Сколько Роза себя помнила, ей всегда хотелось спрятаться подальше. Ото всех. Дома - от родителей (“Роза, Розочка, солнышко, выходи, ужинать пора и баиньки!” Бабушка шаркает по квартире, кряхтя нагибается и заглядывает под шкаф, затем под диван, где в темном углу затаилась внучка. Роза видит ее красное от перевернутого положения лицо и бабушку становится жалко, но выходить ей и в голову не приходит). В детском саду - от воспитателей и воспитанников (“А вот если бы к тебе прилетела фея с подарками, что бы ты выбрала?” Девочки делают таинственные лица и загадывают: “Я бы попросила стать красавицей”, “А я - волшебный перстень, что повернуть и все что хочешь”, “А я собаку говорящую”, “А мне куколку живую, чтобы танцевать умела и петь”. “Шапку-невидимку, - выдыхает Роза, - одену и никто меня не найдет”). В начальной школе Роза наловчилась прятаться в туалете для мальчиков. Там ее никто и не думал разыскивать. Издалека до нее доносились звуки переполоха: “Розу не видели? Куда пропала! Сейчас наша очередь выступать! Ро-за-а!” Нет, она не была вредным ребенком и не боялась стоять на сцене актового зала, чтобы в свою очередь выразительно прогорланить свою часть “праздничного монтажа” - длинного стиха про школу, накромсанного кусками на весь класс. Просто в туалете было безлюдно да и куда как интереснее. Там на оконном стекле местами облупилась белая краска, получились крохотные окошки, через каждое видно небо, ветки деревьев и кусочки домов - монтаж мира. Бледно-голубые стены щедро оформлены иллюстрированными ругательствами в стихах и диалогами анонимных собеседников, типа “кто писал, тот козел!”, “ а кто читал, тот педарас” “сам ты педарас - сопли из глаз” и так далее, пока не закончится свободное пространство. Да и в конце концов, что страшного случится, если за Розу ее стих прочтет учительница, у нее даже лучше получится. К сожалению, никто больше не разделял ее мнения, а присущие ей причуды не добавляли популярности, и почти сразу на Розу прикрепился ярлычок “проблемного ребенка” со стороны педсостава. От статуса “классной дурочки” ее спасало только отсутствие свободных вакансий - в их первом “Б”, как и во всех прочих, уже была своя дурочка - Лена Зайцева, и даже дурачок был - Сережа Соколов, действительно личности во всех отношениях примечательные настолько, что Роза на их фоне блекла и почти сливалась с общей массой. Соколов, например, умел испражняться на заказ. Стоило учительнице поставить его за мелкие прегрешения в угол, как через минут пять оттуда начинал распространяться специфический запах. Сережу немедленно отправляли домой, чему он был рад и не скрывал этого. Помимо извлечения выгод, Соколов пользовался своим даром и в защитно-стратегических целях, поскольку маленький рост и тщедушная наружность делали его весьма привлекательным объектом для издевок. А Лена Зайцева... Впрочем, к дальнейшему повествованию Лена Зайцева никакого отношения не имеет, стоит ли про нее говорить... Ну, разве что для полноты картины. Лена Зайцева была простодушна до идиотизма. Самый красивый по общему мнению мальчик класса, (на языке учителей - лидер), Дима Богомолов подзывал ее, поманивая пальцем:

- Зайцева! Иди сюда.

Лена послушно приближалась.

- Станцуй мне.

Зайцева приподнималась на цыпочки и начинала ритмично размахивать ногами и руками, сипло аккомпанируя “лля-лля-ля ля-ля ля...”

- Ну, хватит, - капризничал Богомолов, - это правда, что ты в меня влюблена?

Ленка доверчиво кивала.

- Ну и дура! - ржал Богомолов, и Зайцева радостно смеялась вместе с ним.

