Экзамен по фарнухтологии Где-то вдалеке зазвенел звонок. - Ну, ладно, - сказала она, вставая, - сегодня ты хорошо подготовился, я довольна. В дверях она остановилась и сказала, обернувшись: - И не забудь напомнить, чтобы в следующий раз я тебя поцеловала. Она вышла из аудитории. Он немного задержался, убрал блокнот, достал микрокалькулятор, что-то на нем подсчитал, после этого выбежал в коридор и скрылся за поворотом. Аудитория опустела. Это хорошая аудитория. Ее мне не уступят. ------------------------------------------------------------- Мы вошли в последнюю аудиторию на этаже. Это было огромное помещение со стеклянным куполом вместо потолка. Стеклянные двери открывались на крышу, солнце играло на столах, преломляясь в неровностях стекла. Красивая, чистая аудитория, не моя. Своей аудитории я не нашел, зато мне не надо наводить в ней порядок. Но почему в моем сне так много чужих аудиторий? ------------------------------------------------------------- Через стеклянные двери мы вышли на крышу. Так проходил путь на кафедру фарнухтологии. Мы прошли над институтом, грохоча жестью крыши. На противоположной стороне несколько человек загорали с таким легкомысленным видом, будто все происходящее в моем сне их не касалось. - Вот сюда, - сказал мой проводник, показывая на слуховое окно. ------------------------------------------------------------- Из всех помещений института это, скорее всего, было самым пыльным. Это был то ли чердак, то ли подвал со слуховым окном. Прямо передо мной стоял письменный стол, на нем - компьютер. За спиной у сидевшего за столом был книжный шкаф со стеклянными дверцами. Сбоку, над дверью, висел портрет солидного мужчины в очках и с галстуком-бабочкой. Денстиллет, наверное. Мое появление вывело из оцепенения ученого, сидевшего за столом. Кажется, он всегда цепенел, когда не разговаривал со мной. Я это заметил еще когда он принимал у меня экзамен. Теперь он снова зашевелился, укутался поуютнее в свою мантию и вопросительно на меня посмотрел. - Все это, - я обвел рукой вокруг себя, - это мой сон. Вас это удивило? Он пожал плечами. - Если нам снятся другие миры, в которых нам, возможно, только предстоит побывать, - сказал он, - то почему наш мир не мог бы присниться кому-либо? Так Вы поэтому не подготовились к экзамену? - Я не знаю, что такое фарнухтология. В моей реальности ее нет. - Так Вы не ориентируетесь в собственном сне, молодой человек? Должно быть, ложась спать, Вы не проветрили помещение. Он встал, поправил мантию, и несколько раз обошел вокруг меня, собираясь с мыслями. - Фарнухтология, - сказал он, - это наука, собравшая в себя все. Раньше было много наук и, хотя все они изучали разное, они были во многом похожи. Денстиллет первым заметил это и доказал теорему, из которой следовало, что любой предмет может быть выражен через другой, любое явление может быть измерено и нет ничего несвязанного и несравнимого. С помощью формулы Денстиллета можно рассчитать и оценить любое явление и любую величину. Так возникла фарнухтология. - Так значит, формула Денстиллета дает ответы на все вопросы? - спросил я. - На все. - Я несколько раз слышал здесь слово денстилл... - Это универсальная единица ценности. - Так вы все измеряете в одних и тех же единицах!? - удивился я. - Вы можете сравнить любовь с помидорами? - Конечно, а разве Вы сами не измеряете Эйнштейна в тех же единицах, что и фонарный столб? Нет, Вы сравниваете Эйнштейна с фонарным столбом и считаете при этом, что фонарный столб больше. Это Вас не смущает? - Так что же больше, - спросил я, - любовь или помидоры? - А Вы сами определите. Вот Вам и будет задача к экзамену: подсчитайте денстиллическую ценность любви и помидоров. Хотя сразу могу Вам сказать, что большую любовь одними помидорами никак не заменить. Но как я люблю помидоры! Теперь я понял, что подсчитывал поэт с микрокалькулятором: денстиллическую ценность своего свидания. Ученый, между тем, сбросил свою мантию и прошмыгнул к слуховому окну. - Мне надо идти, - сказал он, - а Вы пока можете посидеть здесь и поготовиться к экзамену, в наших книгах наверняка