Рафиев (с).


Из сборника "Сумеречная зона".



***

Извини, я не прав опять.
Как всегда - безнадежно глуп.
Мы уходим куда-то вспять -
в шелест слов, в шевеленье губ.

***

Горит и кружится ракета.
Над нашей родиною дым.
Живу в эпоху интернета
и умираю молодым.

***

Я устал. Я устал. Я устал от побасенок Божьих,
от стареющих нимф, от трагично молчащих козлов,
от совсем безразличных, в конец отупевших прохожих.
Как об этом сказать, если миру давно не до слов?

Да и надо ль кому? Приглядеться - один я в пустыне.
Никого за версту… да куда там - за тысячу верст.
Жаль, не знаю латынь, а то точно б сказал на латыни -
лишь безлунное небо при полном отсутствии звезд.

***

В ослепительной, жаркой Анталии,
где в песках утопает ботинок
и под ветром сгибаются талии
новорусских холеных блондинок,

дефилируя вдоль побережия,
ты забыла давно про Россию…
Почему-то все реже и реже я
говорю себе, как ты красива…

Ты любуешься пенными брызгами,
мускулистыми, смуглыми спинами.
А у нас тут - за тучами низкими
ночи кажутся длинными-длинными.

Мы по-прежнему ждем появления
то ли идола, то ли Мессии…
Как бы не было, я, тем не менее,
рад, что ты далеко от России.
 

/бывшей жене/

Между нами теперь - столица,
миллионы бесцветных лиц…
Я сначала хотел напиться,
проиграв тебе этот блиц,

почему-то кипел обидой,
проклиная казенный дом.
Вел себя, как дурак набитый.
Я имею ввиду - потом.

Между нами теперь парсеки.
Ничего не дано сберечь.
И уже ни одной лазейки
не найти для случайных встреч.

***

Я ребенок башенного крана
и почти умершего трамвая.
На меня сошли с телеэкрана
первая, вторая мировая.

Я учился музыке у Блока,
я читал про то, как плачет Таня.
Но двадцатый век уже отклокал.
До свиданья, друг мой, до свиданья.

Память, ты слабее год от году.
Это не причина, только повод
лишний раз убить свою свободу,
замотаться в телефонный провод

и хрипеть в осипшую мембрану,
одурев от кофе и амбиций -
я ребенок башенного крана,
я случайно выживший патриций.

Тихо ходят стрелки по запястью,
время перемешивая с ленью.
Слишком мало было в жизни счастья,
если брать на душу населенья.

***

Самое странное в этом
мире, всеми забытом, -
молча следить за светом
или за чьим-то бытом.

Или забыть все к черту...
Тень поползет на стену.
Я, по большому счету,
молча играю с тенью.

***

Ныло сердце как-то странно
этим утром в оный день,
когда я из ресторана
выплыл и вдоль стен, как тень

трепеща, побрел куда-то.
Было смутно и легко.
Ныло сердце, жизни радо.
Небо, точно молоко,

разлилось над головою
этим утром в оный день.
Мне навстречу вышли двое
в желтых шапках набекрень,

в шитых валенках на вырост
и в исподнем. (Боже мой!)
Я отправил их навынос
и опять побрел домой.

Солнце грело. В этом зное
я подумал второпях
про какое-то земное
счастье в розовых лаптях.