"Он даму держал на коленях
и тяжко дышалось ему,
есть женщины в русских селеньях
не по плечу одному."
И.Губерман."Иерусалимский дневник"
По семейной традиции, я мечтал стать строителем - не Светлого Будущего, а буквально: есть такая мирная профессия - строитель... Да не просто строителем, а инженером-строителем, и, наивно рассчитывая на добротные школьные знания, "с пятой графой" сунулся в киевский строительный институт, да еще в 1956 году. Это был год, когда Англия и Франция, возглавляемые Израилем, учинили тройственную агрессию против Героя Советского Союза Гамаль Абдель Насера, не поделив с ним зону Суэцкого канала. Не знаю, как они там разобрались, а отдувался за всех агрессоров я - судя по остервенению, с которым мне лепили тройки на приемных экзаменах!
В следующем году я пошел нормальным путем земляков с той же графой: уехал в российскую глубинку, меньше осведомленную о жуткой израильской агрессивности. За пять лет учебы в славной Пензе я настолько привязался к этому милому городку, что после окончания вуза еще пару месяцев не мог с ним расстаться и прощался с одной милой пензючкой - до упора, пока не иссякли силы, деньги и харчи, и, наконец, снялся на родину - в Киев, через Москву.
В проходящий поезд Куйбышев-Москва меня внесли вместе с другим таким свежеиспеченным инженером-строителем, киевским земляком-гармонистом, ныне бригадным генералом армии обороны Израиля. Семен тоже до упора прощался - со своей туземной пассией Варварой. Она относилась к категории обалденных русских баб (воистину - Варвара-краса, длинная коса), из-за которых удавливали цариц или даже отрекались от тронов, не дожидаясь пролетарских революций.
Семен прожил с ней несколько последних лет, они приросли друг к другу, но официально воссоединиться мешали предрассудки обоих семейств, современных Монтекки и Капулетти - посконно расейского Варвариного и исконно еврейского - Семена. И они расстались...
В Киеве, на родном Подоле, через синагогу, Семену нашли приличную еврейскую невесту. И красивую. В общем, это не редкость, еврейки прекрасны, но их красота переперчена крутым нравом, и слава Б-гу, иначе бы их всех растащили. Однако у жены Семена и характер был ангельский, у них быстро появился сын... Все шло путем, разве что жили в аварийной подольской развалюхе, мечтая о землетрясении хоть в четверть балла. А покинутая в Пензе Варвара быстро вышла замуж за капитана артиллерии.
Казалось, лучшие воспоминания и чувства Семена да Варвары погасли, ушли в прошлое - ан нет, Семен вдруг ушел из дома, рванул в Пензу, развел там Варвару с мужем, венчался с ней в церкви и привез в Киев. И вновь встал на тропу добродетели, но как-то незаметно попал, как пел Высоцкий, "в сети Тель-Авива", и, под влиянием, что ли, Шестидневной Войны стал столь ярым сионистом, что ради выезда на землю обетованную развелся с любимой Варварой, вернулся к первой жене и с ней, гармошкой и сыном эмигрировал в Израиль.
Там геройски воевал, выслужился, был ранен, контужен. Может, контузия встряхнула чего-то у него в гипофизе, плеснул C8H11N7 (открытие австрийца Кромбаха - фермент, определяющий чувство любви). И он снова развелся (а в Израиле это уже не такой пустячок, как в Совке), и вытащил Варвару, которая, таким образом, из простой пензючки вышла в израильские генеральши.
Мои друзья ее видели, привезли привет... И подтвердили: таки генеральша, дородная и красивая! Семен же сморщился - то ли от жаркого солнца пустыни Негев, где построил шикарный дом неподалеку от дома Бен-Гуриона, то ли от героизма. А, может, от троекратно простившей Варвары, в ее яростном приступе последней женской свежести? И последнее время он чаще обнимает единожды любимую гармошку, чем трижды любимую Варвару.
... Но большой дом с историческим соседством, бригадное генеральство, героизм в борьбе с арабами, беготня от Варвары и к ней - все еще было впереди, а пока нас с Семеном внесли в проходящий поезд Куйбышев-Москва, и следом занесли гармошку да корзину выпивки-закуски. Денег у нас было по пятаку - на метро до станции "Кировская", где неподалеку на Чистых Прудах, возле самого театра "Современник", жила моя тетя. В поезде я сразу праведнически уснул на голой лавке, а друг-Семен все наигрывал на гармошке, присушив к себе и нашей корзине проводника.
Я прерывал свой крепкий сон праведника дважды: первый раз, когда проводник, бесплатно, от всей души и потому - нежно, подложил под меня постель, по-матерински заботливо взбив труху в эмпээсовской подушке; второй раз - уже утром, под музыку вокзального гимна "Здравствуй, столица, здравствуй, Москва!" Но не от этой музыки, а скандала пассажиров, искавших проводника. Первое, что попало в мое поле зрения - его фуражка на полу..
А ее рязанский хозяин в обнимку с Семеном, будущим бригадным генералом армии обороны Израиля, нахрапывал на голой лавке...