Однажды всё СНГ, припав к телеэкрану, узнало, что Борис Моисеев еще и поет. Подтвердилась простая истина: если человек талантлив, то уж талантлив. Когда-то Репину говорили голосом елейным: до чего ж вы, Илья Ефимович, талантливы. На что Репин отвечал без пауз: нет, я, батенька, трудолюбив. Действительно, усердие - второй талант. Хотя про усердных и в школе, и в миру говорят недоброжелательно: задницей берет. Несправедливо. Борис Моисеев таких не слушал и, выбрав однажды путеводную звезду, ориентации уже не менял. Как видим, прав был. В тюрьме родившийся, чего он мог ждать в этом мире, какой доброты? У него были все основания отвернуться от людей, принять позу обиженного. Борис же всем существом своим тянулся к искусству, к балету. А профессионалы над ним смеялись. Да, на пути к сцене повидал он много и мелкого, и отвратительного. И потерпел всяко. Но своим живым примером продемонстрировал неожиданные возможности самого обычного человека, о которых лет 20 назад самый обычный человек, пожалуй, и не догадывался. Как бы говоря зрителю, смотрите, это может каждый, он для многих стал провозвестником новых идей, буревестником, что ли. Никчемная безделушка, пучеглазый Щелкунчик с похабным ртом может, может однажды стать перламутровым принцем. “Щелкунчик”, эта “Золушка” в мужской версии, - символ нового времени и новых возможностей. Не случайно отсчет нового тысячелетия российская культура начала с постановки именно этого балета. Привыкший к рекламным щитам “пепси”, зритель вдруг увидел, что голубые и розовые тона - как в декорациях “Щелкунчика” - могут быть тонкими, не навязчивыми, создающими лишь ауру. Худой и лысый, но извивающийся Адасинский и пузатые таинственные твари, симбиоз русских матрешек с итальянским Пиноккио, усиливают мистическое ощущение. Как у Гофмана. Постановку “Щелкунчика” решили поручить художнику Шемякину, поскольку художник Шемякин настаивает, что читал Гофмана, - отсюда мистическое прочтение. Художник еще раз заставил всех покачать головой, а балетмейстер, быстро и точно оценив художника, решил в процесс не вмешиваться. Отныне со словом “щелкунчик” у просвещенных людей будет ассоциироваться не только Чайковский, но еще двое - Моисеев и Шемякин. Когда-то про наше время скажут: эпоха, породившая титанов. Поплывут титаны по океану истории, не боясь никаких айсбергов. Сами себе айсберги, странные, загадочные, движимые каким-то потоком. И торчит над поверхностью что-то небольшое, ослепительное, а все остальное под темною водой. О творчестве Шемякина не то, чтобы спорят, скорее, говорят спокойным тоном, но нелицеприятно. Рассуждают, что в работах его много студенческой отсебятины, высокомерно называют недоучкой. Намекая на то, что Шемякин и средней художественной школы не окончил. Почти два года в СХШ его пытались оболванить, сломать как личность, навязать стандартные представления о рисунке, но Михаил проявил твердость, и с вызывающим усердием рисовал длинные носы. Тогда-то он и попал под пристальное внимание КГБ. КГБ понимало, в кого он метит. То, что он изображал, никак не вмещалось в прокрустово ложе представлений о советском человеке, но под чужую дуду Шемякин плясать не собирался. Еще с начальной школы, когда его, мальчика, под предлогом хронической неуспеваемости оставили на второй год, стало понятно, мальчик не простой, со своими особенностями мировосприятия. Да, Миша не получил образования, но зато юноша увидел другую жизнь: решетки на окнах, тусклые стены психбольницы, незабываемое общение с персоналом, с пациентами, среди которых, между прочим, были и редкие идиоты. В эстетике его и сегодня обязательно усматривают патологию. Туши кровавые! черепа! крысиные морды! Позвольте, каждый Художник имеет свое лицо, свой духовный мир. И не лезьте в мир этот обывательскими пальцами. Вы еще психиатров к анализу привлеките. Они вам столько понарасскажут про туши да черепа, обязательно напомнят про отца-алкоголика, еще Ломброзо с Маньяном приплетут, и такой, знаете ли, диагноз нарисуется, с каким и в