Итак, Никитос ушел в другую комнату, а мы с Катькой остались вдвоем пить вино. Мы были абсолютно голыми. По мере выпивания третьего пузыря, я чувствовал, что к моему хую приливает все больше крови, которая явно отливает от тупеющих мозгов. Катька вся раскраснелась, соски у нее топорщились. Она сидела рядом со мной на диванчике, раздвинув ноги. Прямо на меня смотрела ее раскрывшаяся, аккуратно постриженная бобриком пизда. Видимо, по тому, как я туда глянул, Катька догадалась, что время для очередной ебли пришло. Спорить с ней было бесполезно. Если у тебя, читатель, никогда не было бабы, которая запросто засовывала к себе в рот твой хуй - значит ты так и живешь до сих пор девственником.

Несмотря на молодость и некоторую недозрелость, Катька в ебле могла дать фору любому. Она уже выдрачивала из меня третью палку кряду, когда хлопнула дверь и в квартиру кто-то вошел.

- Привет, мам, - промямлила Катька, не выпуская хуй изо рта.

- Доча, ты одна? - донесся из передней приятный женский голос.

- Нет, мам, - также мямлила Катька. - В гостиной тебя ждет подарок, мам. Надеюсь, тебе понравится.

Я был в шоке. Но верхом всего стало появление улыбающейся "маминой" головы в дверном проеме. Голова подмигнула мне и убралась туда, откуда пришла. У меня от такого чуть хуй не обмяк. Но Катька уже выгрызала из него первые капли спермы, и останавливаться на достигнутом не собиралась. Почувствовав во мне слабину, она буквально заглотила мою залупу. Наткнувшись на кадык, мой хуй воспрял. Катька еле успела его вытащить. Очень уж любила она, когда кончают ей на лицо. Она приоткрыла рот и немного высунула язык, по которому стекала на подбородок сперма. Обспусканное Катькино лицо выглядело настолько развратно, что хуй виснуть не хотел категорически.

- Погоди минутку, - чмокнув залупу, прошептала Катька. - Я на секундочку схожу с мамой поздороваюсь.

Она так и вышла из комнаты - голая и с загустевшей спермой на губах и подбородке.

- Хочешь трахнуть мою маму? - спросила Катька, не успев еще переступить порог.

Я недоумевал. Представьте себе такой пассаж.

- Не ссы, - продолжила Катька, так и не получив ответа на свой вопрос. - Заодно попробуешь бабу одновременно в оба дупла.

- В смысле? - только и смог выдавить я.

- В прямом. Мать сейчас сидит верхом на Никите. Ты зайдешь сзади и присунешь ей в жопу.

Уж и не знаю, что произошло, но я послушно поплелся вслед за Катькой, и даже толком не понял, как мой член попал в жопу к ее матери. Однако, это было здорово. Само осознание того, что я ебу в задницу такую светскую львицу уже стоило дорогого. Но драть ее на двоих с кентом, как последнюю шлюху... Это было непередаваемо, короче говоря. Описывать бесполезно. Да и речь, в принципе, о другом. Историю эту я привел для того, чтобы читатель смог более полно составить для себя мой портрет того периода, когда мне уже исполнилось семнадцать, но еще не исполнилось восемнадцать. В этот самый вечер, которому я уделил столько места в своем повествовании, произошло, на мой взгляд, несколько событий, перевернувших вверх ногами всю мою последующую жизнь. Я впервые поимел одну бабу на двоих. Я впервые поимел двух баб за раз. Я впервые выебал бабу в жопу. Я первый и последний раз за всю свою противоречивую жизнь отодрал дочь на глазах у матери, после чего трахнул мать на глазах у дочери. Я впервые увидел, как сперма стекает с языка на подбородок. И в довершение ко всему - я ушел в следующий запой, на выходе из которого случилось нечто.

Моя мать четверо суток не видела сына. Катькина мать четыре дня не ходила на работу. Катька прогуляла четыре дня школьных занятий. Батон хлеба в моей сумке за это время превратился в заплесневевший сухарь. Никитос послал на хуй все свои сомнительные дела... Короче говоря, мы ебались. И еще бухали. А на выходе из этого странного толи запоя, толи заеба со мной произошло пресловутое нечто. Я понял, кто я. Я - вершина пищевой пирамиды. Не больше и не меньше. Всего-навсего. Но допереть до такого в подростковом возрасте, когда в залитых винищем мозгах плещутся голые бабьи сиськи... Согласись, читатель, что это круто. Если не соглашаешься, значит ты, на хуй, забыл о том счастливом периоде своей жизни, который отделяет детство от взрослости, первый поцелуй от первой свадьбы, велосипед от автомобиля и, наконец, "Хижину дяди Тома" от Жана Поля Сартра, в рот его выебать. До сих пор не уверен, что правильно пишу его имя.

