Традиционные пустые разговоры о падении нравов, характерном якобы для нашего времени, не могут обойтись без навязчивой эксплуатации знаменитого двуединого жупела "секс - насилие". Таков, мол, предел развращенности пресыщенного сознания, которому мелодрам не надо, а подай чего-нибудь. Человеческое сознание, действительно, даже в новом тысячелетии есть пока не Бог весть что особенное, - а потому, может быть, как раз и не надо понапрасну приписывать ему еще большую узость, нежели имеет место на самом деле. Список крайностей, милых ленивому уму, вполне можно продолжить - и тут речь пойдет об одной из них.
1. Введение в антропофагию
Каннибализм, сиречь людоедство, - тема, всегда живо интересовавшая цивилизованное общество в целом и его творческую интеллигенцию, от Гая Петрония Арбитра в античном Риме до Чарлза Диккенса в Англии XIX века, в частности. Чем более неприличным считалось пожирание особей своего же биологического вида, тем более художники и мыслители интересовались сим экстраординарным проявлением свободы личности. Мудрено ли, что век XX с самого начала своего и, как мы уже сами успели заметить, до конца, очень даже характеризуется повышенным интересом к предмету. Научно-техническая революция, то-се, Декларация прав человека или освоение космоса - ничто не могло, конечно, уничтожить антропофагию как явление действительности, но отодвинуть елико можно дальше на задворки общественного сознания - могло и должно было. А затем, уже с некоторой воображаемой вершины человеческой культуры, надлежало отстранение наблюдать патологию в телескоп, почитая это наблюдение занятием столь же философским, сколь и пикантным.
Явление человекоядения, как известно, имеет своими побудительными причинами три объективных обстоятельства: а) традиционную дикость обычаев и жизненного уклада; б) вынужденный крайний голод; в) психическую патологию. За рамками данного исследования можно смело оставить иные побудительные мотивы: скажем, чисто научный интерес (знаменитый русский исследователь дикой первобытности Миклухо-Маклай); или неведение (уличная торговля пирожками и шашлыками), - ибо, строго говоря, ни нас с вами, дорогой читатель, ни доброй памяти г-на Миклухо нельзя, согласитесь, отнести к каннибалам в подлинном значении слова. Разумеется, возможно и благоприятное стечение всех трех обстоятельств: это ведет, понятно, к широкомасштабной эпидемии каннибализма.
Подобное, во-первых, весьма возможно в реальности - возьмите, к примеру, Смутное время, знаменитое не только подвигом Ивана Сусанина и утверждением дома Романовых. Никто не скажет, к чему в первую очередь ведет такого рода национальный хаос: к жестокому голоду, дикости бытовых отношений или всенародному съезду крыш, но ясно, что ко всему одновременно на каком-то определенном этапе, - а следовательно, к запасам на зиму солонины из соответствующего мяса. Что документально и зафиксировано хронистами эпохи, - и если у нас могут быть сомнения насчет приверженности к людоедству представителей привилегированных слоев общества Минина и Пожарского, то национальный герой Сусанин, отдавший, как известно, жизнь за царя, был, скорее всего, не чужд.
Во-вторых, искусственное, умозрительное совмещение трех факторов очень привлекательно для борзописца, ориентированного на социальную проблематику. Молодой и очень красный Илья Эренбург азартно моделировал картины взаимопожирания представителей "загнивающих" классов, а сердитый и уже не очень молодой Энтони Берджесс в одной из своих антиутопий достиг некоего занудного совершенства в изображении подлинно всенародного и всемирного потребления надлежащего продукта питания самыми широкими трудящимися массами. Даже Андрей Платонов не побрезговал подобными гастрономическими эпизодами, рубя топором без единого гвоздя антигитлеровский гротеск.
