«…оттепель. Оттепель? Ну да, зима же! Февраль по-чешски - лютый. Или не по-чешски? Все равно оттепель. И снег этот мокрый - валится сверху, каждую щелочку использует - лишь бы забраться за шиворот… И по лицу течет. Вода? Волосы растрепались, шарф из-под куртки торчит. До угла и направо. Грустно идти. И так через раз, а самое обидное, не понять, почему оно именно так получается. Может мне кто-нибудь объяснить? Уверен, что нет. Получается что? Получается, что пьян. И от этого грустно. Огорчает беспомощность, и огорчает постоянство состояния…». Он шел медленно, глядя себе под ноги. Бледное, отрешенное лицо, криво сидящая куртка, вывалившая длинный язык шарфа, и оскалившаяся воротником рубашки. Неуверенно замедленные жесты сильно пьяного человека. Снег сегодня пошел густой, это при плюсовой-то температуре! под ногами бурая каша, скользко, и как-то мерзко. И снег этот... лезет за шиворот, на какие-то мгновения повисает на ресницах, чтобы скатиться по лицу грязноватыми слезами, и никак не хочет оставить в покое одинокую фигурку прохожего. «…и главное завтра на работу с утра, и не позавтракать же с похмелья. Не берет меня хмель! Что за дела?! Перевод и денег и продукта… Ну конечно, все не совсем так, вот только мысли отвратительно трезвые… Бля! Шнурок развязался…» Это выглядит цирковым номером, и могло бы казаться комичным, когда б не гнетущая атмосфера подыхающей зимы, что плюется пережеванными сгустками снега, тающего прямо в воздухе, снега, который ненавидишь даже сквозь стекла закрытого окна. Комичная, мультипликационная фигурка разгибается, шаг вправо - поиск равновесия, шаг назад, и движение продолжается. «…как обидно, что жизнь сводится только к двум вещам - к стыду и к похоти. А водка? Водка - лишь способ, инструмент, заглушающий стыд. Стыд за себя, что живем в пустоте, не понятно зачем, не понятно почему… Но главное все же - зачем? В чем смысл этого марафона? В том, чтобы самовыразиться? Так проще сдохнуть. Это будет лучшей формой самовыражения. Или в том, чтобы помогать ближним? Как нас учат тому священные книжки? Чудненько: ты этим ближним помогаешь, а они об тебя ножки вытирают - бывали уже прецеденты. И что же? В результате стыд за собственную доверчивость, и далее, как следствие - водочка. Огненная вода…» Эта сцена кажется фотографией - столь медленно движется комичная фигурка сквозь город, или это снегопад спрятал все детали, и кажется, что бежишь на месте - ничего не меняется вокруг и лишь сзади, остается цепочка следов, чтобы тут же раствориться, слиться с бурыми буграми снежной каши на тротуаре в единое целое. В ничто. Он слишком добр, чтобы быть настоящим циником, слишком хорошо воспитан, чтобы стать истинным маргиналом, и слишком… слишком трезв, как не парадоксально это звучит, для того, чтобы стать лирическим героем. Он, словно подвешен меж двух миров - куда качнет, куда подует ветер… и маятником - обратно. Он не актер и не зритель. И не режиссер даже, а скорее работник сцены - декоратор, осветитель, черт знает кто… сторож в духовом оркестре, играющий по ночам на саксофоне. Беда, в том, что он не в состоянии осознать свое место, да и нет для него места, никто не придумал такой профессии - добрый человек. Это только Иешуа булгаковский мог бы оценить… Но самое обидное, что всегда один. Где бы и с кем бы «не…», все равно один одинешенек, и эта отрезанность от окружающего мира, и, в то же время, причастность к его играм, делают жизнь предсказуемо скучной, как мексиканский сериал. Но что может задушить в человеке надежду? Только ее наличие и помогает сохранить хотя бы тень доверчивого я… (15.03. - 16.03.2000) |