Она пришла и в воду опустила белеющие руки до локтей. Задерни завеси, поют в Земле Светила под монотоный барабан сухих костей. Бездоный плеск мелькнувшей в теми рыбы уходит в ил, но долго муть стоит над тихим дном. Когда и мы могли бы тому кто мил, сказать «люблю» навзрыд. Рушник над тазом, мыло в ржавой банке и рукомойник капает слезу. Достань стилет, ритмично, раз за разом, окинь зрачком чернеющим в глазу, остатки пира, древний рукомойник, следы былых побед, обрывки снов. Полцарства за коня отдал покойник. полцарства получил взамен - ослов. Клинок обозначает горизонт как веха. Сталь разделяет – сталь соеденит. Блажит писака в роли человека, и целит острием попасть в зенит. Пивной бокал укрытый шубой пены, сухая вобла, мокрая макрель, паркет, межуя охры и сиены, изображает грязная фланель. Сидит блоха и с вшами точит лясы, поют шуты, безумны и пьяны, за стойкою хохочут лоботрясы и нищие скучают вдоль стены. Колени давит баба. Полнокровна, широкий зад и мощная спина смиреной похотью вдыхают ровно смесь пота, пива и дерьма. Лежат объедки, ломти хлеба, свечонка сальная коптит и баба – сука, непотреба, рукою гульфик теребит. Автобус завывал на склоне, усталый циник у окна, глядел как крался кот к вороне, была отчетливо видна она на цинке крышки бака, и кот почти что приуспел, но вышла из ворот собака… Шофер наддал, мотор взревел, автобус сильно накренило, толпа очнулась и завыла «людей везешь, а не картошку», он потерял из вида кошку и начал вспоминать что было. Тут нужен резкий поворот. Читатель разевает пасть и падает в водоворот, но автор не дает упасть. Рука украшена браслетом, нога в сафьновой туфле… опять не то и не об этом… опять размазано суфле по плоскости стола как каша. Взволнуйся девочка, не наша стоит природа за стеной, поет за ширмою гобой, романтик в бархатных штанишках, засунув длань себе в штаны скукожился как ять над книжкой, его движения верны, хоть и ленивы, но упорны. Руке блуждающей покорны все чуства, и душа и плоть тихонько движутся к развязке, как червь ползущий вдоль стены и в заключенье этой сказки – он извергается в штаны. Закрыта книга. Входит дева, глаза безумны и нежны… Роман дочитан. Водки? Хлеба? А может чистые штаны? Уснули все. Храпит герой. И свадьба снится героине. В ее распущеной косе, стариной девичей святыне, мелькает седина, а грудь давно опущена годами, опал живот, бугрит хребет. В окне уже горит рассвет и дворник ходит меж домами. Чужая жизнь, чужая смерть. тела чужие и постели, чего они от нас хотели, чего же нам от них хотеть, мы не узнали. Замок пуст. Кругом лежат в повалку трупы и бродят отрешенно псы. Трагедии как фарсы глупы… …она свила в пучок власы и в воду руки опустила, зажав в них бритву, а не мыло… |