Засим трудно не впасть во грех рассмотрения вопроса под углом тех или иных политических пристрастий и нам. Скажем, подозрительно легко просится на язык формулировка "каннибализм как высшая стадия коммунизма". Соблазнительно в этом смысле заявить, что бывший большим другом Советского Союза вождь угандийского народа Иди Амин Дада явился основоположником, продолжившим ряд Маркс - Энгельс - Ленин - Сталин. А в претворении идеала всемирной перманентной антропофагии в дело особо преуспели красные кхмеры, похоронившие, как известно, треть своей нации, но похоронившие ее, как менее известно, если позволительно так выразиться, частично - за исключением некоторых деталей, почитавшихся неистовыми коммунистами деликатесом. Если учесть, что более совершенного воплощения коммунистической идеи, нежели былая красная Камбоджа, человечество не только не знает, но и придумать пока не в силах, то очень, очень привлекательны умствования в данном направлении. Следует, однако, учесть и то, что в современном обществе существуют-таки какие-то универсальные нормы внешней благопристойности, пренебречь которыми не может никакая политическая сила, и к чему бы ты ни был классово предрасположен, приходится соревноваться в комильфо с идеологическими врагами. По этой причине проинформированный службами Л. И. Брежнев перестал слать поздравительные телеграммы по поводу каждого пролетарского праздника "дорогому товарищу Пол Поту", чьи бравые солдаты оказались столь откровенно гастрономически расположены к ревизионистской печени. Справедливости ради следует сказать, что Пол Пот культивировал такое обращение с классовым врагом, будучи под ярким впечатлением от китайской "Культурной революции", когда хунвэйбины публично съели - отнюдь не в переносном смысле! - тысячи, если не миллионы старших товарищей в сугубо воспитательных целях (о чём комильфотный цивилизованный мир узнал только в 90-е годы ушедшего столетия).
Другой пример этому, куда более забавный, попался на глаза автору сих строк в незабвенные дни "перестройки". Тогда, как помните, был такой период неустойчивого равновесия в поисках относительно безболезненного официального определения и оценки личности Сталина и его эпохи, взамен детскоязычного "культа". И вроде бы что-то более-менее подходящее у многомудрой тогда еще Партии вытанцовывалось: особенно приемлемым казался образ правителя-реалиста, вынужденного идти на страшные жестокости, дабы не допустить какого-то якобы еще пущего ужаса. Этакий амбивалентный спаситель отечества, вроде пьяного и сифилитичного Петра Великого. Так вот лично мне попался на глаза тогда один из толстых журналов с каким-то плохим романом про это дело, и случилось машинально прочитать страничку, где выдуманный Сталин (литературный самоговорящий Иосиф Виссарионович, складно излагающий придуманные младшими современниками или потомками маразмы - вообще благодатная тема для отдельного исследования) беседует с кем-то там о каннибализме, имевшем место в проклятые стары годы. Когда, дескать, при царском-то режиме бежали с каторги, так одного лишнего звали с собой в побег, дабы все остальные в дороге его плотью подкреплялися. И вот, мол, чтоб таких позорных явлений никогда больше в жизни не наблюдалось, я и правлю железной рукой в этой дикой и развращенной царизмом стране. Хохот среди меня стоял гомерический. Ибо аккурат в те же самые поры как раз наблюдался первый серьезный информационный прорыв, и хотя бы "Архипелаг..." был уже весьма широко доступен, из которого следовало, что никогда людоедские сюжеты, подобные вышеприведенному, не были столь часты, как в эпоху повсеместных советских концлагерей. Не говоря уж о полностью каннибализированной советской властью в начале тридцатых Украине или голых островах посреди сибирской реки Оби, на которые выгружались тысячи классовых врагов исключительно на предмет беззатратного взаимоуничтожения.
2. Табу, шок и так далее
Строго говоря, все люди делятся на две части. На тех, у кого любое упоминание о каннибализме непроизвольно вызывает характерную тошноту, и тех, кто к подобным вещам относится со спокойной естественностью. Кого в целом больше и насколько - Бог весть. Можно только предполагать, по косвенным приметам., что преобладают все-таки небрезгливые. Как бы там ни было, и тех и других сия тема определенным образом возбуждает; кого - болезненно, кого - остро, едва ли не близко к нестандартному сексуальному переживанию. И не использовать это было бы со стороны всякого рода "инженеров душ" и "властителей дум" непозволительным расточительством. Ведь и сам батюшка-фольклор подобными мотивами перенасыщен. Народные сказки корнями уходят в давнишнее родоплеменное устройство (см. у Фрэзера и Проппа, филолог), когда ели всё подряд без разбору. Для детских страшилок вообще ничего естественней этой темы нет, даже возвращение живых мертвецов имеет, простите каламбур, бледный вид. Тошнотворный анекдот (ответвление жанра) подобное железно подразумевает. Современный городской романс - и тот не брезгует. Так что, когда профессиональный, например, литератор начинает работать в сходном ключе, - он не болезненный психопат, а наследник богатой, подлинно народной культуры. Плохонький писатель Габриэль Гарсиа Маркес на подобных густых наворотах нобелевку выцепил. И Фидель его дружески целовал, хотя кое-на-какие творческие находки гениального приятеля мог бы и обидеться.