РАТЬЕР



JESS (c)

***

ремесло мое называется стиx.
это нетрудно, но нужно немного крови.
вас не тянуло с покатой плоскости 
вниз? вас не мутило, когда коровьи
жилы перерезал тесак?
или кого-то сбивал КАМАЗ на скорости?
может, вы думали: меня бы так,
это все послужило б сюжетом какой то повести...
ан нет! пусть расплачивается другой.
А я себя ненавижу -- отсюда рождаются весело
строки, я режу себя, когда под рукой
нет иного жертвенно-юного месива.
и это чаще. я играю, как мим,
так, что сойду (после чистки) за агнца и Авеля.
зеркало раскрывает пoверxность другим,
и другие вxодят, xоть это неправильно.
и важно то, что я не боюсь потерять
себя, как пошло это бы ни звучало,
потому что любой вор и любая блядь --
в отличие от меня -- могут начать сначала,
я лишь боюсь исчерпать себя --
это такой ресурс, сдерживаетмый поxодя, --
когда проживаешь строчки, сознаньем иx теребя
с достойной xудого подростка нестрашной поxотью.


* (с)

Колыбельная

По воле господа все небесы – в звездах.
Уснул ишак давно, уснул его казах,
Закручивает ус во сне казак,
И ты усни, мой милый егоза.

Разрежет тучу ослепительный зигзаг,
И дождь косой услышат избранные люди,
И смерть придет к несогрешившему Иуде,
Когда чела его тяжелого коснется
Исусова немая благодать.

И тот, кто прежде не страдал, кто не вознесся,
пойдет к цыганке – на ладони погадать.
И удивление подавит детский трепет,
И стены станут от известия тесны.
Но спать пора, уснуть и видеть сны.

И только снег тропу ослиную залепит,
В дорогу заново отправятся волхвы.
И царь, ничьей не пожалея головы,
младенцев вырезать прикажет до утра.
Но нам пора уснуть. Давно пора.

А чадо сонное никак не унимается,
И у окна холодного кот толстый умывается.
Но благодатью комнатной нисходит тишина.
И с правдой перемешан тщетный вымысел,
И снег художественно окна вымазал,
И в чашке с кофе отражается луна.


ПТИЦ (с)

Крестоносцы у стен Венеции

Контур храма явился в полдень,
Белый купол в седой дали.
Боже правый, то Гроб Господень!
Неужели? Ура! Дошли!!!
Не стыдясь живота пустого,
Рваной юбки, худых лаптей,
Полз последний поход крестовый –
Десять тысяч святых детей.
Где бретон-, где британский говор,
Где немецкий чудной басок,
Итальянский потешный гонор,
И латинский сухой песок.
Орифламма в руках девчонки -
Златостенный Ерусалим.
Отче наш, для чего нам четки?
Мы молитвы шагами длим.
Выбирая глухие тропы,
Корку хлеба зажав в горсти,
По полям, по пыли Европы
Мы идем, чтоб тебя спасти.
Море ляжет под ноги пухом,
Гибкой веткой поникнет сталь.
Царство божье для сильных духом,
Кроме тех, кто в пути отстал
Или спит на чужой землице.
Остальным и вино и хлеб.
Римский папа начнет молиться,
Белый агнец придет во хлев.
Валом рыба повалит в сети,
Станет девой любая блядь.
И никто ни за что на свете
Не посмеет тебя распять!
…Спелой гроздью повисло знамя,
Солнце шпарит поверх голов
И архангел парит над нами,
Будто Гамельнский крысолов.


+ (с)

***

Ах если бы ангина... Если бы...
Твой город заполняет сквозняками
Мою грудную клетку худобы
Где сердце (как чудовищно, но!) камень

Ах если б роль... По силам... Чтоб играть 
Саму себя перевирая... Было?
Твой город не театр. А дыра.
Где снег. Где тьма. И где я не любила.



р-м (с)

***

Дома стояли буквой "П".
И время во дворе –
застыло на другой поре,
как память о тебе.

Прозрачны годы на просвет,
но пылен колорит.
И полоумный мой сосед
над этим всем парит.

И чувства только навсегда,
без горечи побед.
и ненормальный мой сосед
(что вселится сюда),

не "кхекает", как мотоцикл,
спросонья во дворе
И сам кому-нибудь в отцы
годился на заре...



ДРРРЫНЬ (с)

Ulysses

Пространство белых ягодиц
Имеет четкие границы,
И к ним, поверженная ниц,
Вот-вот глава моя склонится.

Они белы, как бел песок
Вокруг ступней царя Итаки…
Как пухлый девственный сосок,
Как круглый шлем на Телемаке,

Как дальний абрис корабля – 
Скалы знакомой очертанье…
Живородящая земля,
Осемененная мечтами.

Я брошусь ниц на берегу, 
Но след от всех моих мозолей,
Увы, напомнит след от губ
На белой попке шлюхи Молли