ИЗЯСЛАВ ВИНТЕРМАН(c)



"Хочу" - не связываю с любовью.
Любовь - ничего о ней.   
Напамять можешь сыграть, чтоб с кровью
жизнь радовала полней.Я тоже в памяти слово "вечность"
выкладывал много раз:
игрой осколков, огнями свечек,
обрывками старых фраз.



И спасть не мог я, и спать ложился,
измученный цветом дня.
И чувство радости, что родился,
испытывало меня.


***

Я для тебя свяжу снежок,
пущу ледовую слезу.
Пусть не увязнет сапожок,
пока я за двоих везу.

Еще не снег, холодный дождь
крадется по листве за мной
по гривам сосен, эту дрожь
я тоже чувствую спиной.

Не дождь, а морось, страсти, бег
по веткам высохшим от слез.
А я вяжу колючий снег
для украшения волос.


***

Я город позабыл, где жить хотел,
и женщину, и точную цитату.
И все не так, и зеркало - предел!
И сам себе: чужой и бородатый.
О, Господи, здесь твой водораздел:
любви и не любви, чем жизнь богата.

Читаю стоя, чтобы не заснуть.
Но и с дыханьем ускользает суть.

Соломинку, что ласточка уносит,
как строчка, про которую не спросят.
Я спал и потому не записал,
не вспомнил, застилая штиль постели,
глотая кофе, дергая гантели,
не отвечая тем, кто ночью звал.


***

По узким бородатым улицам,
по городу - внутри кишок.
Шажок - и все слегка обуглится,
и вывалишься за шажок -
окаменелостью... Безумием -
сравнишься с Господом самим...
Над головой, о прошлом думая,
крути меня, Иерусалим.
Раскачивай меня бессонницей,
жить не давай - и не прошу.
Пусть неустойчивая клонится
душа - я это опишу:
как примиряет или мучает
и не удерживает в том,
что было смыслом волей случая,
как я беззлобен, невесом.



***

Тело застыло, глаза - к облакам, предо мною - 
ангелы смерти. О, ты бы их сразу узнала.
Бог помогал, но душа оказалась иною:
слабой и сентиментальной, чем ближе к финалу.
Ангелы смерти - они не отстанут, конечно. 
И на вопросы от них не дождаться ответа: 
где ты, любимая? - в облаке, свитом колечком?! -
я не узнаю тебя в воплощении этом.
Я не узнаю: за что?! И зачем все здесь было. -
Прямость луча и стены затвердевшую святость...
Видно, иная природа, двоящая силы,
в страхи и сны погружает, в другую чреватость...
...В слабость и глупость, кофейную гущу привычки,
в сети обмана, в серийную грусть пробужденья:
где ты? - ты спишь на спине, твое тело в кавычках
сна и подушек застывших во льду возбужденья.
Где ты? - Ты спишь на спине, может, ты не проснешься?!
Как я узнаю об этом в туманном финале,
как я узнаю тебя, если не прикоснешься,
и не разделишь все то, что уже миновали.
 
***

Избавь меня от мыслей черных,
от спермы черной в голове
в ночь звезд не тающих, упорных
и жалящих по всей канве.

Бог в неудачное мгновенье
прозрачной тьмой окутал нас.
И смена суток - наважденье,
и дежа вю - как черный глаз.

Избавь меня от страха боли,
от самого себя избавь,
отметь звездой на минном поле,
взорви среди колючих трав, -

о, девочка с лицом недетским -
будь девственницей и женой.
Могла бы ты быстрей раздеться
и прыгнуть в темноту со мной...


Голову вкатить в подушку,
точно в ямку лечь.
И шептать как бы на ушко
как бессвязна речь.

Плыть туманом, простынею,
бледною тоской.
Плыть тобою надо мною,
но не высоко.


***

Повсюду со мной пустыня. - 
Во мне, а не где-то рядом -
в сухих невесомых синях,
в заржавленном винограде.

“Курчавые всадники, где вы?!”
Пророк, ожидающий чуда,

в Михайловском парке - налево!
Направо - в тени от верблюда! 

Повсюду похожие лица.
Преследует берег лазурный.
Пустыня со мною. Зарыться б
в каком-нибудь слое культурном! 


***

Мужи бородатые в старом рыдване,
народ комментариев истин.
В нирване, с наргилой в зубах на диване,
с песком в голове серебристой.

Насыпьте мне в голову правды и чести
и муки за честь и за правду.
Продайте рыдван, или: с муками вместе -
убейте: чтоб так ему гаду!