Вечерний Гондольер
Игорь Петров (c)
ЗВОНОК.


- Квартира Пушкиных. Жорж? ты сошёл с ума!
Оставь меня в покое! Дома тьма
знакомых, эскулапов, кредиторов.
Я не могу с тобою говорить.
- Наташа, право, некого корить,
ты помнишь сад, скамейку, на которой
ты мне шептала...
- Я была пьяна.
- Помилуй, подоплёка неважна.
Пиеса (сцена тож) одна и та же...
Кому-то мстя, чего-то там храня...
Я видел, как ты смотришь на меня.
Я выполнил условие, Наташа?
- Жорж, не сейчас...
- Кручиниться тебе ль?
Считай, он мертв! Я попусту дуэль
не затевал бы - пару дней, не боле -
и камер-юнкер, щеголь, фанфарон,
певец Приапа, пугало ворон
навеки обретет покой и волю.
- Жорж, перестань. Ты дерзок и жесток.
- Жесток и дерзок? Бог мой, неужели?
Мы с ним сошлись однажды между ног
недорогой тверской мадмуазели.
Вот он был дерзок. У меня ума
хватило, чтоб свести на шутку это.
Потом он облевал мне всю карету...
Наташа, вспомни, вспомни, ты сама
рассказывала про его дурной
характер, про скандал очередной,
про вспышки гнева, про наплывы сплина,
про скрытую в бряцании литавр
зашоренность на терне (он же лавр),
про то, как на одном балу невинно
ты флиртовала - он же вне себя
от ярости устроил сцену, даже
тебя ударил. Может быть, любя?!
Я выполнил условие, Наташа.
- Жорж, у меня кружится голова.
Мне душно, тошно. Я жива едва.
И мне пора к нему.
- Нет, нет, постой-ка.
Негоже притворяться меж собой,
Наташа, как ты Лазаря ни пой,
а спусковой крючок не жмёт нисколько.
Сегодня утром - жалкие рабы
баллистики: две тени, две судьбы,
две похоти, две удали, два края
реестра человеческих потуг -
мы были там. И никого вокруг.
И сверху третий: тот, кто выбирает
меж ним, который гаер, но не трус,
луч света, чародей, любимец муз,
дарующий проклятия и милость -
ишь, крысы верещат у хладных ног,
Одоевский кропает некролог:
их тени нет, их солнце закатилось -
и мной, который меньше, чем никто,
приёмный сын, бочонок из лото,
пропавший в прошлом годе; от пигмея
душонка, от инцеста предков стать,
умею лишь ебаться и стрелять,
но это уж действительно умею.
Как я люблю на зорьке дрожь руки,
крик секунданта, первые шаги...
Отдам за это все услады рая,
а может, муки ада, пусть решит
тот, кто над нами этот суд вершит.
Тот, кто всесилен. Тот, кто выбирает.
А он не фраер. Коли уж меня
он счёл сей час достойней, лучше, краше,
я боле не хочу терпеть ни дня -
я выполнил условие, Наташа!

Гудки. Шаги. Пока еще дрожит
от смертного дыханья пламя свечки.
И трубка бездыханная лежит,
как пистолет, не знающий осечки.

Высказаться?