чтобы совсем трали-вали. Так, вивальди, пара скрипочек и кларнет, Но ресницы у нее подрагивали, Не то да говорили мне, не то нет. В дверь, как вор, заглядывал Калиостро, И посмеивался, и тросточкой помахивал. (Нам сперва казалось, что плавать – просто), Но кларнет сосредоточиться не давал. Если б чары твои разрушил дурацкий случай, Сквозь белесые пальцы молитвы творя печать… Ни хрена. Маэстро в неведении, что же лучше - То ли в музыке плавать, то ли фокусничать. А вообще все так здорово складывалось, И скучало полдня в чулане, в бумажном своем гробу. И, осмыслив иллюзию, пламенем вырывалось, Разрушая в секунды все правила и все табу. Жми гашетку, морскую врубай сирену! Вам бы вот что понять, крылатые мои мужики: Настроение белых крыс, выскакивающих на арену, Не от корма зависит, а от качества музыки. *** зрачком зеленым стылая вода стекает по стеклу и словно лодки несут меня попутки в никуда сквозь приступы бензиновой чахотки - сквозь метастазы пьяного вчера вращая обезумевшею фарой до донышка до самого утра где ночь ломает руки санитарам - и ловит хруст подопытной судьбы отметки принимая за итоги а время переставило столбы и слепо курит сидя у дороги - пока не стали явью миражи приму оскал свинцового кастета и чересчур удавшуюся жизнь я скомкаю как старую газету. *** Вот и осень с ног до головы В драпировке рваной синевы Вот и город полон вещих снов То ли Гомель то ли Могилев Пролетела слезная пора Легкая как жало топора Близкая как лезвие огня Осень-соня выпей из меня Влей свои туманы и дожди Бельма стекол в небо отведи Прилечу прощальным журавлем То ли в Гомель то ли в Могилев Щепотью рассеянной золы Горькой как последнее курлы Плохое настроение или корявый стих А каблук ее левый пока еще цел, но хрупок. И когда она вдруг оборачивается на шум, То подмигивает ее аппетитный пупок Двум парням, углубившимся в пиво и анашу. Вот и я прицеливаюсь, безбрежной шурша газетой, Вот и я, как снайпер в оптическую трубу, Наблюдаю в упор за призраком женщины этой Сквозь газету, как сквозь свернутую судьбу. И ревнив и тревожен взор мой отяжелевший, И дымятся руины фраз у стеклянной двери бистро, Где сижу я с утра, после прожитого уцелевший, Чуть раскачиваясь от мыслей, как пассажир в метро. И ничто не изменит мою дислокацию, ибо Затвердело, увы, понимание в моей голове, Что настроение именно с головы, как и у рыбы В холодильнике - при отключенном электричестве – Портится. |