Андрей Геласимов

Хома (по мотивам повести Н.В. Гоголя "Вий")

- До какого Ковтуна.

Горобец помрачнел.

- Да был тут у нас один. Фамилия Явтух, а прозвище было Ковтун.

- И что с ним случилось?

- Лучше тебе не знать. Пойдем, я тебя молитвам научить должен. Скоро стемнеет. Гроб в церковь понесем.

Виктор сделал шаг вперед и вплотную приблизился к Горобцу.

- Нет, ты мне расскажи.

- Да чего там рассказывать? Справный был козак. Теперь нету. Вернее, есть, но уже вроде и не козак. Сотник дочку из-за него с хутора отселил. За других козаков боялся.

- Да что с ним случилось? Толком можешь сказать?

Горобец покосился на козаков в пулеметном гнезде и украдкой перекрестился.

- Не надо бы к ночи… Но так и быть. Тем более – кому про это знать надо, как не тебе.

Он еще раз перекрестился.

- В общем, Ковтун этот начал сохнуть по ней. Девка красивая. На других хуторах таких днем с огнем. Только нам-то про ее красоту все известно было. А вот Ковтун сдуру на все разговоры рукой махнул. Как привязанный за ней везде таскался. А потом странный немного стал. Задумчивый. Сидит целый день в углу, автомат чистит. Никому слова не говорит. Как-то ночью пошел еще с тремя в караул, да всех положил из автомата. Полдня кровь со стен отмывали. А сам исчез. Как будто и не было его. Отправили за ним в лес пять человек – ни один не вернулся. И, главное, выстрелов не слыхать. Потом нашли их. Он их по деревьям развесил. Все без голов, и руки-ноги до костей изорваны. Как будто зубами их грыз. И пуля его не берет. Иногда днем вон там на горе показывается. Стоит вон на той опушке, сверху на хутор смотрит. Снайпера сколько раз били. Только вздрагивает. В бинокль видно – аж мясо от него летит. Постоит-постоит, потом развернется и в лес уходит. Так что я бы на твоем месте туда убегать не спешил.

- А в хутор он не спускается?

- Иногда по ночам. Бабы говорят – видели, как он в окна заглядывает. Но в хату войти ему силы нет. Образа у дверей стоят, и у окон. Не знаю, чего он ищет. Может, панночку свою ждет.

Виктора поежился от озноба.

- Ладно, пойдем, - сказал Горобец. – Молитвам тебя научу. Без них твое пропащее дело.

Вечером гроб для панночки был готов. Стоя рядом с ним, Виктор старался не смотреть на лицо покойной. Козаки положили гроб на автоматы и понесли в церковь. Было уже темно.

- Отмоли мне дочь, - сказал сотник, оставшись с Виктором наедине. – Сумеешь – до конца жизни богатым будешь.

- Я в банке работаю.

- Тогда просто так отмоли. Я тебя за это живым оставлю.

Дверь за ним со скрипом захлопнулась. Виктор слышал как снаружи на нее повесили замок. Он постоял, не оборачиваясь, еще минуту, потом неумело перекрестился и посмотрел туда, где поставили гроб. В церкви было темно и тихо.

* * *

Сначала все шло хорошо. Он монотонно читал из огромной книги, которую дал ему Горобец. Слова для него были совсем чужие, но он старательно выговаривал их в гулкую пустоту церкви. Эхо разносило его голос по всем уголкам.

«Главное – не смотреть туда», - билось у него в голове. – «И не выходить из круга».

Свеча, стоявшая перед ним, освещала только небольшой клочок пространства вокруг него и неровно очерченный мелом круг.

- Что хочешь делай, но не переставай читать, - шепнул ему перед уходом Горобец. – Что бы ни случилось. И не перешагивай круг.

Иногда он поднимал глаза от освещенных страниц и озирался, стараясь не смотреть в ту сторону. Пламя свечи колeбалось. На стенах дрожали тени. Стояла мертвая тишина.

Внезапно он ощутил, что он не один в церкви. Кто-то был рядом. И этот кто-то смотрел на него. Замирая от ужаса, он повернулся в сторону гроба и с облегчением увидел, что панночка спокойно лежит на своем месте. Он перевел дыхание.

«Нельзя останавливаться, - мелькнуло у него в голове. – Надо читать».

Он опустил глаза на книгу и замер от ужаса, потому что отчетливо услышал шорох в дальнем углу. Он снова взглянул на гроб – панночка была неподвижна. Шорох раздавался совсем с другой стороны.

«Нельзя останавливаться».

