* * *

От душистых трав закружится голова.
Букетом цветов луговых закончится понедельник.
Солнышко мое ясное, ты права:
я – бездельник.

Нам бы сейчас в шалаше, на седой реке
рыбу ловить, грязь месить сапогами…
Там, где под утро шальная разбудит выпь,
там, где живет олень с серебряными рогами.

Звезды считать, смотреть по ночам в огонь,
дымом костра насытиться, насладиться,
В рощах туманных бродить на рассвете –
ладонь в ладонь…

Спи, мое солнышко, этого не случится.

Я ведь как зверь, -
я ищу в темноте следы
старых легенд, позабытых давно преданий.
И умираю от собственной глухоты…

Но все равно так люблю тебя! 
Ты поверь,
Таня, Таня.


* * *

Мне тебя сегодня не услышать,
не позвать тебя мне – не придешь…
Это просто дождь стучит по крыше,
просто дождь.

Долго-долго гул стоит над лесом,
даль темна.
Целый день – туманная завеса
у окна.

Только где-то там, в тумане, бродит
маячок.
Только в полночь снова песнь заводит
глупый-глупый маленький сверчок.

Вот закончит – и начнет сначала…
Замелькают тени у огня…
Где-то там, за далью, ты устала
ждать меня.


* * * 

Пропадал я в желтых сводах лесов прибрежных,
искал на земле незнакомых, красивых, нежных.
Проходил по ухабам заросших дорог овражных,
собирал легенды для песен своих бродяжных.

Я засыпал под утро в стогах, где клевер,
я пробирался ночью, тайком, на север:
то проплывал в челноке вдоль чужих поместий,
то по холмам кружился с волками вместе.

В городе старом зимой ночевал в берлогах, 
веры искал - да в себе не увидел бога…
Стольких любил, и стольких я ненавидел, -
только таких красивых, как ты, не видел.

Ты – мое солнышко, лучик в бокале винном,
ты – мое облако над голубым овином,
ты – мое счастье, мой вымысел и удача,
смеха осколок, и горькая песня плача.

Ты мне и дождь, и ветер, и в небе – тучи,
ты мне метель, и стужа, и снег колючий,
ты мне и золото лунного листопада,
майская темень, и летней реки прохлада.

Я для тебя стану синею незабудкой,
я твоим снам буду сторож – немой и чуткий.
Стану волшебником, эхом случайным стану,
только любить тебя, - слышишь, - не перестану.

Ты разбуди меня ночью, густой и вязкой,
ты напои меня росами, словно в сказке,
черной косой обвей меня, как растенье…
Завтра я снова исчезну, как сновиденье.




Труп

Я слышал ночью скрежет стали.
Смятенье глаз, сцепленье губ, -
мы были здесь, пока в подвале
лежал окоченевший труп.

Мы в звездные взлетали веси,
мы поднимались выше птиц.
Так далеко... И в поднебесье 
глядела пустота глазниц.

И были зубы сжаты ядом,
и пена высохла у рта…
А здесь - сочнее винограда -
смеялись лживые уста.

Сплетались, извиваясь, тени,
под скрип дверей и лай собак,
взбирался тихо на ступени
холодный, непроглядный мрак.

Ты знаешь: каждый день прекрасен,
бредешь с уступа на уступ.
И взор томит, и голос ясен…
А глянешь вниз - и видишь: труп.


* * *

Не засыпай… Твой сон – глухая смерть.
Какие сны – там нечего смотреть.
Там та же даль, метель, и та же тьма.
Ты просто мертв. Нет, ты сошел с ума
От этих будней, черных, как вино.
Темно, темно на свете, - так темно…



Россия

Темно, темно на свете, - так темно,
что я уже не знаю, как мне быть…
Одеть ли плащ, и выйти на опушку,
чтоб подышать нездешним, свежим ветром?…
Нарвать цветов душистых и пустить
их по теченью?… 

Царственное лето!
уже горят огни над островами
пустых полей, и время истекает,
и скоро осень… Нет, я не успел
налюбоваться тополиной вьюгой,
сиреневым рассветом над рекою, 
июньским зноем, запахом грибным…

Но скоро осень… Снова расстояния
покажутся случайными, и снова 
по улицам пройдет веселый праздник…
Год урожая! Нынче совершенно 
залиты будут яблони наливом –
уже сейчас под тяжестью упругой 
склонились ветви, - и над ними солнце!

А дальше вечность… Вот она плывет
под облаками, тихо, из-за леса, -
где радуга, где шепчутся поляны 
под шелестом дождя. Кустов черничных
так много нынче – бисер синих ягод 
рассыпан в хвойных дебрях… Пропадаю
в садах твоих, страна очарованья,
страна любви, страна моей печали
и бесконечных гроз – опустошенье
да не затронет древние поместья
и луговые поймы золотые
твои… Пусть над тобой всегда проходит
мой вечный листопад, хмельные вьюги,
и ливни спелые, и можжевельный ветер, -
который, как звезду, тебя в ладонях
качает незаметно, и уносит
по дебрям времени…

С земной твоей вселенной 
нет, не прощаюсь я: мы будем вместе 
еще так долго, долго… Нам с тобою
на целый век одно дано свиданье,
одна судьба заветная, 
Россия…


* * *

Где тепло твое, Россия,
где мой омут синий?