свободолюбивой Америке водительских прав не выдают. Впрочем, у Шемякина там шофер. Вокруг таланта всегда существует поле недоброжелательности. Как злорадствовали эти пигмеи американские, когда у Шемякина выставка сгорела. Хорошо еще, выставка была застрахована. На один миллион $. Но чиновники (что в ССССР, что на Западе) - чиновники и есть. Мелочные, недоверчивые. Им, видите ли, странно, что выставка застрахована аккурат накануне трагедии. Да трагедия-то приходит, когда ее и не ждешь. А может, они сомневаются, что такие картины миллиона стоят? Россияне, например, не сомневаются. Потому что читали, сколько они стоят. Может, не читали, что они по этим ценам продаются, но ведь нет и оснований не доверять российской прессе, а тем более, художнику. Достаточно взглянуть ему в глаза - разве может лгать человек, способный вот так, не задумываясь, изрезать свое единственное лицо? Не зря его ненавидело и боялось КГБ. Ведь людей таких, столь же талантливых, сколь и бескорыстных, еще поискать надо. Сегодня трудно представить Петербург без подарков Шемякина. Большинство горожан, конечно, недовольно. Оскорблены даже. Но товарищи, он из лучших побуждений. И, потом, на всех не угодишь. А многие горожане благодарны. И родители в целях воспитательных приводят своих шалопаев к этим фигурам, и у скупщиков металла появился предлог взглянуть, наконец, на бронзу через призму патриотических чувств к родному городу. А его выставки в ЦВЗ и Эрмитаже (не в каких-то подвалах, прошли времена, а как у полноценного человека) заставили по-новому взглянуть на искусство вообще. Эрмитаж для Шемякина это судьба. Впрочем, судьба не всегда благосклонна. В интеллигентном письме Михаила Борисовича к Борису Николаевичу длинно потом излагались финансовые недоумения, извинения, ссылки всякие на договор. И получалось, ша, Миша. Договор-то, договор, а как же деньги? Один миллион $ нужен был человеку, один, больше и не просил. …Трудно художнику в этой стране. Начав блистательный взлет с персональной выставки в Эрмитаже (в смысле, выставка творческих работ хозяйственного персонала), он вынужден был уехать из страны: все мыслящие люди, тем более, такелажники, тогда были “под колпаком”. Да и сам Артамонов, потрясенный выставкой, уже не смог справляться со своими обязанностями директора Эрмитажа и от дел отошел. Шемякин же, напротив, в Париже вздохнув широко, показал французикам, что такое творческий человек. Долго еще Париж стеклил витрины. А Шемякин бузил не от пьяного отупения, он ожиревших буржуа будил. В души их, человеческие, достучаться хотел. А его в участок. А тут и пресса с блокнотами: кто с свищом к нам придет, от свища и погибнет! Не понимала, пресса, как ее вокруг среднего пальца обвели: на пустяковое хулиганство - Шемякин! Шемякин! - кишели газеты. Вот Франция и узнала, что есть таковой, причем, художник. Траты на выпивку, за промоушн ни шиша. Что ж, насмотревшись рекламных скандалов, циничные философы сегодня склонны поговорить в таком же духе и о Бродском. Если б не та история, тогда б ни мирового резонанса, ни Нобелевской премии, ни профессорских должностей в Университетах. Конечно, стать профессором, да в застойном СССР, да с образованием 7 классов по-настоящему творческому человеку было практически невозможно. И шансы вступить в Союз писателей без публикаций были не велики. Но все же Бродского читали. Пусть в десяти неразборчивых экземплярах “самиздата”, пусть очень ограниченным кругом, но, извините, читали. Особо въедливые сегодня задают риторические вопросы: почему же судили Бродского? Почему все газеты, как одна, вдруг бросились склонять скромную, абсолютно неизвестную прессе фамилию. В нынешние времена, все газеты бесплатно обсуждают лишь Киркорова с Пугачевой, можно, конечно, обеспечить согласованный шорох и начинающим, но за очень крутые бабки, а вот как в те времена, когда и мышь между строк не могла проскочить? Если же праведный гнев, “не могу молчать” и все такое, то почему именно он? Ведь не диссидент, не воровал, даже наоборот, кормился