Не прерывая дыхания, он продолжал все громче произносить слова из книги. Он надеялся, что громкие звуки развеют его страх. Еще через несколько секунд шорох повторился. Теперь уже ближе. Кто-то стоял прямо напротив него. Сразу за границей света.

Виктор прикрыл глаза от света рукой и вгляделся в темноту. Там был человек. Мужчина в военной форме.

«Это же кто-то из козаков! – подумал он. – Слава Богу, хоть один из них остался».

Не в силах сдержать радости, он шагнул через круг, но темная фигура тут же отступила.

- Эй, - сказал Виктор. – Это ты, Горобец? Решил со мной посидеть? Иди сюда. Вдвоем не так страшно.

Человек перед ним молча сделал еще шаг назад.

- Куда ты? Иди сюда.

Виктор двинулся к нему. Человек отступил к самой стене и опустился на низенькую скамейку.

Виктор подошел к нему вплотную и попытался разглядеть его лицо. Человек сидел, опустив голову.

- Горобец, это ты?

Человек начал медленно поднимать голову, и Виктор в ужасе отшатнулся. Вместо лица он увидел кровавую маску.

- Иди читай, - сказал тот, кто сидел перед ним, с трудом разлепив губы. – Сейчас встанет.

Не чувствуя ног, Виктор начал отступать назад. Боковым зрением он уже видел, что гроб был пуст.

- Не выходи за круг, слышишь? – прошелестел мертвый голос у самой стены. – Не выходи оттуда.

До меловой черты оставался всего один шаг.

- Витька, - раздался вдруг сзади детский голос. – Витька – дурак. Иди играть с нами.

Он обернулся. Перед ним стояли двое мальчишек лет десяти. Павлик и Лешка.

- Иди к нам.

Последним усилием воли он сделал еще один шаг и переступил через черту.

- Вас уже нет, - прошептал он. – Вы утонули.

- Ну и что? Иди – поиграем.

Они сорвались с места и убежали в темноту. Виктор слышал как они бегают и смеются.

- Витька-дурак.

Он опустил глаза в книгу и, почти выкрикивая, начал читать. Через мгновение в церкви все стихло. Он перевел дыхание и решил больше никуда не смотреть. Чего бы это не стоило.

В следующее мгновение он с ужасом осознал, что произносит совсем не то, что написано в книге.

- Ну как ты читаешь? – сказал кто-то слева от него.

Виктор повернул голову и увидел, что рядом с ним стоит Горобец.

- Я же тебе говорил – слово в слово читай, а ты все буквы наоборот переставил. Дай сюда книгу.

Виктор взял книгу и послушно протянул ее Горобцу.

- Ближе подойди. Чего ты ее оттуда мне тянешь?

Виктор опустил взгляд на пол и увидел, что сапоги Горобца стоят ровно на самой черте.

- Ну, давай. Чего ты?

Виктор замер, потом положил книгу назад.

- Сдохнешь здесь! – закричал Горобец на всю церковь и исчез в темноте.

Больше Виктор головы от книги не поднимал. Он слышал как вокруг него ходили люди, звали его знакомыми и незнакомыми голосами, умоляли посмотреть на них, плакали, но он головы от книги не поднимал. Только кричал все громче и громче, пока под утро уже не начал хрипеть.

За полчаса до рассвета все стихло. Виктор перешел на шепот. В горле у него першило, но он боялся остановиться, поэтому иногда заходился в приступе кашля, и все-таки не переставал читать.

Когда тишина простояла минут двадцать, и Виктор подумал, что все позади, он на мгновение приостановился и поднял глаза. В полуметре от него у самой черты неподвижно стояла панночка. Не отрываясь, она смотрела прямо ему в лицо.

- Еще две ночи, Хома, - прошептала она. – Две ночи.

В этот момент закричал петух. Панночка погрозила Виктору пальцем и медленно вернулась в свой гроб.

* * *

- Это Ковтун был, - сказал Горобец, вставая из-за стола. – А вы чего здесь расселись? Нечем заняться?

- Ну, интересно же, - протянул один из козаков, набившихся в хату, чтобы послушать Виктора.

- Иди посты проверяй, - велел ему Горобец. – Устроили вечер воспоминаний. А ну, все поднялись и освободили помещение.

Когда козаки, позвякивая оружием, вышли из хаты, Горобец повернулся к Виктору.

- Ковтун к тебе приходил. Это точно. Непонятно только - почему он тебе помог. Видно панночка ему трогать тебя не велела. Ты ей самой нужен.

- Спасибо на добром слове, - с трудом проговорил Виктор.

- А, может, ты ей чем-нибудь насолил?

