РАТЬЕР ОТ ДЖЕСС 


( часть текстов взята из журнала Дарьял )


ЮРИЙ МУЗАЛЬКОВ (с)

* * * 

Листья сыплются в ночь, как давно запоздавшие вести. 
Пусть продлится разлука, рассвет зажигать не спеши. 
Алкоголь производит зачистку в глубинах души 
И в любую печаль без пощады стреляет на месте. 
Все, что есть во вселенной - уже превращается в крести, 
Вини, черви и буби – пасьянс в неутешной тиши. 
Всюду пахнет забвеньем, как сизым дымком анаши, 
Потому что приходит ноябрь из туманных предместий 
И любовь, истлевая, становится слоем парши. 
Листья сыплются в ночь, потому что приходит ноябрь 
И становится, точно Летучий Голландец, на якорь. 
Крести, вини и черви и буби - земля под листвой. 
Всюду призрачно пахнет далеким и близким забвеньем, 
И любовь, истлевая, кладет ежегодный свой слой, 
Все, что есть во вселенной, скрепляя незримыми звеньями, 
И любую печаль превращает в дымок голубой.



АРКАДИЙ БРЯЗГИН (с)

* * * 

Для тех же самых слов
не нужен чистый лист...
Он из других времен
и с новым несозвучен.
И, разглядев его,
сказал бы юморист:
"Он был бы так смешон,
когда б так не был скучен".

Он по святым местам
отроду не ходил.
Размеров средних лоб
не разбивал на гробе.
Из женщин - не смешно ль? -
всю жизнь двоих любил,
и были времена -
его любили обе.

Он грешен, наконец,
не больше, чем смешон.
И лучшее, чем сам,
он произвел потомство.
Когда бы по несчастью
мною не был он,
я ни за что бы с ним
не заводил знакомства.



ВАЛЕРИЯ ГРИГОРЬЕВА  (с)

* * * 

Город небом давит - своим потолком, 
Вы в него упираетесь маковкой - 
То есть шапкой, беретом, платком, котелком, - 
На асфальт опираясь лаковый, 
Весь залитый слюною, огнями, словцом - 
В большинстве своем матерным - 
Да утоптанный чеботами слепцов, 
Ежедневно бредущих с паперти. 
Вы подолгу шлифуете карамель, 
Вместо кукол играя с пустошью, 
И качает маятником качель 
Время, память и двор бесчувственный.

* * * 

В коробке осталось несколько спичек. 
С судьбою осталось несколько стычек. 
С собою осталось несколько стычек. 
Умыться. Одеться. Покушать. Постричься. 



МУРАТ САСИЕВ (с)

Пустыня 

Как тихо... и предательски скользит 
Змея гремучая по золоту бархана. 
Здесь легион из Рима мной разбит 
И оскоплен под грохот барабана, 

И я взошел в свой царственный шатер 
Bкусить во сне таинственные блюда 
И вспоминать, как наяву провел 
В ушко иголки красного верблюда. 


Партия в шахматы 

Персидский шах угрюм и страшно зол, 
Взволнованы наряженные гости: 
На шахматной доске слоновой кости 
Придворным лекарем побит король. 

И замер тихий шелест опахал, 
Рубабов стихло сладкое звучанье, 
Но шах прервал неловкое молчанье, -
Халат в награду получил вассал. 

На пир сегодня лекарь приглашен, 
И шах его по-царски угощает.
 
Веселый лекарь все еще не знает, 
Что завтра утром будет он казнен. 



ДЕНИС ОСИН (с)

Cлово
 
                   Свеча горела на столе...
                   Б.Пастернак

От свеч, ослепших на свету
как будто совы,
ушел, нарочно на виду
оставив слово.

Одно, которое уже
и стоит с лишком
не больше шарика драже
или оплывшей

свечи - а ты могла, могла
поверить снова...
Но, словно крошки со стола,
смахнула слово.



АНДРОНИК НАЗАРЕТЯН (с)

***

Наверно, так, с похмелья, в темноте
Нашаривая жесткий выключатель -
Себе - подлец, читателю - старатель -
Подумаешь, что вот и ты - нигде,

Что ты - никто, что даже - не ведом
Никем никак, и - никакого проку,
Что ты, и эта ночь, и этот дом -
Всего лишь сны, приснившиеся Богу,

Что в каждом повторении втройне
Бездарнее... И, чавкая кашицей,
Начнется дождь, и вместе со столицей
И в этой поучаствуешь войне,

И, шаркая в ослепший коридор
На гул водопроводного сопрано,
Внезапно, как от выстрела в упор,
Споткнувшись, упадешь на край дивана.



АНТОН ДЕМИН (с)

Cудьба (Галине Алехиной)

Там ночь темным-темна и вьюга заунывна,
Там нет ни огонька для путника вдали;
Шатается, бредет по краешку земли.
Кругом все снег да снег, да ветра вой надрывный.

Бредет шатается... упасть бы да заснуть
И чудом сократить большое расстоянье,
Но слышит издали упругое жужжанье.
И подымается. И продолжает путь.

А ты сидишь одна. Лампада зажжена.
Окно завешено тряпицей несуразной.
И ночь темным-темна. И звук веретена
В душе мешается с тревогой неотвязной,

Которую давно не разогнать ничем:
Ни праведным трудом, ни выходкою шалой.

Стучится у дверей прохожий запоздалый.
Так отопри скорей: замерзнет ведь совсем.


Пасха

Вот склеп, расплавленный огнем
непоправимого прощанья,
и - средоточие сиянья -
багряно-белый саван в нем.

Такая мука позади...
Обуглены, чернеют чресла.
Ну вот и все. Любовь воскресла.
Здесь нет ее, в моей груди.