Ночной Петербург освежил холодным ветром и был непривычно тих, настолько, что Карл Андреевич слышал эхо собственных шагов. Пахло дождем и мокрым тротуаром. В витринах, лужах и стеклах автомобилей то и дело мелькал искаженный зазеркальный Карлович, так же торопился, семенил и придерживал шляпу, временами сбиваясь на мелкий бег.

Пушкин увидел Карла Андреевича издалека, приветственно махнул рукой, довольно резво слез с пьедестала и повел Карловича в сторону Летнего сада. А на другой день - в Михайловский садик. А потом к Спасу. И хотя прогулки с Пушкиным стали явлением ежедневным и едва ли не обыденным, Карлович всякий раз погружался в детское ощущение свершившегося чуда и был безмерно, безгранично счастлив. Как упоительно было бродить по безлюдному городу, вести изысканный разговор, расспрашивать и слушать бесконечные истории из жизни давно прошедшей и незнакомой. Особняки и улочки Петербурга открывали ему свои маленькие и большие тайны, трагедии и курьезы, герои и участники которых давно уж почили в земле, а Карлович слушал их, что называется, из первых уст, да еще из уст лучшего в истории российской литературы рассказчика; рыдал и смеялся, содрогался от ужаса и умирал от восторга.

Повседневная же жизнь потеряла для него всяческую ценность, он не реагировал на уличное хамство, не вникал в коммунальные события, не беспокоился о хлебе насущном. Пожалуй, совсем бы из социума выпал, если бы не нашел в давно опостылевшей работе неожиданного для себя интереса. Лекции его стали яркими и наполнились свежим материалом, покорили студентов новизной выводов. Карл Андреевич сам не заметил, как постепенно полупустые аудитории становились все более многолюдными и вскоре желающие услышать его сидели тесными кучками на подоконниках, друг у друга на коленях и даже на полу. Такой популярности университет давно не помнил, но сам Карл Андреевич ничуть этим не заботился. Он проживал дни в ожидании ночей и прогулок с Пушкиным.

К сожалению, ничто не длиться вечно, а счастливые моменты жизни пролетают особенно быстро. На исходе августа Карловича рассекретили.

Егор Петрович, коллега жены и пренеприятный тип, увидел Карла Андреевича на набережной возле сфинксов в обществе Пушкина, впрочем последнего подробно не разглядел. Заметил с удивлением, что дама (это он Александра Сергеевича так идентифицировал) необычайно высока и, несмотря на лето, одета в приталенное полупальто с высокими рукавами и теплые брюки. И обо всем доложил Антонине. Дома Карловича ждал скандал, ставший в семейных отношениях почти редкостью.

- Ты, говорят по ночам гулять начал?

Карл Андреевич обмер.

- Не молчи! Я как твоя законная жена имеют право знать, с кем ты по ночам ошиваешься.

Антонина знать имела право, но что ей сказать на это? Соврать, - первое что пришло в голову Карловичу, сказать, что с Ритой. А впрочем нет, нельзя. Риту Антонина знает, может проверить и обман будет немедленно раскрыт. Эх, будь что будет, Карлович решил сказать правду.

- С Пушкиным, - выпалил он честно глядя в ненавистные голубоватые глазки.

- С Пушкиным!!! - завизжала Антонина. - С Пушкиным, - на Карла Андреевича обрушился первый удар. - С Пушкиным он встречается, люди добрые, это ж надо!!! - голос жены разогнался до ультразвука и Карлович потерял сознание.

Очнулся он на диване с мокрым полотенцем на лбу. Макушка болела, от нее боль разливалась по всей голове и концентрировалась на правой скуле. Карл Андреевич подвигал челюсть, челюсть скрипнула. Поднялся и ощупал голову, на первый взгляд все цело: зубы, два уха, нос, один глаз, второй утонул невесть откуда взявшейся на этом месте складке. От себя Карлович перешел к осмотру окружающей действительности. Была ночь, рядом похрапывала Антонина. “Устала, вероятно, очень, - подумал Карлович. - Значит, не проснется!...” Он откинул одеяло и, схватив одежду, бросился в коридор.

Пушкин его отчаялся дождаться, стоял на постаменте понурясь и ссутулившись. При появлении Карловича, радостно замахал рукой и соскочил на землю.

- Куда на сей раз стопы направим? Пройдемте-ка, батюшка к Медному Всаднику. Позвольте... Кто же это вас так отделал? - Александр Сергеевич не на шутку встревожился. В полицию попали, иль грабители поусердствовали?

