Олег Горшков

Стихи

 
 1. Рождество. Апостериори.
 
 Праздник медленно, но верно 
 Набирает обороты.
 Обретает четкость линий 
 Контур зреющих торжеств.
 И шампанское в авоське 
 Мерно звякает о шпроты,
 И витрины акварелью 
 Разливаются окрест.
 Город пахнет свежей сдобой, 
 Марципаном и корицей,
 Мандаринами, свободой, 
 Хвоей, снегом, детским сном. 
 И плывет по небу время 
 В золоченой колеснице,
 И ступицы звезд мерцают 
 Фосфорическим огнем.
 Обновляются подспудно 
 Антураж и мизансцены.
 Образ мыслей обретает 
 Безрассудство и кураж:
 Не о битвах, не о быте, 
 Не о целях, не о ценах - 
 О несбыточном и вечном,
 О негаданных дарах.
 Праздник медленно, но верно
 Набирает обороты,
 Превращая скучный город
 В неуемный Вавилон.
 И Господь еще резвится
 В снежном городке, как отрок.
 Но грядущее похмелье
 Не разделит с нами он...
 
 2. Элегическая картинка
 
 Мне больше не о чем заботиться,
 Сжигать мосты и гнать коней.
 Жизнь все равно внезапно кончиться.
 Так что теперь носиться с ней?
 Мне больше незачем печалиться,
 Печалюсь как-то не о том.
 Что мои осени случайные
 В своем надрыве золотом?
 Мне больше не на что надеяться -
 Разбит от сбывшихся надежд.
 Ни радость пополам не делится,
 Ни горе не разделишь меж
 Любыми близкими и дальними.
 Всё что ни сталось одному.
 И все заезженные данности
 Постыли стылому уму.
 
 3. Цитаты из Серебряного Века
 
 Ночь была цитатой из Цветаевой -
 Помните <зрачок, сосущий свет>.
 Ночь звучала ватными октавами.
 Скрадывала свой же силуэт.
 С чертовщиной вальс ли пастернаковский
 В форточные рамы залетел?
 Или грустный ангел в шторы плакался -
 Выплакаться вдоволь захотел.
 И казалась ночь веков флотилией.
 Мель и штиль. Вернее, Мандельштам.
 Корабли времен не уходили,
 Сколько их навек застряло там...
 Обретешь ли голос за дукаты
 Даже если дьявольски богат.
 Мир давно разобран на цитаты.
 Мир опять составлен из цитат.
 
 
 
 4. Очень несерьезные стихи
 
 Конечно, бред. Но в самом деле,
 Однажды, с жуткого похмелья,
 В одном, условно скажем, теле,
 Живом едва лишь, еле-еле,
 Которое, признаюсь, все же,
 Имело наглость быть похожим
 На то, что мне принадлежало,
 (Нет, чтоб не допустить промашки,
 Скажу, про сходство, но с натяжкой.
 И чтоб не слыть здесь пустословом,
 Скажу, с натяжкою условной).
 Так вот, в недвижном этом теле,
 В котором лишь глаза горели
 Огнем растерянно-тревожным,
 Кубизм подчеркивая рожи,
 Вставал... (вы что подозревали?)
 ...Вопрос, что рос и зрел в провале
 Глобальном памяти - Вот блин,
 Ух, ё..., Пикассо и Дали,
 Да кто я, что я, мать твою?
 Игру слов дальше утаю.
 И стало тело, оробев,
 Искать само себя в себе.
 Понятно, внешнее вторично.
 А вот найти б себя, как личность.
 И тело, позабыв про голод,
 Ловило внутренний свой голос.
 Тут начался сыр-бор такой,
 Что хоть опять ныряй в запой,
 Не приходя с утра в сознанье.
 Какое все же наказанье
 В себе услышать голоса.
 Один твердит - Ты ловелас,
 Ты вместе, Дон-Жуан и Ржевский,
 Ты Казанова и Раевский,
 Кот мартовский, бесстыжий хват,
 Растлитель всех лолит подряд.
 При этом сам прожженный циник
 И сволочь знатная. Полтинник
 Такому красная цена
 В базарный день. И то она,
 Конечно, будет непомерной.
 Ум невелик. Характер скверный.
 Второй подхватывает живо -
 Ты мот, игрок, должник, транжира,
 Жуир, безумец, сумасброд,
 Каких еще не знал народ.
 Стирать локтями ты готов
 Сукно всех карточных столов.
 И не придумано таблетки,
 Чтоб страсть твою избыть к рулетке.
 А третий молвит - Ты лентяй.
 И это мягко. Это льстя
 Еще заключено, пожалуй. 
 Ты паразит, ты трутень жалкий,
 Ты тунеядец всех времен
 И беспринципный фармазон.
 Последнее, уж это к слову,
 Но будь и к худшему готовым.
 И тут итожит всё четвертый -
 Не буду лгать, калач ты тертый.
 Ты ко всему еще святоша.
 Ты с виду вон какой хороший:
 Опухла морда. Перегар.
 Мол свойский парень, божий дар.
 Лежишь, поникнув головой.
 Прям агнец жертвенный какой.
 Все ищешь суть, как оглашенный.
 Ни дать, ни взять - в скиту отшельник.
 А нет бы к бару дотащиться
 И без затей опохмелиться.
 Я так и сделал, что скрывать,
 А вам весь этот вздор читать. 
 
 5. 
 
 Здесь взять бы верный тон до малого акцента,
 До выдоха в строке. Унять, унять, унять
 Диктаторскую спесь печали и абсента.
 И не писать диктант, диктантов не писать.
 Ну что теперь с того, что зрелая зима
 На кухне, в церкви, дне, ночи и разговоре?
 А что тоска? Она - из вечных априори,
 Напрасных и пустых для горького ума,
 Из бедных дочерей той тишины взошедшей. 
 Мы к древу тишины страдать пригвождены?
 А тишина, она - подробна и волшебна.
 По ней гуляет Григ, при ней же в ледяных,
 Продрогших городах присутствует природа,
 И дышит зимний сквер безлюдной чистотой,
 Нам оставляя дом, огонь, себя, свободу
 И книжный фолиант, и стих очередной...