ЦУН (c)




мой коричневый алый седой габардин
что ты складки свои на закат уронил
я сижу без тебя не осталось чернил

мне светло и темно я один на один
как и раньше веду разговоры с собой
надо мною кружит воробей-громобой

он садится на крышу качает наш дом
и полотнище трав расстелило дождем

я к замочному уху губами приник
полосатовый плащ потерял мой двойник

я спросил его прямо забыв глубину
ты не знаешь когда я тебе улыбну

седоглавая умь парашютовый сон
что кривлялся водой долгополый Херсон

он студил корабли на медузе плясал
и унылые песни под дудку писал

я сидел на скале где обрыва круги
на меня опрокинулся жгучий загар
и булыжная долька как дядька Паскаль
прошептала мне на ухо только беги


              ***

Две размахивающих руками статуэтки на сундуке.
Кем ты станешь, ночной, угрюмый, влажный отсвет опережая
фонаря, желтизною теплой цепких веток переплетая.
Помнишь, несколько лет отныне ты копался на чердаке,

рыл газеты, притихшей вязью сообщавшие о судьбе,
что сбывается в этом мнимом, никогда не умевшем явь.
Кто хранил их и кто остался, исповедуя о себе,
что родился он в год притихший, и никто не умел, смеясь,

выйти вечером в боль сырую поднимающейся травы
и деревьям сказать: "Вы правы, деревянные паруса,
что единственно выбрать верным положение головы,
а роса для того под утро, чтобы ветер в нее бросать."

Кем ты станешь, ночной, угрюмый, нам с тобою не угадать,
где судьба нам, а где природа, где система, а где завет,
только знаем, что ночью тихо разговаривает вода
и зовет нас помочь, не тронув, поднимающейся траве.



             *** 

Спотыкаясь вниз, открывая почтовый,
дергая лицом на невероятную правду,
выискивая глазами письмо. Кто вы,
два слова, выведенные кратно

увеличению зрачков в переплетении жилок
глаза удерживающих в орбитах?
нога подволакивая тормошила
штанину. Когда убил ты

последнюю веру, ящик закрыв. Скользким
пальцем поворачивая замка лопасть.
Дыхание вырвалось, отпуская скотским
вывертом глотку. Около сердца лопнул

тонкий сосуд. Показалось. Улица мертвым
поливала светом крашеные под кожу
лица прохожих. Медленная развертка
оконной сажи. Холодом перекошен,

сам же хочешь опередить странность
на последнем круге. Так и иди дольше,
чем другие. Тащи на себе ранец
героя. Так и расправь волчий

слух до середины линий
угла дома, где балкона ограда.
И языком, кровью недавней липким,
трогай мех на щеках. Невероятная правда

окружала все. Кто там клыками ловко
рвет на части гипсовые налеты
на баллюстрадах. Около сердца лопнул,
страшно воткнувшись. И на губах соленый

знакомый привкус. Курс на гнилую арку,
что означала единственный из исходов
этого царства невероятной правды.
Правда, раньше его уничтожил холод.


             ***

Бросая ветви вверх, а вниз хотел упасть он.
Тоска. И улыбался ветру вечный пастырь.
Земля, как лишняя, двоила плоть свою.
Когда он выходил, его не узнавали птицы,
он шел навстречу солнцу, остролицый,
искал дороги обезглавленной змею.

В ногах - цветы, взгляд, выверенно точен,
ловил восход, как яблоневый ствол
минуя, в плод стремится червоточец,
осуществляя встречное родство.

Я наблюдал. Смотрел его слепые
движения. Огарки черных глаз
давно не теплились. Коричневые пальцы,
зеленая бородка из травы,
коленей деревянные опоры,
колодезное высыханье рта,
землистый плащ и земляная шея,
и цепь серебряная корчилась в морщинах.

- Ты почему со мной не говоришь? - 
Спросил его. Немедленно земля,
зари роняя огненную влагу,
корней сцепляя ворохом вериг,
передо мной восставила стеклянный,
растянутый до горизонта лагерь.

- Ты почему со мной не говоришь? -
Спросил меня он. Рта колодезь булькал,
насытившись. И маленькая тварь,
как паучок, по паутине неба
все до верху старалась добежать,
крича свои пронзительные крики.

Ступени лестницы железные так узко
стопу раскачивали. Падая виском,
услышал смерть, протяжную, как музыка.

Бросая ветви вверх, а вниз хотели
и тело обвивали, словно терем
скелетные стропила. Медный блеск
по белизне изъеденного ветром.
Плотней ложитесь, медленные ветви,
я отдохну, лицом припав к земле.



         ***


это рычаг бьющий по голове
это копье пробивающее покровы
это человек который и зверь и где
истонченный до следующей страницы завет
запах крови так как показываете нутро вы
прогулка тополя к деревянной воде

там чужие слова на славу
там пузырчатая бахрома
там взгляд ниспосланный
видеть теперь до середины стекла вам
спотыкаясь до середины шага хромать
дождь задумавшись мелких стрекоз слюнил

и обернувшись в тепло себя
и сладким вином раздувая веки
и соблюдая канон естества
это бесконечное зло сентября
когда листва забывает о предыдущем завете
и последней тетради опадает листва