РАТЬЕР ОТ JESS



АРKАДИЙ БРЯЗГИН (c)

***


…как хорошо не ждать ничьих щедрот
и не спешить класть голову на плаху,
лишь видеть, как у нулевых широт
аборигены молятся аллаху,
как красный диск, паденье устремив
за край земли, вдруг в темных водах тонет,
как в акварели, легшей на залив,
тяжелой рыбою всплывает Боинг,
и прятать ( компаньону не с руки
смотреть ни как "всплывает", ни как "тонет")
простое совпадение строки
с движеньем тыльной стороны ладони. 



РАФИЕВ (c)

***

                       Оле Нечаевой 

Опять. Опять разноголосица. 
Из полутьмы ночного парка 
погода на бумагу бросится 
удушьем скорого инфаркта. 
К рассвету ближе темень спустится. 
Как пахнут тополя - мы пьяны. 
Блажит весенняя распутица, 
срывая первые тюльпаны. 
Развеем стяги, Богом данные, 
перед дилеммой “либо - либо”. 
К чему нам паспортные данные? 
И мы ноктюрн сыграть могли бы,
жаль только что-то не срастается 
в словах, роняемых без проку, 
и мысль, как сбившаяся странница, 
не может разобрать дорогу. 


СОМОВ (c)

Ж/д стансы


Я - человек оседлый. Но порою 
услышу позывные поездов - 
и хочется плывущему перрону 
в который раз послать прощальный вздох. 
И хочется уверовать пристрастно 
в замену суммы переменой мест. 
Ах, эта жажда бороздить пространство - 
далеких предков кочевой замес... 

Что ж, решено. И, как во время оно, 
опять несусь неведомо куда - 
обросший, неприкаянный Иона 
во чреве сухопутного кита. 
И ночью, беспокойным сном изрытой, 
печально дребезжит пустой стакан 
да стыки рельс выстукивают ритмы 
к покамест ненаписанным стихам... 

Как много позади транзитных станций! 
И каждая - непрожитая жизнь. 
И каждая кричит вослед:"Останься! 
Хоть на мгновение - но задержись! 
Пусти здесь корни! 
Обрасти здесь прахом!" 
...И вот уж тряска мне невмоготу, 
и полка верхняя жестка, как плаха, 
и с нетерпеньем за верстой версту 

считает сердце по дороге к дому!.. 
И лишь раскинет заспанный перрон 
навстречу мне бетонные ладони - 
к бумаге льнет голодное перо. 
Твердь под ногами покачнется в танце, 
сверкнет вокзальных фонарей колье - 
и строки железнодорожных стансов 
улягутся 
в тетрадной колее.


ОРЛАНДО (c)

Четвертый грех

Врешь, что в марте семнадцать? Так все говорят.
Что-то зябко... Наверно, продуло в карете.
И не смей намекать, что обрюзг, что старею,
Ты попробуй меня, как берут молодой виноград.

Подразни же, язычница, бронзой заплаканных век,
На два такта продли стихотворные литеры флирта:
Так юлит флюгерок. Твой молитвенно млеющий клитор,
Острогубый бутон во плоти полоненный навек.

Хорошо, мы забудем о тех, что хотели бы жить
Но остались крылатыми душами в стенах роддомных.
И архангел бессонницы нас не оставит надолго -
Он, сужая круги, над кроватью сопревшей кружит.

Ты зачнешь от меня сыновей фейерверков и смут,
Многим будет желанна улыбка твоя ножевая.
Я наутро не стану себя укорять в донжуанстве,
Не тащить же смиренно себя в окружную тюрьму. 

Семь свечей в полушариях мозга, а сна - ни в одном.
Я хочу тебя, высшей свободы взыскуя,
Дай мне силу и власть за фальшивый эскудо.
Раздевайся. Но прежде задерни окно.

Свойства девичьей крови, пресуществленной в вино,
Я подробно освоил. По сердцу ль тебе дегустатор?
Это завтра клешни мне вопьются в простату,
Это завтра - на средства прихода венок. 

Ты снимаешь парик, говоришь, отвернувшись к стене:
- В этой комнате женщины нет. 



АНДРОНИК НАЗАРЕТЯН (c)

***


Морозной одурью дыша,
Не отыграла вьюга - рыщет,
Как по карманам шарит нищий
В никчемных поисках гроша,
И вся, ведомая тоской
Исконной - поисков друг друга
На площади большого круга
Садовой, гонит по Тверской
Меня. Мне холодно, я сам,
В снегу летящем леденея,
Кристаллизованным глазам
Не верю. Говори мне - где я?...
...И вдруг отчетливо - немой,
Проснувшийся с улыбкой детской
В закрытой намертво мертвецкой,
И не захочется домой.


ЭД ПОБУЖАНСКИЙ (c)

***


литературный институт
блудит жеманными поэтами,
которые тебя не ждут,
и ты их выберешь поэтому.

уткнусь сухой наждачкой щек
в ладони бледные. невольному
даруешь волю – а еще
возможность погибать по-своему.



PINKDEEP (c)

РОЖДЕСТВО

Я живу, как свинья, в ожиданьи осенних морозов,
когда в золоте листьев коробится солнечный жир,
когда жаркое тело в живительной вони навоза
еще жадно сжимает великая летняя жизнь.

Вот гусак по утру захрустит у знакомой канавы,
ухмыляясь, дедок за рябиной срядит детвору,
и по каменной холке потреплет хозяйка лукаво,
не заботясь смотреть во взрывную глазную жару,

в бесноватую прорезь тугого пурпурного жира,
где звериное зло чернотой оседает в крови,
за бойницы зрачков, где еще издевательски живы
детство в Клязьме и проповедь братской любви.

Я живу, как свинья в ожиданьи рождественской водки,
я покуда считаю разбухшего сердца тычки,
я покуда слежу, как из хлева с большой загородки
исчезают на кухне один за одним петушки.

Я играю паштетом под правым своим подреберьем,
холодец заползает в корявые пальцы мои,
под лопаткой щекочутся лука зеленые перья
и чесночная горечь в раздвоенных ноздрях стоит.

Я живу, как свинья, в ожиданьи Петровича с Мишкой,
мы раздавим бутылку, как люди, в тепле, на троих,
и пойдем отмечать, что родился какой-то мальчишка.
А какой и зачем - ты уже не добьешься от них.