РАТЬЕР ОТ ДЖЕСС


PINKDEEP (c)

ОДИНОЧЕСТВО

                          Г.Осипову

Попадаешься в жадные руки,
приглашают в пустые дома,
наливают в высокие рюмки
и пытают пределы ума.
Лебезят, ожидая ответа,
любопытствуя, лезут в глаза,
на тарелке лоснится от света,
как на выставке, колбаса.
Восторгаются каждой улыбке,
подают под автограф верже
и всегда со спины, без ошибки,
тянут руки к бессмертной душе.
...Налетят, наследят, напылят,
вырывая бесценный сосуд, -
а напившись от пуза, икнут
и нацелят насмешливый взгляд:
мол, такого мы вдосталь пивали,
мол, теперь ты нас не удивишь,
и вообще, мы не этого ждали
и зачем ты вообще тут сидишь?..
Как допросы, начнутся вопросы,
и советов павлиньи хвосты
замелькают с усердием розги,
перейдя незаметно на "ты".
Кто-то праведен станет и пылок,
и плевки полетят, как гроши:
- Убирайся, бездельник, опивок!
Мы видали бессмертной души!

А ты им благодарен за чай,
за кусочек невкусного торта,
за тепло, или может, за что-то,
что приснилось тебе невзначай.
И тебя над горячим стаканом
отогреет парок заварной,
и завоет, защелкает рана,
именуемая душой.
Обернешься, окликнешь навстречу
цепких взглядов бессонную рать,
научившуюся за вечер
ненавидеть и презирать,
и поймешь за посудой пустой,
что не чаю под хлебные крохи -
это выпил ты собственной крови:
обжигающей,
                 терпкой,
                           густой...


АНДРОНИК НАЗАРЕТЯН (c)

Голос трамвая

Трамвай подходит к нашей остановке,
Вбирает замерзающих прохожих.
Сначала женщин - барышень морозных,
Потом и лиц иных кровей и званий.
Я думаю: А смерть не выбирает.
Я думаю: Кончается неделя,
Кончается зима, февраль и скоро
Я стану воровать сирень ночами
В чужих садах, и страшно мне - однажды
Случайно попаду и я в нездешний,
В каком-нибудь переплетенье улиц
Запутавшись - а смерть не выбирает -
Покажется огромною ограда,
Но все-таки попробую, пролезу.
Порежусь о лозу, и тени сада
Качнутся вдруг, потянутся к порезу.
Испуганный, я побегу. Чем дальше,
Тем будет треск настойчивей, и - оземь,
О воздух, о ... куда угодно, даже
В гремящую листву, но только осень
Сожжет ее, едва коснусь куста я
И кинется терновником на плечи,
И, сучьями до горла дорастая,
Рванет меня, лицо мое калеча,
Опутает червлеными плодами,
Соперничая с граблями в сноровке...
Всё! Хватит... Но, гремя ее садами,
Трамвай подходит к нашей остановке.



АНДРЕЙ ДИТЦЕЛЬ (c)

Сумерки

В легкомысленных снов убегающей вдаль череде
ты однажды окажешься в маленькой комнате, где
приступает к своей монотонной работе паук,
принимает и форму, и запах, и вкус каждый звук:
каждый шаг превращается в поступь, а шорох страниц -
в шелест моря; над миром главенствует скрип половиц.

Сообразно ему обрывает листву за окном
с веток яблони ветер; покинув лесной водоем
с каждым скрипом луна - осторожный впотьмах пешеход -
поднимается ветка за веткой на облачный свод
как по лестнице. Скрип половицы, высокий - одной,
тоном ниже - еще. Кто-то встал у тебя за спиной.

(Дышит в ухо и трогает волосы.) Может быть, он, -
человек или призрак - в тебя простодушно влюблен,
но не в силах открыться... А, может, его вовсе нет,
и неясную тень на стене начертил лунный свет.
Или это всего лишь обман четырех из пяти
твоих чувств, и ему суждено так же быстро пройти,

как возникнуть. Попробуй спросить обо всем у зеркал,
в чьих владениях сам ты, бывало, приют обретал;
обратись - как испуганный мальчик - к самой тишине,
той, с которой когда-то ты тоже был счастлив вполне;
к ветхой мебели, желтому фото, которому пыль,
а не рамка давно придает респектабельный стиль.

Ты не спишь. Или спишь. Или просто не можешь заснуть,
оттого, что вокруг пеленой непроглядная муть,
что взметнулась со дна - то ль случайно зашедшей сюда
беспокойной души, то ль покрытого ряской пруда,
о котором ты грезишь - лесной колыбели луны -
И еще непонятней, что - явь, а что - сон, полусны.

Разлетаются даты настенного календаря,
исчезают бесследно заклятья лесного царя;
взгляд задержит причудливый знак на одной из страниц
старой книги - и вновь за спиной этот скрип половиц.
Монотонно-бессонно по-прежнему с пряжей паук.
Что-то вновь ускользает из рук безвозвратно, как звук.



БОРИС ЮШМАНОВ (c)

АЛЬТЕР ЭГО. (Элегия самому себе).