- Не знаю. Я вообще ничего не знаю.

Горобец некоторое время молча смотрел на его склоненную голову. Потом вздохнул и сказал задумчиво:

- А ты весь поседел. Надо же, вся голова седая.

* * *

На этот раз Ковтун появился почти сразу. Как только козаки заперли дверь, Виктор почувствовал, что он опять не один в церкви. В дальнем углу зашелестело, потом послышались медленные шаги, и Виктор затаил дыхание, ощутив, что на него смотрят почти в упор. Не поднимая головы, он начал читать. Слова срывались у него с губ и тут же затихали, растворяясь в обступившей его тишине.

- Сейчас, - сказал Ковтун.

В следующее мгновение Виктор зажмурил глаза от яркого света, который внезапно залил всю церковь. Сотни свечей, вспыхнув, осветили даже самые дальние уголки. Крышка гроба с треском отлетела вверх, как будто изнутри по ней ударила страшная, бесконечно долго сдерживаемая сила.

Виктор пригнулся еще ниже и стал лихорадочно произносить слова, смысла которых он уже совсем не понимал. По церкви пошла волна. Воздух как будто вздрогнул и загудел, сгущаясь вокруг него. Со стен посыпалась лепнина, куски штукатурки, церковные украшения. Все это летело в его сторону, осыпая его градом ударов. Он закрывал голову руками и продолжал читать. Внезапно все стихло.

Гроб с лежащей в нем панночкой медленно поднялся со своего места и начал плавными кругами уходить вверх. Через секунду он исчез в темноте где-то под самым куполом.

Вдруг раздался оглушительный удар, и все двери разом вылетели как от мощного взрыва. В окна полился ослепительный свет. Еще секунда – и в церковь хлынул поток закутанных в темные балахоны фигур. Их лица были закрыты тяжелыми капюшонами. Виктор, срывая голос, продолжал читать.

Когда фигуры в балахонах наконец замерли, ему показалось, что откуда-то доносится слабое пение. Оно было так прекрасно, что у Виктора перехватило дыхание. Никогда в жизни он не слышал такой музыки. Пение усилилось, и он понял, что поют обступившие его фигуры. Внезапно они снова пришли в движение. Продолжая петь, они дали проход чему-то, что должно было появиться из центральной двери.

Взглянув украдкой на распахнутую дверь, Виктор подумал, что мог бы броситься и убежать из проклятой церкви, но тут же отказался от этой мысли и продолжал читать. Он понял, что не знает, какие ужасы могли скрывать под собой грубые балахоны.

В это время голоса поющих достигли полной силы, и ему стало трудно дышать. Слезы необъяснимого восторга душили его, и несколько раз его собственный голос едва не сорвался в рыдание.

Наконец в проеме центральной двери показалась новая фигура. На ней не было балахона. На ней вообще не было ничего. В церковь на огромном черном коне въехала обнаженная панночка.

Ее конь, потряхивая гривой, медленно переступил через церковный порог и двинулся по проходу между поющих фигур. Проход упирался в круг, начерченный на полу вокруг Виктора.

Сначала он не заметил появления панночки, потому что старался совладать с собой и с охватившим его неясным восторгом, причиной которого была волшебная музыка. Он старался сосредоточиться на словах, которые произносил, но вдруг понял, что поет их вместе с таинственным хором. Испугавшись, он тут же запнулся и невольно оторвал взгляд от страницы.

Вернуться к ней он уже не смог.

Медленным шагом конь панночки надвигался прямо на него. Склонившись к голове своего коня, она улыбалась и смотрела Виктору прямо в глаза. Ему показалось, что она смотрит ему в сердце.

Конь остановился у самой черты, и панночка плавно соскользнула на пол. Пение оборвалось. Фигуры замерли на мгновение, и потом с каждой из них, так же плавно как панночка с коня, на пол соскользнул балахон.

Церковь озарилась сиянием нагих тел. Виктор стоял в окружение самых прекрасных девушек, каких он когда-либо видел.

- Иди сюда, - сказала панночка, опускаясь перед ним на огромное покрывало. – Ночь коротка.

Глядя ему прямо в глаза, она медленно погладила рукой живот.

Забыв о книге, он зачарованно смотрел на то, как скользит по телу ее рука.

- Не успеешь, - шепнула она.

Виктор сделал шаг. Потом еще один. Потом еще. Переступив черту, он медленно опустился рядом с ней на покрывало.

- Теперь ты мой.

Она приподнялась на локте. Виктор начал склоняться к ней.

В это мгновение какая-то страшная сила бросила его назад, едва не оторвав ему руку.