честными переводами. Тихий, 20-летний, кому мешал? Мало было тунеядцев, что ли? почему Бродского? Да потому, что он был поэт. Вот и все. И потом, не будем забывать про 5-ю графу. С графой, может, и не очень выстраивается, поскольку злополучная статья написана Лернером, но все равно, это низость - выискивать каких-то подозрительных блох, недоумевать, почему банальное дело о тунеядстве было обставлено с киносъемкой, а на фотографиях с процесса обращать внимание исключительно на улыбочку обвиняемого. А может, это судороги. Все недоверия - просто гадость и подлость, ведь человека на полгода в ссылку (вот он, на фотографии, в непритязательной фуфайке и кирзачах, как Лев Толстой, на фоне русского пейзажа, и в глазах грусть), ведь ему всю судьбу… О, тут, конечно, скептики процитируют ахматовское “какую биографию делают этому рыжему”, и письма из ссылки, где он просит прислать для удобства пишущую машинку. Люди, откуда черпаете цинизм свой? Что за бухгалтерский подход к поэзии - получил все, не потерял ничего. А друзья? А соседи по коммуналке? А любимые переводы? Нет, за всемирную славу заплатил он большую цену. Вспомним, что означало выехать из страны тогда, в начале 70-х? Мысль о выезде куда-нибудь в Америку, о которой знали одно - инфляция и неуверенность в завтрашнем дне, - каждый здравомыслящий человек воспринимал соответственно. Когда тоталитарный режим навалился на Бродского всеми своими жерновами, выбор у него был невелик: или психушка, или Америка. Может, Бродский и выбрал бы психушку, как многие, но в психушке он уже был, когда от армии косил, поэтому оставалась Америка. Если же смотреть на все скептически, можно докатиться и до полной ереси, до святотатства. Тогда и про Сахарова, про Андрея Дмитриевича, кто-то рассуждать начнет, что жил-был академик, государственные премии получал, звезду героя носил, поскольку бомбу сделал, а никто его не знал, то есть, засекречен был. Сделал усовершенствование - ему вторую звезду. А после третьей звезды, когда понял, что это все не то, не то, что надо бороться за правду, он через борьбу эту только мировую популярность приобрел, Нобелевскую премию и площадь в Вашингтоне имени себя. И что лютая ссылка, значит, не в счет, поскольку трехкомнатная квартира на двоих в г. Горьком не хуже, чем академическое общежитие под Новосибирском, и постоянный контроль спецслужб не в счет, поскольку это мировая практика, и ограниченность перемещений не в счет, поскольку на КПП в Арзамасе-16 тоже пропуск хотят. Нет, жизнь Сахарова в Горьком была не сахар, горька была жизнь Сахарова в Горьком. Человек же он был принципиальный, и глубоких убеждений - в личных ли интересах, в духе ли времени - не менял, и до конца дней своих оставался яростным борцом с религией. А чтобы хоть как-то компенсировать свои бомбы, он даже возглавил комиссию по юридическому обеспечению раздела СССР на свободные государства. Злые языки утверждают, что есть кадры съемки, на которых Елена Б. в домашней обстановке разъясняет мужу некоторые постулаты свободомыслия посредством тапочка. И не шлепанцы какие-нибудь войлочные, а с подошвой, один вид которой заставляет глубоко задуматься каждого неженатого мужчину. Врут, наверное. И почему обязательно “постулаты свободомыслия”?.. Мы долго дышали ионами неправды и вот теперь, во времена уже откровенных СМИ, ничему не хотим верить. Может, и Евтушенке руки не выкручивали? Выкручивали. Хотели раздавить, как гниду. А он все равно стихи писал, и в кино их пели, и по радио, и на правительственных концертах. В 50-х годах пели, в 60-х пели, в 70-х, 80-х. И ничего не смогли сделать. Потому что талант. И не надо рыться в чужих биографиях, грязно это. Ну, пил Евтушенко водочку с Чурбановым, так у нас никто выпить не откажется; ну играл с Андроповым на бильярде, но, в конце-то концов, каждый человек сам решает, с кем ему на бильярде играть. Просто, талантливый человек везде заметен. Даже в Америке. Например, пришел в 1973 году президент Никсон на фотовыставку, а в это время в Америке