Осень плавно перетекла в зиму. Зима тянулась однообразно и бесконечно долго. Слякоть сменялась гололедом, свистел за окном холодный ветер. А в комнате Карловичей было тепло и уютно, горела желтая лампа, дымился горячий чай в кружке, пахло пирогами с капустой. Карл Андреевич, укутанный в клетчатый плед, наслаждался вновь обретенной душевной безмятежностью до самой весны. А с появлением мартовского солнышка проснулась и зашевелилась в нем смутная тоска. Карл Андреевич противиться не стал. Воскресным утром, пока спала Антонина, бесшумно собрался и направился к площади Искусств.

Только светало и в скверике не было ни души. Карлович хотел было присесть, но скамейки, затопленные талой водой, напоминали скорее севшие на мель плоты и были совершенно не пригодны к использованию по прямому назначению. Карл Андреевич плотнее запахнулся в пальто.

- Ну, здравствуйте, Александр Сергеевич.

Пушкин не ответил. И совсем никак не отреагировал на появление давнего знакомого. Стоял истукан истуканом. Вдохновенно отведенную в сторону руку обсиживали мокрые голуби. В кованых кудрях засела ворона и бдительно поглядывала по сторонам то одним глазом, то другим. А сам Пушкин был блестящ и бездушен, просто памятник и ничего более. Мертвый кусок бронзы.

“Ах, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич! Что же сделали с вами? А со мной?...”

Карл Андреевич в ужасе оглядел себя, отшатнулся и бросился прочь.

Видавшие виды питерские дворники бросали метла и хватались за свистки, когда мимо них с перекошенным лицом проносился полный мужчина лет сорока пяти в сбившемся набок пальто и съехавшей на затылок шляпе. За мужчиной никто не гнался, и дворники с недоумением опускали свистки и долго смотрели вслед, может, все ж таки появятся преследователи и тогда они, дворники, дружно поднимут оглушительный свист, вызовут тем самым постового милиционера, таким образом спасут чью-то жизнь и помогут правосудию. В каждом питерском дворнике, как известно, до поры до времени затаился народный герой.

На одном дыхании пролетел Карл Андреевич Гостиный двор и Екатерининский садик, пронесся через Аничков мост, перемахнул Литейный на красный свет. Свернув на родную улицу резко затормозил. А куда дальше? От себя не убежишь... От привычной жизни никуда не денешься... Куда бежать, к чему, да и зачем?...

В витрине напротив смотрел на Карла Андреевича зеркальный двойник. Человек как человек, серое мешковатое пальто, шляпа-пирожок, пегая борода, прямой нос. Уже лет пятнадцать один и тот же облик. Он поднял глаза и прочел вывеску: “Парикмахерская”. “А что, может и правда, поменять хотя бы внешность. Сбрить, скажем, бороду к едрене фене...” Карлович толкнул входную дверь, звякнул колокольчик, и на сердце заметно потеплело.

Домой Карл Андреевич пришел в прекрасном расположении духа, был обновлен и чувствовал себя помолодевшим, словно вместе с бородой состриг десять лет прошедшей жизни. Открыл ему сосед. При виде карловского голого лица он удивленно замер и тотчас счастливо воскликнул: “О-о! Пустыня Карла Харя!” И Зудина понесло в прорыве вдохновения, никакие угрозы не могли более его остановить, да и к тому же уговор касался только Пушкина, все слышали. И он радостно затянул блеющим голосом, приплясывая и подражая кришнаитам: “Харя Карла! Харя-Харя!”

Карл Андреевич понял, что спокойной жизни пришел конец и даже руками всплеснул от бессильной ярости:

- Да что же вы, в самом деле, не угомонитесь-то никак? Ведь, право дело, не смешно вовсе!

Сосед многозначительно поднял палец и изрек:

-Такова у Карла карма.

Высказаться?