Сделав такое открытие, нужно было научиться жить с ним дальше. Первым делом предстояло вернуться домой. Это оказалось проще, чем я думал. Со мной никто не разговаривал. Мать с отцом дольше недели делали вид, что меня не существует. Еще бы - я ведь не просто пропадал где-то несколько дней, но и оставил отца без хлеба. Это значит, что за обедом отец не наелся, а поскольку именно он кормил нас всех, включая меня и мою мать, мать ее, то выходило, что я лишил корма кормильца. За это, по родительской логике, следовало меня строго наказать. Я ведь еще и нарушил слово, даденное матери на выходе из ментовской, появившись дома с запахом перегара. Грешен был по всем статьям родительского кодекса, а, следовательно, приговорен к суровейшему, по их разумению, наказанию. В младших классах школы дети называют это обидным словом "бойкот". Взрослые придумали этому простому понятию куда более весомую и одновременно тупую формулировку. Они назвали это воспитанием. Если с тобой дома никто не разговаривает и все делают вид, что тебя не существует - значит, идет воспитательная работа. Они меня воспитывали, а я, знай себе, пару раз в сутки дрочил левой рукой на воспоминания о Катьке и ее матери, которых мы с Никитосом на протяжении четырех дней ебли во все щели, и вообще делали с ними все, что только могли себе вообразить. Я и по сию пору иной раз передергиваю на эти воспоминания. Особенно отчетливо вижу чуть ли не дышащую дыру заднего прохода Катькиной мамаши, из которой вытекает мутноватая капля оставленной мной в прямой кишке спермы. И вот я головкой своего хуя загоняю эту каплю назад в раскрывающееся навстречу очко. Я наталкиваюсь там внутри на хуй Никитоса, находящийся в другой дырке. Нас разделяет тонкая вибрирующая перегородка. Катькина мать непрерывно кончает и орет, чтобы мы ебали ее крепче... Скажи, читатель, ну разве можно забыть такое? Если ты думаешь, что да - значит у тебя ничего подобного никогда не было, и тебе можно в этом только посочувствовать.

Боюсь, что некоторые читатели могут обвинить меня в том, что я пишу свою "автобиографию" несколько необычно. Все дело в том, что я, без пизды, перерыл множество книжек, занимаясь поиском какой-нибудь установленной общей формы данного документа, но так ничего толкового и не нашел. То немногое что есть, автоматически само себя ликвидирует по причине дичайшего противоречия непонятно чего относительно всего. Так что, если тебе, уважаемый читатель, кажется, что это не "автобиография", а что-то иное, то знай - мне на тебя насрать. Если хочешь - можешь читать дальше. Если не хочешь - мне хуже не будет, по любому.

Итак, я - вершина пищевой пирамиды. Чтобы понять, прочувствовать в полной мере всю глубину этой заповеди, стоит несколько слов сказать о конфликте поколений внутри отдельно взятого организма. Организм - я. Но сейчас мне 29, а тогда, когда до меня дошло, кто я, мне еще не было восемнадцати. Откровение пришло неожиданно и непоправимо. По сути, я осознал себя чем-то, личностью. Кое-как пережив девятый вал нахлынувших страстей, я надолго ушел в чтение книг. Поглощал все подряд - без разбору. Знать кто ты - это одно. Но ведь этого не достаточно. Хочется большего - хочется знать, что это значит и откуда это взялось. Открыв для себя существование книг, я ушел в них с головой, с ногами и со всеми остальными частями тела, включая хуй. Тем временем жизнь моя продолжалась и, следовательно, я тоже продолжался в своей жизни.

Пару лет спустя после событий, описанных выше, Катька пригласила по телефону меня на день рождения. За прошедшее время мы с ней виделись всего несколько раз. Однажды в очереди за сигаретами и два раза она мне сосала хуй в подвале своего дома. В первый раз, кстати, так до конца и не дососала - сильно прикусила язык. Мне тогда, помню, пришлось додрачивать самому. Кончил, правда, знатно - залил ей всю рожу и шею, а потом еще минут десять елозил залупой по ее липкому лицу, смешивая косметику со спермой. Она еще очень просила выебать ее, но я куда-то спешил и не смог. В следующий раз она исправила ошибку и отсосала так, что мои глаза чуть было не поменялись местами с яйцами. И вот теперь она звала меня на свой день рождения. Я понимал, куда и зачем иду, и кроме пары бутылок коньяку и чисто символического букета из трех гвоздик цвета первого дня менструации брать с собой ничего не стал. Все равно не до того будет.

Высказаться?