- Ковтун! – диким голосом закричала панночка, тотчас оказавшись на ногах.

Между нею и Виктором стоял козак-оборотень. Он глухо рычал, продолжая держать Виктора за руку. От мертвой хватки Ковтуна Виктора с ног до головы пронзила нестерпимая боль.

- Ковтун! – снова закричала панночка.

Размахнувшись, она как тигрица лапой, ударила оборотня по горлу, одним движением снеся ему голову с плеч.

Безголовый Ковтун еще несколько секунд, покачиваясь, простоял перед панночкой, потом хватка его разжалась, он рухнул на колени и наконец упал прямо вперед. Кровь из его горла хлынула на покрывало.

Виктор в ужасе сделал шаг назад и переступил границу круга. Панночка, как дикая кошка, развернулась к нему и зашипела, так что у него мороз побежал по коже.

- Иди ко мне, Хома! – шипела она. – Иди сюда!

Виктор, спотыкаясь, бросился к книге. Он вцепился в нее, как утопающий в безбрежном ночном океане цепляется за жалкий спасательный круг.

До самого утра он больше от книги не оторвался.

* * *

Наутро Виктор козакам рассказывать ничего не стал. Не захотел.

- Можете сами со мной сегодня ночью в церковь пойти, - сказал он. – Кто смелый.

Потом помолчал и добавил:

- Хохлы.

В час дня ему приснилось, что он убежал. А, может, это было не в час дня. Может быть, в два. Потому что трудно во сне понять – сколько сейчас времени на той стороне. Там, где не спят. Где ходят вокруг тебя и звенят посудой. И чистят картошку. И хлопают кого-то по заднице. И этот кто-то смеется, и говорит громко: «А вот я сейчас пойду и все своему мужу скажу». Но недостаточно громко, чтобы тебя разбудить. Потому что ты очень устал.

Так как не уставал никогда в жизни.

И теперь бежишь, с неимоверным трудом отрывая ноги от земли. Как будто это не ноги, а телеграфные столбы. И тот, кто их вкопал, умер уже лет сто пятьдесят назад. Если тогда был телеграф. Скорее всего не было.

Но ты все равно бежишь. Переставляя ноги. Потому что – к черту этих козаков. И церковь их тоже туда. И сотника. И его дочку.

Смотришь – а там впереди поле. Или, вернее, не смотришь, а просто знаешь. И даже не впереди, а уже под тобой, и ты где-то посередине. Осталось двадцать шагов. Там наши. Кричат – давай, давай, немного еще. Машут руками. И форма такая странная. Но ты знаешь, что они русские. Потому что солдаты. И у них есть свой БТР. А сзади уже начинают лететь мины. Свистят в воздухе, и потом – бум! И еще раз. И ты удивляешься, потому что в хуторе не было миномета. Но бежать остается всего ничего. А потом – полная тишина.

И над всем полем откуда-то сзади оглушительный шепот: «Хома…»

Ты оборачиваешься и видишь ее. Но оборачиваешься очень долго.

Она шепчет: «Не уходи». Она далеко, но ты все равно слышишь. И видишь. Потому что она плачет, и ты никогда в жизни не видел такого печального лица.

И такого красивого.

Позади нее в лесу появляется что-то темное. Как туман, но страшнее. Очень страшное. Струится оттуда, обхватывает ее, уносит назад – в темноту.

«Не уходи…»

И ты просыпаешься. Потому что терпеть это больше просто нет сил.

* * *

- А, может, тебе автомат дать? – сказал один из козаков, когда они вышли из хаты и направились в сторону церкви. – Покроши их там всех в капусту. У меня безотказный. Я тебе еще пару лишних рожков дам.

- Дурак ты, - сказал ему Горобец. – Где же ты видел, чтобы ведьму из автомата били?

Но Виктор не слушал их. Он уже никого не слушал.

Все началось почти сразу. Пол в церкви вздрогнул, треснули плиты, и из-под земли начали появляться руки, плечи и черепа. Через секунду вокруг стоял дикий вой. Церковь гудела от крика.

Со стен осыпались какие-то твари, переплетались щупальца. Чудовища сталкивались в бешеном круговороте и рвали друг друга на части. Повсюду летели куски плоти, на стены брызгами разлеталась кровь.

Виктор чувствовал, что вся эта свистопляска с каждой минутой все теснее стягивается к нему. Но он не испытывал страха. Он вообще не испытывал ничего. Просто читал из книги. Перелистывал страницы и монотонно произносил слова.

Потому что ему было все равно. Он знал, что это не важно. Самое важное должно было произойти потом. Позже. Гораздо позже.