Вообще-то очень хотелось написать какую-нибудь гадость по поводу постинтеллектуализма. Ну, действительно, постинтеллектуализм по идее должен следовать за интеллектуализмом. Но ничего такого вроде не наблюдалось, если не считать неумеренного словоупотребления дискурса и контекста. И потом, какой может быть интеллектуализм, когда у нас на повестке дня всю дорогу стоял постмодернизм? Или интеллектуализм существовал сам по себе, независимо от постмодернизма? А теперь пришел стало быть ему конец и начался постинтеллектуализм. Но где в таком случае имена ветхих интеллектуалистов и сменивших их юных постинтеллектуалистов? Где их тексты? Непонятно. То есть пароход современности вроде как есть, а сбрасывать с него вроде как некого, что уже само по себе безобразие. На борту одни покойники, а прочие вынуждены точить ножи на берегу, испытывая жуткие страдания от страшных приступов морской болезни.
Да, кстати, кто не читал последнее интервью Глеба Павловского прочитайте. Павловский как всегда оригинален и неповторим, продолжая аналогию, можно сказать, что в отличии от остальных береговых симулянтов, он изображает фигуру на форштевне этого самого корабля современности, мощно глядя ему вслед.
Ну, то есть, кто не спрятался - я не виноват.
Итак
Глеб Павловский: Русским языком говоря, "история" - это двусмысленность. История это рассказанная байка - и вместе с тем повод ее рассказать. Как сказали бы журналисты, вид ньюс-мейкинга (который может быть нарочит, и в качестве нарочитого риторичен).
Нет, я ничего против не имею. Мне просто интересно, он и в быту так говорит?
Похоже, что берущий интервью Олег Проскурин тоже слегка озадачился
РЖ: Насколько я могу судить, для вас всегда был очень важен вопрос создания языка общества, такого языка, на котором могли бы разговаривать между собою общество и власть...
И получает сокрушительное разъяснение
Г.П.: В качестве вредного субъекта я все-таки оговорюсь, что взаимопроникновения идут с потерями для проникающих языков. Можно акцентировать достоинство политическое (а вдруг оно окажется историческим?) самого факта взаимопроникновения. А можно обратить внимание на то, что возникает суржик, мул, который не даст потомства. Я сейчас не готов ручаться за последствия путинской победы. В частности потому, что нахожусь в фазе истощения парадигмы, в которой я прежде говорил (в том числе и то, что вы цитировали). Это все-таки были парадигмы поля боевых действий, ситуационные парадигмы, питавшиеся гипотезами, нажитыми мною ранее, до действия.
Ну, это все ясно-понятно. Однако лично меня очень беспокоит истощение парадигмы. Ведь подумать только, человек, раскрывший тысячи заговоров, сотни раз спасший Россию во всех возможных и невозможных местах, содержащий добрую сотню, если не две, самых что ни на есть отпетых трудоголиков, и на тебе. Чисто, Цурюпа, упал и не отжался.
Но, как бы то ни было, с учетом истощения парадигмы финал интервью особого удивления не вызывает.
Г.П.: Я беллетристики в руки не беру и не читаю. У меня есть на этот счет операционно удобное оправдание: я решил себе, что "литературы больше нет, и не надо". Она там, в прошлом времени. Осталась одна история. Я закрыл для себя тему художественной литературы с 1980-х.
Кто бы сомневался. А если вспомнить с чего начиналось интервью
Русским языком говоря, "история" - это двусмысленность. История это рассказанная байка - и вместе с тем повод ее рассказать.
то все окончательно запутывается, точно так же, как и в деле с постинтеллектуализмом, от которого я отвлекся, зачитавшись РЖ.
Вот. А с постинтеллектуализмом, между тем, происходит нечто созвучное, такая как бы история литературы в изложении Г.О.Павловского. Потому что, сильно подозреваю, что выход на сцену постинтеллектуализма будет объявлен людьми типа Миши Вербицкого, жизнь положившего на то чтобы слово жид (Жыд) вошло в лексикон каждого культурного человека, сиречь, теоретиками, неутомимо державшими свечку над всем, что шевелится, и над постмодернизмом особенно активно, от колыбели до гроба. Есть в этом, говоря словами Глеба Олеговича, двусмысленность, использование осветительного прибора не по назначению. Нянчились, нянчились с посмодернизмом и убаюкали до смерти, что ли? И у неостывшего еще тела принялись опять чего-то зачинать?
Понятно, что всходы были небогатые, от Сорокина до Крусанова, гордиться нечем, но ведь на столь унавоженной почве можно было еще пахать и пахать. Но нет. Раз у нас не вышло, то ни у кого не выйдет. И не доставайся ты никому. Некрасиво получается. Я умер и все умрите. Но ведь так не бывает. Сколько не напускай туману, а история свое двусмысленное слово скажет - труп в морг, остальные в ларек, за пивом и сигаретами.
И ведь что-то, в принципе, останется и от постмодернизма, то, что соответствует, опять двадцать пять, все тем же ветхозаветным неписанным канонам, не имеющими никакого отношения к постмодернизму, соцреализму и Тартусской школе, вместе взятым.
А между тем, ни в чем не повинный обыватель замер в тревожном ожидании, пытаясь угадать в нечленораздельном рычании Льва Пирогова поступь нового божества. Людям же сохранившим остатки здравого смысла остается набраться терпения, афера обещает немало веселых минут.
На фоне этих катаклизмов очередные похороны Дмитрием Быковым сетературы смотрятся как детский утренник, так словно во время штурма, скажем, Зимнего дворца разъяренной матросней, один, самый добрый матросик тихонечко отошел в сторону, от греха, немножко помучать случайно встреченного котенка.
Собственно несчастной сетературе предъявляются все, что можно предъявить и литературе бумажной. Зачем для этого было тревожить тень Достоевского понять невозможно. Но так как в мире осталось только два человека, Дорфман и Быков, выделяющих сетературу в отдельный класс, то статья представляет несомненный этнографический интерес, как и всякое творчество малых народов.