Пролог

Не слышно звука слов, неясен смысл жестов.
Затишье после бури перед большей тишиной,
гораздо большей, чем дыхание вне места
прострации в пространстве. Тихий вой
венцов творения, как голубь тротуарный,
клюет останки жизни, чтобы жить
и умирать. Ах, этот отзвук парный
на окнах зимних, выплавленных в нить
душения “бычков” в консервной жести.
Да будет свет за печкою в пыли!
Но будет ли?.. И будет ли на месте,
как в небо вписанные тушью журавли?
Езжай в троллейбусе - я дам тебе талоны,
вот ими и оплатишь свой проезд
под газированным дождем, что весом в тонны
сиропа пыльного - нектара этих мест.
Здесь тополя в объемных переулках
как пальцы сжатые на дрогнувшем плече...
Почти стою на мягких теплых шкурках,
почти "ура", но было бы зачем.
Все так бывает, когда рыба больше банки
и в небе лишь аквариумный шар
прекраснолуния. Ты тянешь чьи-то санки
и оставляешь у подъезда теплый пар.
Я есмь воскресенье и суббота.
Я знаю больше, чем хотел бы знать.
Неясен смысл жестов и расхода
пустого звука слов. Уж скоро пять.
Езжай в такси - я дам немного денег,
вполне достаточно, чтоб выразить себя
изящным стуком дверцы. Вот он, скверик,
в нем день скорми досужим голубям.
Под образами с ликом злых японцев
прилег последний из великих дураков,
и дрогнул свет в щелях пивных ларьков - 
похоже, что оттуда встанет солнце!..


Свободная тема

...Пиши: "Вот небушко в обмылках облаков,
вот поле-полюшко с обломками березок..."
Пиши, так легче. Сорок сороков
бездарных дней, раскладов нетверезых
берутся за руки и пляшут вдоль стены,
скрипучих раскладушек, циферблатов.
Приходят сумерки. Становятся видны
фонарики в подъездах - так и надо.
А, значит, так и будет. Это мы,
подобно детям, мудрым и жестоким,
из любопытства юные умы -
ножом консервным... Вырванные строки
в контексте покаяния. Смешно.
Нам все еще смешно, и мы смеемся.
Платон нам друг, причем без всяких "но",
а с остальными как-нибудь споемся.
Оставь велеречивость для людей,
но мне ж глаголь лишь порциями яда!..
Среди вчерашних мокрых голубей
волнистый попугайчик злого взгляда
мелькнет и скроется. Забавная игра
кабацкой радости и пьяненькой печали
в соотношении пера и топора
берет исток в пропущеном начале,
где ты и я, и только мы с тобой
с пластмассовой копилкой у порога
лабаза старого. Теперь иди за мной.
Не бойся, нам идти совсем немного.
Иди за мной - затеплим в окнах свет,
чтоб мотыльки башкою бились в стекла!
Но кто заметит их прозрачный силуэт,
кто пожалеет их?.. Вот мокро (или блёкло)
мерцают краски на растянутом холсте
в подрамнике двора и нотных сеток - 
греби руками этот мусор!.. Красоте
поставлен памятник из пропитых монеток.
Иди за мной - куда я приведу?
Конечно, никуда, и в этом смысл:
так воздух скрыт от взгляда, так в бреду
летят обрывки вычитанных чисел,
сливаясь в формулы любви и бытия,
и сразу жить становится так просто -
вот лишь бы не очнуться. Это я
поспешно избавляюсь от нароста
всего реального. Итак, я нынче сплю.
И ты усни, усни, так будет легче.
Смотри назад - равняется нулю
все то, чем жил недавно, воды плещут,
скрывая дно, смывая берега,
смещая перспективу в волны звука
и цифры времени. Чья слабая рука
порвет сей круг и вырвется из круга?..
Теперь - идем. Заросшая тропа
авось да выведет из леса возлияний
в пределы сна, подгнившая стропа,
быть может, выдержит. Суть этих расстояний
не в том, чтоб двигаться, но в том, чтоб наблюдать
за тем, что движется (со сцены за кулисы,
от плюса к минусу и далее подстать
ночному небу). Мелкие капризы
отбрось дрожащею рукой, сойди с ума,
оставь лишь то, что так тебе знакомо:
вот ослепительные белые дома
за полминуты до раската грома.


Заключительная тема

Ноль градусов в ночи, летят снежинки.
На скрип дверей - лишь эхом тишина
и желтый свет. Взведенные пружинки
толкают стрелки так, чтобы одна
мгновеньем позже стала на другую,
своим движением, как росчерком пера,
вписала в круг минуту холостую,
где завтра видится лишь будущим вчера.
Стоп-кадр. Ночь. И далее по плану:
проспект в снегу на много-много миль,
бухой мужик все шарит по карману -
он ищет спички (их там нет). Не ты ль
подобным образом искал кусок покоя,
чтоб в нем уснуть, как мушка в янтаре?
"Мгновение, не это, так другое,
остановись!" Однако в сентябре
ты был иным. Сейчас январь. Из крана
свисает лед. Ты пишешь в отчий дом:
"Уверенным быть можно только в том,
что все мы сдохнем, поздно или рано".
Таков расклад! Не спорить же с раскладом,
на самом деле. Зная наперед:
кто видел, тот поймет, другим - не надо,
намного легче сделать верный ход.
Что ж ты молчишь? Заткнулся, сучье племя?!
Ты плачешь? Плачь. Мне, знаешь, наплевать
на слезы твои, смех - покажет время
кто ставки выиграл. Затеявшись играть,
не лги, не ной - ты ангел, Господ новый,
теперь ты сам себе учитель и отец.
Идет игра: сегодня я - Творец.
А ты - венец творения. Терновый.