“Действительно, дура, - размышляла наблюдавшая эту сцену Роза. - Только дура может любить Богомолова.” Богомолов был Розе враг и в этой связи к дальнейшему имеет самое непосредственное отношение. На первый взгляд - мальчик как мальчик, чернявый и большеглазый, был наделен странным чувством юмора и талантом вездесущности. Он абсолютно во всем видел смешные и оскорбительные стороны и умудрялся очутиться именно там, где его меньше всего хотели бы видеть. Полезет ли непоседливый Алеша Тишков (в простонародье - Тишка-мартышка) через прутья лестничных перил, зацепится штанами и порвет их буквально пополам - тотчас раздается злорадный смех Богомолова. Или же оступиться на ровном месте при подходе к школьному крыльцу неуклюжая Света Некрытова и ухнется в жидкую грязь - Богомолов тут как тут и корчится от хохота, словно резиновый. От него доставалось всем, и больше всех Розе. Дело в том, что фамилия Розы - Белая (родители, как водится, проявили оригинальность где не следовало), а Белой Розе совсем необязательно падать или расшибать себе нос о дверные косяки - ее фамилия служила неиссякаемым источником для богомоловских насмешек. Обидно, конечно, но школьная мудрость велит на дураков не обижаться, и Роза со временем научилась не реагировать на Богомолова, когда произошла для нее настоящая катастрофа - в моду вошли мексиканские сериалы. После триумфального шествия по экранам страны неуравновешенной и придурковатой тезки, уже никто в школе не проходил мимо Розы спокойно. На ней упражнялись в остроумии и зарабатывали недолгие школьные авторитеты. Роза вышла в лидеры школьного паноптикума. Ее в первую очередь демонстрировали новичкам («Во, эту девчонку Белая Роза зовут. Че ты ржешь, серьезно говорю!»), и только после вели в плотницкий закуток смотреть на Михаливаныча со стеклянным правым глазом и с гордостью представляли учительницу музыки, которая, будучи весом более ста двадцати килограммов, особенно замечательно смотрелась на своем крутящемся табурете.

Роза, и ранее относившаяся к типу интровертов, за считанные месяцы окончательно замкнулась в себе. На все попытки пробиться к ней, от кого бы они ни исходили, она зажималась и молчала с угрюмой обреченностью. Вызывают к доске - молчит, спрашивают с места - молчит, как глухонемая, попросят карандаш - не реагирует. Встревоженные родители повели дочку к психологу, а затем к психиатру, где Роза добросовестно отмолчала положенные часы приема. Специалисты развели руками, написали в карточке “подростковый аутизм”, прописали успокоительные капли, (скорее для мамочки), и посоветовали оставить ребенка в покое, авось с возрастом пройдет.

“Авось”, как водится, дал осечку. Вопреки ожиданиям, даже к двадцати двум годам, когда тягостное детство осталось далеко позади, Розе нисколько не полегчало. Родители смирились с тем, что ничего путнего из их дочери не получится. Надо же, а ведь в детстве была таким способным, незаурядным ребенком: читать начала в пять лет, прекрасно рисовала, выразительно декламировала, стоя на стуле перед гостями, и поражала проявлениями артистизма. Бабушка, царствие ей небесное, частенько говаривала: “Вот ведь как врет и не краснеет - артистка будет”. И куда все делось? Она с тринадцати лет даже не соврала ни разу, поскольку скрывать ей нечего, да и спрашивать о чем-либо бесполезно - все равно не ответит. Надо ли говорить, что со светлыми мечтами о тихой старости в окружении внуков родителям тоже пришлось расстаться. Да что внуки! Их несчастную дочь даже на работу устроить не представлялось возможным, поскольку любая деятельность подразумевает общение, а Роза, находясь среди людей, впадала в состояние тяжелого психологического дискомфорта, точно такое, которое любому из нас доводилось испытывать в нелепых ночных кошмарах, где осознаешь себе разгуливающим нагишом среди бела дня на оживленной улице.

С большим трудом, используя старые связи, отцу удалось пристроить ее в хранилище Центральной библиотеки, в отдел философской литературы, такое место, куда нога человека не ступает. Всякое общение с внешним миром осуществлялось посредством сложной проволочной системы, по которой, как на фонекулере, приезжали к Розе ящики с листками-заказами. В ее задачу входило по алфавитно-цифровым шифрам отыскать заявленную книгу, вложить в нее полоску бумаги с датой выдачи, и отправить в читальный зал, приведя фонекулер в движение нажатием кнопки «пуск». Работу свою Роза не то чтобы любила, но находила в ней привлекательные стороны. Ей нравился особенный книжный запах и гулкая тишина хранилища, нравилось вынимать книгу из тесного ряда - на ее месте образуется узкая амбразура, словно выпавший зуб. Нравилось сдувать пыль невостребованности, легко касаясь, обтирать рукавом обложку, лаская тиснение букв, и посылать книгу на свидание с тем, кто нетерпеливо или неспешно откроет ее, проведет пальцем по оглавлению, пролистнет, отыскивая нужную страницу, а может быть, начнет читать с начала, жадно пробегая глазами по строчкам. Сама же Роза этих книг не читала, увязая с первых же строк в сложном тексте до гула в голове. Из-за чего проникалась к книгам еще большим уважением.

Высказаться?