ратьер AUSHRA (c) Поезд Мы даже яблока не закусали а ты уехала в глазах снежинки искрясь плясали а мне до смеха ли лишь только начатая повесть по шпалам драпала тащила ночь замлевший поезд в объятья Запада скрепел рессорами вагон дразнилкой вкрадчивой сермяжка- Сашка-чур-чурбан ах азиатчина ВЛАДИМИР РЕЗНИЧЕНКО (c) Базарный художник (в поисках утраченного времени) Мне снится синяя синица и голубь гулко голубой. А под конец русалка снится с распутной русой головой. А утром я иду с авоськой на рынок, вязнущий в пыли, где солнце рыжее, а воздух пропитан запахом земли. На рынок, где торгуют мясом, где льются реки молока, где жадно пьет у бочки с квасом хмельной шофер грузовика, где режет красные арбузы грузин, свирепый, как палач, а бабка в пиджачке кургузом украдкой продает первач... А рядом - лебеди и замки, павлины, пташки и цветы, красотки, вставленные в рамки и из папье-маше коты. Все это недругам на зависть создал базарный фантазер, намазав кошек и красавиц среди узоров и озер. Вы обзовете их "мещанством": "пишите так, как Левитан!" А я сочувствую несчастным русалкам, замкам, лебедям и этой сморщенной старухе, до глаз закутанной в платок, что просит, взяв картирну в руки: "Дешевле не отдашь, милок?" А он сидит, худой, небритый в углу на продранном мешке, сжимая кошелек набитый в костистом потном кулаке. Что видит он, базарный мастер, сквозь рыночную суету? Но каждый понимает счастье по разуменью своему, и, позабыв свои корзины, уже, наверно, полчаса старуха смотрит на картины, молчит - и верит в чудеса... Но вдруг закапал мелкий дождик, загнав торговок под зонты. И, матерясь, ушел художник, забрав намокшие холсты. И в мире холодно и мокро, и спорит тетка с мясником, и щерится баранья морда с торчащим глупым языком. И нет ни лебедей, ни лилий, а только липы у пруда, косыми линиями ливней зачеркнутые навсегда. 1965 г. PINKDEEP (c) Стишки Не славы хрип, не золота бряцанье, и лишь немного - удивленный взгляд... Скорей, хмельное бульканье в стакане и в горле. С разворотом - и назад. Когда дорога пыльная и солнце, мешки, пайки, многоголосый крик... Еще в бутылке не заметно донце, и сладко ходит ссохшийся кадык. Пускай бегут... Рыгают командиры, свистят бичи, на бреющий полет заходят файтеры, воняет жиром и мухами. Чихает миномет. И плачут дети. Так и так - кричать им. Ворочает лафетами гроза. А он сидит на чьем-то старом платье и заливает водкою глаза. И ногтем рваным Господу в очко, блевотину размазывая, тычет. И нет ему ни беженцев, ни лычек, ни солнца в небе, вставшего торчком. А просто вытекая со слюной, какую-то гундосит дребедень - как пахнет одуряюще весной тяжелая пурпурная сирень, как юноша в рубашке с отворотом с утра сидит на берегу реки, мечтает, любит, лупят с разворота из файтера веселые стрелки. АНДРОНИК НАЗАРЕТЯН (c) * * * В записках юного врача Читаю стансы меж рецептов - Линчует станцию рецептор, Венчает тромбы каланча, Заплесневелый городок Ложится строфикой с ланцетом, С фальцетом горничной, с концертом Кузнечиков, на волосок От паники до панихид По юности - твои столицы! - И лепятся, толпятся лица, С весной рифмуется бронхит. У желтой вывески высок - Его тоска - фонарь аптечный, По-птичьи вечером запечный Насвистывает голосок. Куда до крика петухов Ему бежать? - не эдак скроен. Он завтрашним обеспокоен Обходом в посвисте стихов. Один, в печали, сгоряча - В записках юного врача. |