РАТЬЕР



ПТИЦ (с)

***

Было ли, не было… Бал балаганный.
Каждая девушка кажется Анной.
Август – подросток в тюремном трико.
Глупой луне до любви далеко.

Порван покой милицейскою трелью.
Радуга, радуга, брось ожерелье,
Грошик в Неву, виноградную гроздь.
Вышей мое одиночество врозь.

Крестиком по небу, гладью по лужам.
Ради Эдема, которому служим,
Стоит карабкаться, дни теребя,
Тысячу тысяч шагов до тебя.

Сумерки скрыли последний троллейбус.
Осень наступит на нас, не колеблясь.
Выпадет иней в дырявый мешок.
Кончится все как всегда хорошо:

Байки и булочки, бал балаганный...


ИГОРЬ ПЕТРОВ ака ЛАБАС (с)

ПЛОЩАДЬ СВ. ПЕТРА

V.
Как будто в буре есть покой,
по Ватикану шло цунами
зевак, надеющихся хоть
разжиться святостью чуток,
вертя кружащейся башкой,
шурша бумажными штанами,
поскольку тамошний Господь
не любит волосатых ног.

Эх, Пётр Ионыч, погляди -
в твоем божественном овале,
а может, круге, как в душе,
укромных мест наперечёт.
И мы, застывши посреди,
самозабвенно целовались,
забыв прошедшие «уже»,
не веря будущим «ещё»,

скрипя губами и вдвойне
осознавая, что memento
не то чтоб mori, но прогноз
неутешителен пока.
И старый папа в тишине
своих пустых апартаментов
смотрел внимательно в окно
и мне завидовал слегка.


ЦУН (с)

Р А З В И Т И Е 
Т Е М Ы 


1. 
Владей сознаньем, светлая мечта, 
уеду я, пусть никого знакомых, 
и небо новое над новой головой, 
и все перерождается в секунды, 
минуя прежнее. Годами учтено, 
летит самосогласное единство, 
и сам себе доступен и дозволен, 
владей сознаньем, светлая мечта. 

2. 
Так говорил с собой, и тесно мне, 
словами обихоживая образ, 
куда уж проще - убежать бы одра с 
такого. Развязать бы всех ремней, 
и по стене - наверх, где кошки плачут 
и кашляют от пыльных, где прожить 
им суждено, насильных, как темница, 
криница молока наутро их 
не тронет мисочку отсутствием которой, 
и плачут неумением хранить, 
не избежав зловещего повтора 
в углах и не углах, и где-то там. 
В глазах тоска, помноженная на сто, 
окно чердачное. Оглохший черный раструб. 
И месяц - неумелый дилетант, 
макушки сосен подрезает бритвой 
немастерски. Куда направлен крик твой, 
что, даже улетая, ты сидел, 
цепочкой магниевой рот свой разукрасив, 
а где-то далеко веселый Рассел 
у старика копался в бороде 
и все строчил, не ведая, о чем ты 
сплетаешь вечное: "Уплыть - не утонуть." 
И принимаешь в сдавленную грудь, 
что некогда наружу обреченно. 

3. 
И сам себе дозволен и доступен, 
самосогласие летит, объединясь, 
расшвыривая прежнее, как грязь, 
минуя прежнее. Мельчая, точно в ступе 
давили наконечники свечи, 
и голос стал рассчитанным и скудным, 
и все перерождается в секунды, 
куда еще? Хватило бы причин 
остаться там, где был, почти живой, 
прозрачный стон рождающего воздух. 
Наперекор, насквозь иных бескостных, 
и небо новое над новой головой 
лежало, словно древняя икона: 
молись - не думай - думай - не молись, 
и медленно летел усталый лист, 
уеду я, пусть никого знакомых. 

4. 
Так просто, так волшебно безнадежно 
просить пролиться новому дождю, 
идти к воде по спинам круглых дюн. 
Владей сознаньем, светлая, как прежде.


ОЛЕГ ГОРШКОВ (с)

***

Жизнь в сумятице вся растратится –
То по ярмаркам, то бедлам.
Вдруг, нагрянет беда-захватчица,
Оглушительная мадам.
И уже черт-те что мерещится:
Разрушенья, война, пожар…
Правда - вечная перебежчица,
Сумасбродная госпожа.
Всё, даст Бог, еще образуется.
Остановится круговерть –
Но как пристально смотрит с улицы
Вновь Её Величество Смерть.

***

Проснешься
И увидишь, что проспал.
Уже на взводе
Дом покинешь в спешке.
И вязкой долгой осени напалм
Взорвется, вдруг,
Предчувствием кромешным.
Нажмешь на “газ”:
Вперед, вперед, вперед!
Лишь только бы успеть –
Всего и надо!
Но тут твоё авто подстережет
Патруль,
Нагрянув прямо из засады.
Как водится,
Ничтожно запоздав,
Проклявши семь кругов
Секундной стрелки, 
Излишних,
За невстречу навсегда,
За неба слишком явные проделки,
Пойдешь без цели,
Зыбкий как мираж,
И в первой же пивной закажешь столик.
И будет править
Красный карандаш,
Всю фабулу
Твоей дальнейшей роли…


ИВАН КУЗЬМИЧ РОБОТОВ (с)

РЕКВИЕМ

Когда я умру и начнутся поминки 
И траурный марш прогремит обо мне. 
Прошу не устраивать вас вечеринку 
С вином и девицами в нижнем белье. 

Не надо смеяться и петь без причины, 
Жевать бутерброды, закуску нести. 
Не надо мой гроб засорять серпантином 
И сыпать в могилу мешки конфетти. 

Умерьте свой пыл в своём пьянстве застольном, 
Пусть шумная музыка смолкнет на миг. 
Сотрите с меня этот грим непристойный, 
Снимите с усопшего рыжий парик. 

Не надо водить хоровод у могилы, 
Горланя частушки, чтоб было смешней. 
Не надо рядиться нечистою силой 
В рассыпчатых брызгах бенгальских огней. 

Жонглёры и клоуны будут помехой, 
И мим в идиотском своём колпаке. 
Не надо шутить, что я умер от смеха, 
Я умер от слёз в бесконечной тоске. 

Когда я умру, воздержитесь от шуток 
По поводу тела с порезами ран. 
Ведь жизнь без того идиотская штука – 
Зачем же и смерть превращать в балаган?