Он ел селедку на белом листе бумаге. Стандартный А4, один из прихваченной в конторе стопки. Он вдруг вспомнил усталое и злое лицо шефа, приблизившееся к его лицу. Только за последний месяц с его стола пропали три пачки бумаги, дырокол, упаковка канцелярских кнопок и полкоробки скрепок. Он мазнул по лицу начальника равнодушным взглядом, сослался на вороватость соседей по офису, совершенно не заботясь, поверит ли тот, услышат ли они. - Заебал ты меня, Агафонов. - сказал шеф и ушел к себе в кабинет. Андрей ничего не почувствовал. Он почему-то знал, что очень скоро его жизнь изменится, станет совсем другой. В окне было черно, и она сидела на диване неподвижно, еще не готовая работать. Откуда-то из бока тянулся провод к розетке - ее аккумулятор заряжался. В голове у него было пусто, еще не хотелось, и Андрей лишь вскользь поглядел на ее рыжие нейлоновые волосы, облизнул губы. Взгляд его упал на листок, на котором он только что съел селедку. Несколько жирных пятен висели в этом пространстве, и при желании в одном из них можно было угадать лицо. Странно освещенное. Знакомое. И совершенно чужое. И в то же время, родное. Но и отталкивающее чем-то. Притягивающее… Внезапно оживившись, он подбежал к стене, сорвал похвальную грамоту за поведение в пионерском лагере, вырвал ее из застекленной рамы и заменил тем самым листом, а после вернул на прежнее место. Отошел на три шага, разглядывая результат. Что-то притягивало его к этой картине. И отталкивало. Но и притягивало. ***** Назавтра, в субботу, к нему пришел Марк, американец. Он запускал что-то на Уралмаше, а к Андрею ходил обучать его языку. Как это все чаще бывало, гость молча уселся за кухонный стол, у холодильника, и принялся за щедрое угощение - Андрей все содержимое своего старенького Орска выложил перед ним. Не говоря не слова, Марк сам порезал ветчину на толстые ломти, и принялся убирать их очень быстро, один за другим. Агафонов вышел в прихожую и набрал ЕЕ номер. Трубку взяли сразу. Она явно ждала звонка. - "Не моего!" - с уверенностью подумал он, и сердце сжало болью. - Ася…Это я…Ася - Сбивчиво, торопясь. - У меня тут Марк. - Раздраженное молчание. - Он - американец! - ОНА повесила трубку. Марк тем временем отодвинул тарелку из-под ветчины в сторону и принялся шумно поедать огромные ломти спелой тыквы из зеленой эмалированной миски. Слабо улыбаясь, Андрей ткнул пальцем в свою впалую грудь. - Э бой! - Гость равнодушно посмотрел на него. Ободрившись, Агафонов указал на полусъеденную тыкву и выкрикнул - Э пампкин! - Затем, быстро схватив с тарелки кусочек шкурки с остатками мяса: - Э хэм! - Марк привык к чудачествам Андрея, воспринимал их как малую плату за сытные субботние обеды, которые так дорого обходились явно небогатому хозяину квартиры. Сам он общался со всеми по-русски - эмигрировал из Одессы лишь два года назад, и язык этот знал гораздо лучше английского. Но тут и он испугался, отпрянул, когда Агафонов, схватив пустую тарелку из-под ветчины и миску, стал менять их местами перед его удивленным лицом. - Ченджынг плэйсыз! Ченджынг плэйсыз! - кричал в упоении обучающийся. Вдруг взгляд его упал на влажный от жира и тыквенного сока подбородок Марка. Его затрясло - поразило нежданное тождество мокрого и волосатого мужского подбородка с женским пахом, мужское и женское, волосатое и влажное, два - в одном. - Сыт! Сыт! - с неожиданной для самого себя решительностью приказал он Марку и выскочил в спальню - за фотоаппаратом. В следующие три минуты он сделал 36 снимков нижней половины маркова лица. Побежал за новой пленкой, но увидел, что гостя уже нет на месте, а входная дверь распахнута. Ничего. Из отснятого хоть один кадр будет безупречным. ***** Выставка в Екатеринбурге. Шурин тети вывесил фото и картину в спортзале заводского техникума. Выставка в Москве. Благотворительный Фонд им. Хакамады устроил ее в фойе одного из московских кинотеатров. Выставка в Сан-Франциско (спасибо Марку). Он узнал через родственника в заводоуправлении, что американец возвращается к себе через неделю, выждал его у проходной, подошел сзади. Тот почему-то испугался и в панике дал записать правильный номер своего телефона в Америке. Андрей вручил ему плотный конверт с одним из отпечатков фотографии и ксерокопией картины, закричал