Стоптанными сапогами –
по сплошной трясине.

Месяц с белыми рогами,
топь с хмельными берегами,
Россия.

Мне ли жить и верить в чудо,
юдоль? 
Мне ли ждать тебя печально,
тайна?

Целый вечер тонут свечи,
опускается на плечи
вечность.

Целый век не гаснут звезды,
даль рассыпана, как просо,
выступают, словно слезы,
росы.

Это спелые урочья 
рек, туманы рвутся в клочья,
и колючей белой ночью 
проступают из урочий
очи.

Страшно жить, не зная века.
Боже, поднимите веки!
Я хочу увидеть вечность,
я хочу услышать реки…

Снится, снится мне сквозь годы
сон о неизвестном человеке…


* * *

Руки бога, Мария, на твоих плечах, 
слезы бога, Мария, в твоих очах, 
твои жесты, улыбка, и смех, и грусть, - 
даже сон твой я выучил наизусть.

В сердце - времени не видать конца, 
кружат тени у твоего лица…
Слышишь, реки ломают лед?
Спи, сегодня он не придет. 

Дело мастера - создавать града,
дело пастыря - собирать стада, 
дело ратника - умирать за нас,
а твое дело - ждать его 
каждый час. 


* * *

Где трава-копытень, да индрик-зверь,
ладан по углам, да за избой - лабаз, -
во дворе зарею плести плетень,
на Покров - дороги, на пороге - Спас.

То ли в чистом поле поминать кутье,
плыть в бадье по морю, да плевать смолой,
то ли нам, спеленутым, все плыть в ладье,
зреть плодами, пустынь осыпать золой?

Белыми одеждами - в ячменный гул.
Босиком по берегу – наперерез.
С радугою вешней ворожит вогул:
по холмам Урала - в ледяной разрез.

С горем ли-печалью, как Сибирь в узде,
лиственичным запахом мешать хвою.
Разбивать кандалы о каменья, где
время заметает полынью твою.

Кушаком узорчатым, где хворост - хруст,
облаком - развалины, туманом – темь.
Головой кудрявится, карманом – пуст…
Разгребает ворохи твердыней - Томь.

Тенью в перелесицах - гуслярный свей.
На глазах - кручиною, на сердце – слеп…
Колымой в котомке вейся, суховей,
разломай ломтями мне судьбу, как хлеб.

Разметель метелями, зажги огни, 
прокали калиною, беги бедой…
И спаси нас, оборотень, сохрани,
хороводом в полыме, святой водой!




Талая вода

Талая вода
да в окне звезда,
звень
деревень,
тень да беда.
Талая вода…

Сон до утра,
звон серебра.
Видишь,
на крыше
зарево льда?
Талая вода…

Стук. Ход.
Катится лед.
Стужа под утро возьмет оборот.
Кружит в оврагах, седа,
талая вода…

Через года,
там, на холме,
ближе к зиме,
ночью никто не умрет.
Просто снега
мнут берега,
просто метель
дует в свирель,
просто уходит туда

талая вода.


* * *

Вдруг рассыпаясь грохотом копыт,
неясный гул забытых сочетаний
становится вернее очертаний 
могильной тьмы, и вывернутых плит.

И мертвецов знакомых голоса
становятся то явственней, то глуше…
Они во мне, старинные кликуши,
они во мне, столетние леса!

Их хрипом переполнена гортань.
Попробуй, встань – и ты опять услышишь 
их птичий гомон. – Тише, тише, тише!..
Попробуй, встань! Попробуй только встань!

Но я встаю – и глаз сверкает мгла.
Горят огни. Мерцают перелески, -
зола, зола, - кругом одна зола,
ошметки сажи с вывернутой фрески…

Но смотришь вдаль – и видишь: даль светла…


* * *

Звездный вечер, топят печи. 
Во дворе звенит ведро. 
А по крышам бродит ветер, 
рассыпает серебро. 

Бродит ветер, снег кружится.
Искры тают в вышине.
Нарисованные птицы 
спят в зашторенном окне.

Спят кресты над куполами… 
Выйдет в поле зверь лесной, -
с деревянными крылами 
и резьбою расписной. 

Выйдет в поле – незамечен, 
всюду – тени дальних мест… 
И малиновые свечи 
загораются окрест.


* * *

Мы не ищем себе прохожих,
мы чужих не берем дорог, -
потому нас так мало: похожих, -
как завязанных в узелок.

Дорогие мои, хорошие!
В утлых сумерках звездный пляс!
Сыпью каменной ли, порошею –
наша жизнь заметает нас.

Наша жизнь – это только странница,
что бредет себе вдаль, в пургу,
а за ней, одинокой, тянется
лунный шлейф на седом снегу.

А за нею, звенящей стужею,
кружит, кружит шальная тьма,
вяжет, вяжет густое кружево,
сводит, сводит людей с ума.

Так и чудится мне под маскою
птичий щебет, и свист, и пляс…
Колыбельной ли, старой сказкою,
птицы лет – сохраните нас!

Высказаться?