Задыхаясь от стыда и обиды, Карл Андреевич поведал о своих несчастьях. Пушкин огорченно покачал головой.

- Случается... Знаете, бывал я в дружеских отношениях с князем Залесским. Огромного роста и недюжинной силы человек. Никого и нечего не боялся. Отчаянный дуэлянт. Так вот, женился, и женушка его охаживала, чем под руку попадалось: и канделябры в ход шли, и трости с бронзовыми набалдашниками, а уж как бедолагу статyей Афины Паллады обработала - думали, не выживет. Видели бы вы, любезный Карл Андреевич, бравого офицера Залесского на пороге родного дома - тускнел на глазах. А она с виду была довольно мила: невысокая, белокурая, глаза синие, наивные, Еленой Анатольевной звалась. А вашу супругу как кличут, коли не секрет.

- Тонькой, Антониной... Борисовной.

- Интересное имя. В наши времена благословенные в высшем свете все больше Анны, Натальи, Александры. А в деревню приедешь - Грушки, Феклушки, Нюшки, - Пушкин отчего-то зарделся, что на его бронзовом лице проявлялось синевой, и смущенно отвернулся.

- Стало быть, не поверила вам ваша Антонина, что со мной встречаетесь. Этому горю помочь не сложно, я вам доказательства дам, - Александр Сергеевич сдернул с сюртука пуговицу, при чем послышался звон лопнувшей металлической нитки. - Держите, милостивый государь, в крайнем случае предъявите. Пускай проверяют, коли охота, у меня пуговицы нет, а у вас есть.

Карлович был растроган до слез, понимая, какую неоценимую жертву принес ему Пушкин, обреченный красоваться при всем честном народе в конфузном для светского щеголя виде.

А на следующий день разразилась катастрофа.

Карл Андреевич вернулся с работы как обычно в шестом часу и застал Антонину за чаепитием в обществе приторного субъекта средних лет, казавшегося смутно знакомым.

- А вот и Карл вернулся. Познакомься, Карлуша, это Виктор Игнатьевич, мы вместе в институте учились. Вот сидим, тебя дожидаемся.

Карл Андреевич насторожился, поскольку после вчерашних событий совершенно не ожидал такого теплого приема. А Антонина продолжала щебетать, расхваливая свою жизнь, мужа, сына и работу. Виктор Игнатьевич слушал молча, как-то чересчур ласково глядя на Карловича, и от этого взгляда становилось на душе Карла Андреевича ох! как тоскливо. Нехорошие предчувствия и тягостное дежа-вю терзали его. “Где же я мог его видеть? В университете - нет, не встречал. На улице - вряд ли, вроде бы мы с ним общались, но когда и при каких обстоятельствах - не помню, ничего не помню, впрочем, помню - он тогда без очков был.”

Очнулся Карл Андреевич, услышав фамилию “Пушкин” и понял, что разговор перешел в опасную область.

- Так и ответил: “С Пушкиным”...

- А синяки на лице, простите, откуда? - подал голос таинственный незнакомец.

- Так ведь буянил, - Карл Андреевич аж подскочил от подобной наглости. - Набросился на бедную женщину, пришлось его сковородкой оглушить.

- Понятно-понятно. Скорую не вызывали? А вас после удара не тошнило? Понятно. А, простите, спите как? Крепко? Сон, говорю, не нарушен? - и тут Карлович его вспомнил. Вспомнил запах успокоительных капель, стальные мышцы санитаров и собственное ощущение полного бессилия. Заметалась белкой в голове истерическая мысль - что делать? что говорить? или молчать лучше?

- Совсем не спит! - вмешалась Антонина. - Поглядите, на кого похож стал: осунулся, под глазами круги, вечно словно в облаках витает, - она ткнула пухлым пальцем в семейный фотоальбом, где на черно-белой пленке был запечатлен упитанный и довольный Карл Андреевич рядом с женой и сыном, действительно, на нынешнего Карла Андреевича похожий мало.

- Умоляю вас, верните его в семью, - тут Антонина не выдержала и надсадно разрыдалась.

- Ну-ну, успокойтесь, - доктор снисходительно похлопал ее по спине. - Сделаем все от нас зависящее.

Он извлек из дипломата блокнотик с ручкой, положил перед собой и умиленно улыбнулся. На голову Карловича со скоростью пулеметной очереди посыпались вопросы, перемежались и совсем идиотские и глубоко заковыристые. Всякая реакция допрашиваемого немедленно фиксировалась на бумаге. Карловичу иногда удавалось уловить спешно записанное “вспотел”, “замялся”, “потер перенос.” и проч.

Высказаться?