Один известный колдун и народный целитель никогда в жизни не улыбался. Смотрел же охотно и часто, иногда - прямо в глаза специальным пристальным взглядом. Помню, он объяснил как-то при случае, что человеческая улыбка эволюционно происходит от той гримасы с оскалом зубов, которая у обезьян выражает страх перед более сильным собратом и готовность к подчинению. Поэтому улыбка, какой бы она ни была, всегда заискивает, и на подсознательном уровне в ней прячется желание расположить к себе собеседника путем умаления себя и признания его превосходства. Вот так. Скрытое значение пристального человеческого взгляда он тоже объяснил, но позже, в другой раз. Это все было довольно давно, тогда он еще не колдуном назывался, а йогом, причем не каким-нибудь самодеятельным йогом, каких много, а настоящим, прошедшим некое тайное посвящение. Рассказывали, что то ли из Индии, то ли с Тибета приезжали трое - в строгих европейских костюмах, но бородатые все, с темными лицами. Они по каким-то им известным приметам нашли его, признали своим и дали ему то самое посвящение. Однако впоследствии он поменял эти свои индийские корни на исконно русские, объявив, что еще допрежь всякой Индии йога известна была на Древней Руси, откуда ее и позаимствовали потом индусы. И слово само "йога" - это, оказывается, исконное русское "иго", то есть "ярмо", "упряжь", "увязь", что в иносказательном понимании может означать "система" или "дисциплина". Далее этот, как я его назвал вначале, колдун и целитель, утверждал, что именно он является преемником традиций исконной русской йоги, которые после введения на Руси христианства могли только в сугубой тайне храниться, между немногими передаваясь от поколения к поколению. В последнее же время он опять новым лицом повернулся к миру и глядел с расклеенных по городу рекламных афиш, на которых он был бородатый, словно монах, в черном, наподобие рясы, балахоне, с большим крестом на груди и тяжелой цепью поверх креста. Там, на этом портрете только глаза выделялись и большие белые руки, сложенные как бы спокойно над нижним его обрезом. Думаю, что положение рук, так же как и выражение взгляда, было выверено точно. И сама портретная фотография была, конечно, им собственноручно сделана - он многое умел делать, поднимаясь до профессионального уровня, если за что брался, и имел в этом предмет гордости. Конечно же, он самолично должен был сделать свое портретное фото, чтобы добиться в нем правильного интенционального смысла во взгляде и жесте. О значении взгляда и интенциональной жестикуляции он объяснял однажды. Интенция - это намерение. Интенциональные жесты (то есть выражающие намерение) - это по преимуществу незначительные движения тела, рук, лицевых мускулов, которые производятся неосознанно и так же неосознанно воспринимаются собеседником, но тем не менее несут важную для общения информацию. Настолько важную, что иногда правильней будет сказать не "выражающие намерение", а "оказывающие влияние". И тогда уже до первого сказанного слова становится ясно, кто есть кто перед кем. Так говорил он, в ту пору бывший как гуру среди нас, сэнсэй, учитель... И о свойствах взгляда тоже. Только я оказался плохим учеником, что и аукнулось в эти последние дни, когда мир окружающий стал как то повышенно агрессивен - не то чтобы врываясь в буквальном смысле грабителем в дом, хотя и это возможно, но в глаза и уши влезая с особенной новой назойливостью. Говорю "с новой", потому что и старая была - назойливость плаката (по красному белым) и лозунга в ту недавнюю, отошедшую прочь эпоху. Старую я привык игнорировать, а к новой у меня нет иммунитета. Я здесь имею в виду скорее не то, что с грубой очевидностью явлено, - рекламу, скажем, или политику, а относимое к категории мелочей - какой-нибудь случайно (как бы случайно) встреченный взгляд - на улице, в трамвае, в метро - взгляд, похожий на ниточку, за которую вытягивают тебя из толпы. И дальше возникает разговор, может быть всего пара слов, но с улыбкой, с какой-то доверительностью интонаций, и ты становишься вдруг как ребенок, которого незнакомый дядя называет по имени, потому что еще до этих слов задушевных, еще от первого взгляда и жеста уже стало ясно, кто есть кто перед кем, расписаны взаимные роли, и по ходу сценария тебе предназначено лезть в карман за деньгами, или диктовать раскрывшему записную книжку собеседнику номер своего телефона - что, пожалуй, худшим чревато. Так вот, клюнув на встреченный взгляд, я в понедельник купил в проходе метро у двух улыбчивых девушек номер журнала в завлекательно яркой обложке, а в среду прямо на улице у симпатичной пары (по первому впечатлению как бы супружеской) приобрел какой-то набор для кухни. Они шли мне навстречу со своей красивой коробкой, полезная вещь в хозяйстве, сказали они, глядя на меня особенным взглядом, к тому же со скидкой по случаю рекламной кампании, и я, думая, разумеется, сказать "нет", полез в карман за деньгами. Они чувствовали, должно быть, что я получил свою небольшую зарплату. С этой зарплатой они и ушли, а я - с коробкой. Дома раскрыл упаковку, там были вкладывающиеся друг в друга баночки, вазочки и коробочки из разноцветной пластмассы. Для мяса, сыра, фруктов и всего такого - чтобы хранить в холодильнике. Я расставил это все на столе, налил туда воды, смотрел какое-то время на то, что получилось и думал. Зазвонил телефон. По телефону звонят мне три проповедника разных сект и агент туристической фирмы, все борются за мою душу, звоня регулярно. И душа остается при мне, наверное, только потому, что тянут ее в разные стороны. Я не стал поднимать трубку, думая про себя о том, как много появилось способных людей, знающих интенциональную силу взгляда и жеста и умеющие использовать. Я же, как сказано выше, оказался неспособным учеником и даже забыл, что конкретно говорил о значении и о силе взгляда этот в прошлом учитель йоги и для многих духовный наставник, теперь выступающий как колдун и целитель. Забыл, но случай однажды поспособствовал вспомнить. Я тогда ехал в трамвае. Предстояла пересадка и я, оборачиваясь, смотрел через заднее стекло, не идет ли там нужный мне номер. Я обернулся так несколько раз, высматривая его, а сидел сам в середине полупустого вагона. Я обернулся три или четыре раза, а на пятый раз с заднего сиденья поднялся кто-то большой, не знакомый мне вовсе. Подошел, говорил что-то нечленораздельное, махал кулаками. Я поспешил выйти. И на остановке оказался лицом как раз перед той афишей, с которой он самый, колдун и целитель, глядел своим неулыбчивым взглядом. И я вспомнил, что говорил он о свойствах пристального человеческого взгляда. Говорил мимоходом, не углубляясь в нюансы, и не давая практических рекомендаций, намекая, впрочем, что имеются такие возможности. Он объяснил, что наши обезьяньи предки не грубой физической силой выясняли свои взаимоотношения, а мерялись взглядом. При этом слабейший скромно опускал глаза, признавая тем самым чужое над собой превосходство. Может быть, улыбаясь при этом в смысле упомянутой выше гримасы с оскалом зубов. Тем все и кончалось. Пристальный же взгляд означал собой несомненный вызов, после чего сильнейший естественным образом приходил в ярость. В том-то и дело, подумал я, стоя перед афишей и прикладывая холодное к подбитому глазу. Я смотрел слишком пристально на человека, то есть не на него смотрел, а сквозь заднее стекло - мимо, но человек подумал, что - на него, и пришел, естественно, в ярость. Это понятно, и понимание причин примиряет с последствиями. То же и касательно других случаев. Все так. Однако все же какие нервные стали в последнее время люди. |