в ухо, перекрывая уличный шум: - Экзибишшн! Экзибишшн, плизз!!! - Американец сунул передачу под пальто и побежал через сугроб к дороге, затравленно озираясь. Через две недели Андрей набрал его номер, поздоровался и взволнованно закричал в трубку - связь была плохая: - Экзибишшн?!! Экзибишшн?!! - - Ес. - Услышал он в ответ. А после - короткие гудки. Но этого ему было достаточно. Андрей весь сиял. Выставка в Сан-Франциско! Спасибо Марку! ***** Жизнь его круто изменилась. Андрею захотелось увидеть мир и людей. Хачику с ближнего рынка он продал квартиру, с отсрочкой вселения. На эти деньги он начал путешествовать. Города и страны. Люди и женщины. Мужчины. В Плевне, в одном из баров, он встречает парня, очень похожего на Джонни Деппа, и берет у него. Знакомство длится весь вечер. Переезд в Чоп. Краков. В каждой стране он покупает Плейбой местного издания и каким-то странным образом понимает общий смысл, содержание. Мир открылся для него, он стал его частью. На аукционе он отдает половину всех своих денег за нераспечатанный рулон туалетной бумаги, лежавший в одном из трех туалетов второго этажа президентского номера пражского Шератона в те дни, когда там жила Элизабет Тейлор, приехавшая почетной гостьей на концерт Майкла Джексона. В Пльзене, в гостинице, он имеет недолгий, но яркий роман с парой фотографий Азии Арженто в болгарском киножурнале, яростно неплатонический. Сердечный приступ во время одного из свиданий с ними. Сильный удар головою о фаянсовый край унитаза. Затем - кремация ее образа. Дым и пепел. Пора возвращаться. ***** На остатки квартирных денег он собирает у себя все творческое объединение при Уралмаше. Приходит весь цвет, вся квартирка заполнена оживленно общающимися людьми. На столах, посреди пустой комнаты - угощение. Уже мало кто обращает внимание на фотографию мокрого волосатого подбородка и застекленный листок А4, покрытый жирными пятнами. Андрей стоит у стены, между своими творениями, широко улыбается. Слишком много художников, слишком много поэтов, музыкантов, дизайнеров, кого там еще…Да, кто там еще есть? Словом, шумно. - Пачка Золотой Явы совершенством пропорций не уступит Парфенону! - кричит бородач в толстом свитере. - За такую хуйню нужно яйца отрывать! - отвечает ему другой, похожий, указывая на экран телевизора, по которому мечутся малолетки-лесбияночки из "Тату". - В "Ускользающей Красоте" какой-то чудак вырезает людей из дерева. Эти деревяшки в два натуральных роста стоят в мастерской, стоят на лужайках, валяются в траве. На них сидят. - Подробно рассказывает лысоватый юноша в очках. - А хуи у них тоже вдвое больше? - пьяно голосит богемная девица с распущенными волосами. - А на них кто сидит? - Андрей отошел от стены, встал у стола и крикнул на всю комнату что-то зычное, неразборчивое. Гости затихли. - Вы все понимаете! - кричит им Агафонов. - Поэтому балуетесь коксом! Малююте знаменитостей! Тусуетесь! А где-то в середине жизни понимаете, что все вы - говно! Пидорасы! - Молчание. Затем - ропот. График-монументалист и мюралист-миниатюрист собираются навесить ему пару, но запала нет… Они уходят вслед за всеми. Все выпито-съедено. Идем дальше. Андрей ложиться спать, не прибираясь в квартире. Перед тем, как выключить ночник, он смотрит вверх, на свою картину. Улыбается. ***** Ночь. Поворот ключа в замке. В квартиру входит ее отсроченный владелец. На руках хачика - резиновые перчатки. Тихо, но не особенно скрываясь, он идет в сторону кровати. Уже светает, и он может различить на подушке, рядом с головой Андрея, вторую голову, с пышной прической. Хачик останавливается. Рука нащупала на груди крест. Поколебавшись, ночной гость светит в угол тусклым фонариком. В мутном кружке - стеклянные глаза с огромными ресницами, алый круглый рот с запавшим книзу пластмассовым языком. - Ебаный ишак! - негромко произносит хачик и плюет на пол. Он решительно идет к постели. Услышал он это или просто почувствовал? Буддистский хлопок одной ладонью - звук или жест? Рамка сорвалась со стены и почти неслышно ударила Андрея в висок. Острым углом. Он тихо захрипел, и уже через пару секунд хачик не мог различить его дыхание - как не старался. Гость посмотрел в потолок, перекрестился, прошептал про грех и душу. Вышел из квартиры и запер за собой дверь. |