РАТЬЕР от Dinky.

 

Николай Горбунов

Ветчинка

Не ждали? Я - блудный Иван Крузенштерн, 
Зуб хвост чешуя - принадлежности крысы! 
Полоний. Лаэрт. Розенкранц. Гильденстерн. 
Не всё ли равно, где начнутся кулисы? 

Имеющий право. Дрожащая тварь. 
Попробуй скажи, что чего-то не можно. 
Один был Февраль, а другой был Январь, 
И их больше нет. Это было несложно. 

У микроволны не растёт борода. 
Цепляйтесь за зеркало, приподнатужась. 
Визжащая ртуть просочится туда, 
Где меж перепонок вибрирует ужас. 

Проклятье Морфея - зыбучий песок. 
Сработали пробки. Весна отключилась. 
Оторванный ломоть. Отбитый кусок. 
Однажды промедлил - фигня получилась. 


Дмитрий Макаров

И плывет корабль (E LA NAVE VA- ну, почти)

и ногти растут, и стареет душа, 
и запятые опять не на месте... 
дурак! "вместе" - 
будет на небесах; 
а пока что ставь на ладошках крестики 
и сплёвывай через левое, 
и умирай не спеша; 
телу, переполненному намерениями, 
обязательно давай подышать 
свежим свободным временем... 
в измерении первом 
корабль плывёт: 
ты не гребец и не кормчий, 
ржавчиной и вином не испорчен, 
ты ещё разучишься делать многое: 
разговаривать с птицами 
и набивать тетрадь небылицами... 
что ж? Богу - Богово, 
а тебе - только сны кипарисовые.


Николай Данилин

Белке

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. 
Из этих мест исхода нет. 
Здесь кости Вещего Олега 
лежат в земле уж много лет, 
и рядом с ними - русский Йорик, 
любимый княжий жеребец; 
над их останками историк 
трудился долго и венец 
добыл себе. Ему признанье - 
награда, войнам - бравый марш, 
а нам - любимое сказанье... 
Старик, что совершил демарш, 
и змей, прислужник Цареграда, 
избавились от бренных пут... 
Что делать, ни волхвы, ни гады - 
увы - так долго не живут. 
Увы, все тленно... В этом мире 
смешна трагедия, и фарс 
порой трагичен... Храбрый Мцыри 
окончил дни, и дикий барс... 
О, скорбь! Ее из сердца выкинь, 
уймись и ногти не кусай. 
Но бедный генерал Топтыгин, 
но зайцы, дедушка Мазай 
несчастный... Не вернуть былого, 
и слез не жаль, едва утер 
их - нос майора Ковалева 
ты вспомнишь... Да и сам майор 
достоин жалости. Украсим 
мы список, гордому уму 
отдавши должное: Герасим, 
мы помним о тебе, Му-Му, 
как дорог нам твой образ милый, 
но волей рока не дано 
его оплакать над могилой... 
А сколько их ушло на дно 
реки с названьем строгим "Время". 
О, где вы? отзовитесь... Ась? 
Ну ладно, с ними Бог - со всеми, 
но ты, идеалист-карась! 
Спасен?! Ответь! Блаженство слуха - 
твой глас... Молчишь, как истукан... 
Молчат и муха-цокотуха, 
в стакан попавший таракан... 
Молчит природа. Небо хмуро. 
Тьма застит даже тусклый свет 
луны... И вся литература - 
забытых призраков завет: 
звезда падет на дно колодца, 
и там ее угаснет пыл... 
"Всё вечности жерлом пожрется!" - 
твердит архангел Гавриил. 
Упрямый дождик сыплет мелко, 
по крышам, по карнизам бьет... 
Но все же есть на свете Белка, 
она все песенки поет. 
Ах, эти песенки... Ну что за, 
однако, прелесть - все они; 
и с ними гадкого прогноза 
бояться ? Боже сохрани! 
Пусть город в образе ковчега 
грозит нам жуткою судьбой: 
не будет льда, не будет снега, 
потом не станет нас с тобой... 
А он всплывет собою гордый, 
свою подставив ветру грудь, 
рукой Петра и конской мордой 
себе указывая путь. 
Жестокий план его разрушь-ка 
и чаю в кружку мне налей... 
Ах, Белка-Белка, спой, подружка, - 
забьется сердце веселей. 
Что ж ты задумалась, тумана 
глотнув холодного. Беда. 
Грустна особенно, жеманна, 
и руки тонки. Странно... Да, 
как все-таки в начале века 
лет сто назад поэт был прав 
практически во всем: аптека, 
канал, ночь, улица... Жираф. 


Дмитрий Богатырев

Про индейцев

У них - кто просит про индейцев - 
У них всегда такие лица 
Как будто что-то им открыто 
И там еще бывает это 
Какое иногда приснится 
Когда опять приходит лето 
И пахнет, пахнет как когда-то 
И это разрывает сердце 
Жевать кусок ржаного хлеба 
И целовать мазут на шпалах, 
Дышать лицом в собачье тело, 
Пытаясь вызвать этот запах, 
Который слышат третью зиму 
Носы отчаянных младенцев, 
Что жадно просят про индейцев 
У теток в книжных магазинах. 

Высказаться?