Ратьер от jess.

 

PINKDEEP

* * *

Так легко ошибиться в словах,
так легко ошибиться во взгляде.
Можно чувства смешать впопыхах,
обсчитаться в деньгах и в раскладе.

Можно взятку всучить на суде,
самому обмануться отважно...
Книги врут, как круги по воде.
Люди врут всухомятку и страшно.

Но когда на касанье руки
отвечает мучительной болью
голова, набухают виски,
и заходишься в кашле невольном,

но когда разрывает глаза
ураганная кровь океана
- не любить и не верить нельзя,
и нечестно, и страшно, и странно.

И наверное, все это ложь,
и, быть может, за все заплатили,
только губ безотчетную дрожь
я унять не хочу и не в силе.

Снова руки крестом распахнув,
захлебнувшись небес синевою,
как трехпалубный крейсер, тону -
и тебя уношу за собою.

В этот мир, что прозрачен и пьян,
где лазутчику некуда деться,
где не будет наказан обман,
но - изблеван из мира и сердца.



АНДРОНИК НАЗАРЕТЯН

* * *

Мне скоро двадцать восемь, не числа,
Но выводов его бояться скорых
И женских лиц заплаканных, которых
Метелями в постель ко мне несла

Зима. На отвороте простыни
Цвела черешня в нежной круговерти.
Но где-то на границе сна и смерти
Казалось - спать до века у стены.

Я каждую оплакал. Каждый день
Казалось - вот! - она в неловком жесте...
А дождь лупил безжалостно по жести
И разбавлял мирскую дребедень

Тоской непроходящей. Падал снег.
Тянулись дни, верстая не недели - 
Кончался год, заканчивался век
С лошадками на шаткой карусели.

С игрушечным коварством тени тем
В беспомощном притворстве повторялись,
А я все верил - вот уже, совсем
Одни лишь мы, любовь моя, остались.

Одни лишь мы... И вот уже когда
Остались мы, любимая, и - осень,
За мной стоят чужие города
И целое столетье - двадцать восемь.



ОРЛАНДО

Плавание

Во тьме плывем. Смыкаются мосты
Над нами и прощаются и меркнут.
В лиловых водах мы избегли смерти,
Мы две маслины - сонной пустоты.

Едва видны над пленкой водяной
Как два венка - два золотистых лика,
Разбавленных, влекущихся к заливу,
Теченье кос, расплетшихся волной.

Канал в канал вольется. Сквозь сады
Мерцающие - две свечи в скорлупах,
Лагуны бледной вогнутая лупа...
Гранат Саади в грудь пересади.

Когда-то больно. А сейчас плывем.
И на губах вечерней голубикой:
Косые паруса. Глоток глубинный.
Крылатый зверь с Библейской головой.

Блаженной мы становимся водой,
Сладимый виноград - лоза базилик,
Меж свай портовых светотенью зыблясь,
Ладонь приливом вложена в ладонь.

...
Плывет по кромке медленным фламенко
С молитвенной главою - Саломея.

Но, руку под затылок заломив,
Прольется ливнем в палисадник с неба, -
Морским полынным ливнем -
Суламифь.



НИК И-Й

* * *

Бездонность морока слепящей толчеи
снедает кругозор. И блесткая монета
ликостояния - обратный космос света
в котором города и люди их - ничьи. 

Тысячеокими глазницами жилищ
разглядывает ночь бездомный мегаполис.
Его квартальные фасетки, замусолясь,
слезят свой желтый свет, как сукровицу свищ.

Оливковая боль судьбы берестяной - 
акрополь на холме в лучистой симметрИи 
единства времени распластывает стрии
мук отчуждения окраин за стеной.

Мы здесь одни. Одни. Нам выпало играть -
пока творится миф - в таинственные жмурки, 
на ощупь разбирать под слоем штукатурки
петроглиф "Отче наш…", апокриф "твою мать!".

Здесь, в наших займищах, на скользких алтарях,
от пьяных гекатомб одуревая скопом,
вся жизнь проносится ублюдочным галопом,
пятой отчаянья корежа второпях

божественный дизайн души, - чей имярек
ни что иное как - затоптанный последыш
всего, что в городе поглотит, точно ретушь,
желтушно-каменный, неповторимый век.



СОМОВ

Сонет

Он отворяет вены в ванной 
и пишет кровью на стене 
свой беспонтовейший сонет 
о небесах обетованных 

прощайте звуки кастаньет 
адью округлости дивана 
цветы пластмассовые вянут 
на этом свете счастья нет 

чу время обрубать хвосты 
хоть голову упрячь в духовку 
концов с концами не свести 

и Пушкин сочиняет хокку 
и Маяковский чешет холку 
и в клетке Мандельштам свистит.



ЭД ПОБУЖАНСКИЙ

СЕРГЕЮ

от скудности от бесславия
от яростных ласк рабынь
я стал твоим братом - Авелем
ты помнишь как дальше быть?

а те кто глазами и бедрами
меня ненароком разят
не судят какой за обертками
несу несусветный изъян

который однажды во внешности
пробьет неприличную брешь
и хлынет неслыханной нежностью
и вот тогда уж - режь



АНТОН ДЕМИН

Симпосион

Как станет Кинфия кратеры наполнять
Фалернским пурпуром из амфоры узорной,
Друзья мои, не будем призывать
Ни греческих богов, ни римских круг повторный.
Нам слово новое дарует новый бог,
Нам повторять его с восторгом вдохновенья
До завтра, может быть, а там, в чредах эпох
Другому захотят молиться поколенья.
И мы помолимся, не попусту же пить;
Как показал давно неисчислимый опыт,
Мы все равно не сможем различить
Чуть слышный зов добра и зла коварный шепот
И в книгу бытия не впишем новых строк:
С со скукою следя за нерешимым спором,
Еще все тешатся премудрым разговором,
Уже в цекубский хмель цикуты каплет сок.



ЯШКА КАZАНОВА

plug

                  Свиданий наших каждое мгновенье 
                  Мы праздновали, как богоявленье, 
                  Одни на целом свете. Ты была 
                  Смелей и легче птичьего крыла, 
                  По лестнице, как головокруженье, 
                  Через ступень сбегала и вела 
                  Сквозь влажную сирень в свои владенья 
                  С той стороны зеркального стекла. 
                                          А.Т. 
-------------------------- 
я ловлю под одеждой 
два крыла 
опьяняюще-нежных. 
ты была 
ближе собственной тени 
и тесней 
пуповины. на теле, 
на тесьме 
рук, натянутой ловко 
по плечам - 
вороная головка. 
горяча. 
губы спутаны, смяты 
властным ртом. 
из обрывка письма - ты: 
наготой 
нерождённой. весенней 
западнёй... 

будь настойчивей с нею, 
за неё 
пей. бокалы в помаде, 
вен пожар. 
мы расстанемся в марте. 
скоро. жаль? 

но. ночами терзая 
дрёму-блажь 
я отчётливо знаю: 
ты была. 

Высказаться?