есть что-то такое, чего не знают ученые в Вашей реальности, так что Вы сможете их этим удивить, если все не забудете, когда проснетесь. - А Вы не боитесь оставлять меня здесь одного? Он усмехнулся: - Молодой человек, Вам осталось спать считанные денстиллы, неужели Вы думаете, что из сна можно вынести что-то кроме эфемерных воспоминаний? - С этими словами он исчез в слуховом окне. Он прав: все, что я могу вынести из этого сна: формула Денстиллета! Если я ее найду, то проснусь Нобелевским лауреатом! Я бросился к шкафу и принялся выхватывать из него книгу за книгой. Я не знал, сколько мне осталось спать, и боялся не успеть найти нужную формулу. Мелькали цифры, значки, формулировки. Я не мог найти то, что искал: я не знал ни где это искать, ни как оно выглядит. Книги летели на пол, рассыпая листы. Хлынувший из шкафа поток смел мои скудные возможности и глупые мечты. ---------------------------------------------------------------- Я шел между белых колонн, завершавшихся вверху каменными сводами, заросшими мхом. Я удивлялся, что никогда не был, в таком красивом месте. Еще меня удивляло то, что я совсем не встречаю людей. Похоже, формула Денстиллета не нуждается не только в науках, но и в людях. Дорога, вымощенная мраморными плитами, привела меня к дому из белого камня. Судя по архитектуре, это был театр или какое-нибудь общественное здание. Я очень удивился, когда увидел на фронтоне надпись "ЦИРК". На висевшей у входа афише действительно было написано: летающие гипопотамы зеленые люди, медведи, танцующие на канате - Что встал? - окликнула меня старушка-билетерша. - Представление уже началось. - У меня нет билета, - ответил я. - Тогда тем более надо приходить вовремя! А оттого, что ты будешь стоять, он у тебя не появится. С этим не поспоришь. Я вошел в здание. ------------------------------------------------------------------- В зале я увидел только одного человека, сидящего на манеже. Когда я вошел, он встал, неуклюже поклонился и надел шляпу. По этой смешной измятой шляпе я и понял, что это клоун. Я удобно расположился в третьем ряду и, прикрыв глаза, стал слушать, как клоун играет на скрипке. Музыка поднималась с арены как туман над рекой в безветрие. Она не уходила, как это обычно бывает с музыкой, а обволакивала все в зале прозрачным призрачным туманом, охватывала манеж, поднималась под купол и оставалась там голубым облачком. Мне вспомнился весь мой сегодняшний сон, в котором я так и не сдал экзамен, не нашел ни своей аудитории, ни своей формулы, да и на это ли мне следовало тратить сон? Зачем мне понадобилась кафедра фарнухтологии? Разве про нее я должен был спрашивать девушку в холле института? Я не заметил, как музыка прекратилась. Открыв глаза, я увидел, что клоун больше не играет, а, застыв, вопросительно смотрит на меня: "Ну как?" - Я не очень разбираюсь в серьезной музыке, но это было прекрасно, я никогда не слышал ничего подобного. Клоун в бешенстве отшвырнул свой инструмент и, сорвав шляпу, закричал: - Что ты вообще понимаешь? Я стараюсь тебя развеселить, надеваю эту дурацкую шляпу, играю на сковородке, а ты говоришь, что слушал серьезную музыку! Это был Чижик-пыжик, только в другой тональности! И ты на меня смотришь как на девочку, схоронившую своего попугая, но я клоун, а не Гамлет! Имей же совесть! Только теперь я заметил, что лежащий на арене предмет, был и впрямь не скрипкой, как мне сперва показалось, а сковородкой, а туман, который я принял за музыку, был дымком от жарившейся на ней яичницы. Мне стало стыдно за свою невнимательность. - Извините, - начал я, - теперь я и сам вижу, что это было смешно, просто я... - Что извиняться, - перебил меня клоун, - ты уже унизил меня, оскорбил во мне артиста, высмеял мое искусство! - тут он подбежал ко мне, нахлобучил на меня свою шляпу и вытолкнул на арену. - Попробуй теперь сам! - крикнул он, садясь на мое место. Покажи, как ты это умеешь. - Да я это совсем не умею, - сказал я, снимая шляпу, - даже не знаю, что надо делать. - Что можешь, - ответил он, - танцуй, пой, ходи на голове, читай стихи - издай хоть звук, если ты не трус. |