Евтушенко был, и тоже на фотовыставку пришел. Так и познакомились. Никсон, как собрался с визитом в СССР, у спецслужб спрашивает: поэт Евтушенко еще здесь, а то поговорить хочу про жизнь советских людей, да и посоветоваться. А Евтушенке что, ему не жалко. Жалко другим поэтам, почему не с ними такое. Утратили мы детскую непосредственность, перестали верить в счастливые случайности. Если предлагают билетик лотерейный вытянуть, а он как раз счастливый, мы сразу думаем, подвох. Не обязательно. Вон, по телевизору старушку ветхую показывали, купила что-то в супермаркете, открыла крышку, и что же? автомобиль! Или Мерелин Монро. Какой-то фотограф проезжал мимо, дай, думает, девчонку на журнал сфотографирую. Сфотографировал. И пошло, пошло. Потом, правда, ЦРУ оказалось и все такое, но у нас-то, слава богу, ЦРУ нет. У нас художник сам выбивается, за счет таланта, за счет стечения обстоятельств или за другой счет. Но не ЦРУ же. Однажды Никита Хрущев пришел на выставку нового искусства, передового, да ничего не понял, еще и педерастами всех назвал. Эрнст Неизвестный оценки такой никак не ожидал и решил уехать в другую страну, чтобы ходить с высоко поднятой головой, искусства своего не стыдясь. Решить-то решил, да в те времена одного эрнестова решения было не достаточно. И стал Эрнст ждать счастливой случайности. И случайность пришла. Юрий Владимирович Андропов, тогдашний председатель КГБ, догадавшись о раздумьях передового художника, о выезде Неизвестного перед ЦК Партии лично ходатайствовал. И Третьяковская галерея, как нельзя кстати, закупила столько всяких изваяний, что финансы эти даже как-то скрасили боль расставания. Завистники-то потом обиженно шептались, мол, идеологически правильные музеи не всегда лояльных и заслуженных художников закупают, а тут неизвестный Неизвестный. Двусмысленностей не надо. Творческий человек всегда один и в оппозиции, прямота это часть его сущности, главное, не бояться. Даже если против тебя все государство. Художник, если он настоящий художник, должен нести людям правду, не смотря ни на что. Как несли ее Бабель - про конармию, Эренбург - про “оттепель” и прочие - про прочее. Кто-нибудь сильно эрудированный тут влезет со справочкой-поправочкой: и И. Бабель, и И. Эренбург были офицерами НКВД. Но, дорогой вы эрудит, не надо сваливать в одну кучку творчество и службу. К тому же Бабель сам пострадал от системы. Пусть из-за амурных дел, но пострадал же. Да и потом, что вспоминать, дело давнее, прошлый век. В перестройку все изменилось. О 60-х годах, годах дремучей невежественности и гонений на инакомыслящих, сегодня напоминает только надгробный памятник Хрущеву, работы Эрнста Неизвестного, да неоновые цифры “69”. Так что зря Никита Сергеевич ругался. Выезжать за границу теперь может каждый, и там, без всяких унижений, раскрываться миру всеми гранями своего таланта. Нынче, открыв любой кроссворд с фрагментами, всмотримся в иссохшее старческое лицо: еще при Горбачеве лица этого юноши никто не знал, а сегодня только отставший от культурной жизни человек попытается написать по горизонтали “СПИД”. Правильным будет другой ответ: Тимур Новиков. Если бы 15 лет назад знали наши ленинградские ПТУшники, какой фурор в США могут произвести лоскутные, например, одеяла. Америка, понятно, лоскутных одеял отродясь не видала, а как увидала, то уж никаких денег не пожалела. Тут вам не фарцовка джинсами, искусство. А искусство требует жертв. Иной, конечно, и усохнет на этом поприще в расцвете лет. Да мир наш не без добрых людей. Кто-то телепередачу субсидирует, кто-то отремонтированный дом на Пушкинской дарит. Творческим единомышленникам - для творческих экспериментов. И вообще, хорошего на этом свете больше, чем плохого. А вечным нытикам и скептикам, тусклым взором смотрящим на современную культуру да на чужой успех, можно ответить словами из песни композитора Чайковского: бросьте же борьбу, ловите миг удачи. А если по-простому, не выделываясь, можно сказать еще яснее: пацаны, меньше надо хлебалом щелкать. |