Однажды утром я проснулся от негромкого пения. Сосед по палате - добродушный пузатый армянин Яша - стоял возле холодильника, раскладывал продукты и тихо-тихо пел. Пел самозабвенно, как поют только для себя. Я лежал, слушал и боялся пошевелиться. Ведь если бы он заметил, что кто-то не спит, перестал бы петь...
Все получилось, как в сказке. Два дня я проболел дома, а на третий день, когда уже думал, что все обошлось - вдруг стало худо. Первый раз в жизни пришлось вызывать "Скорую". Недолго раздумывая, было решено везти меня в больницу. Я вяло отбивался:
- Может, лучше дома.
- Никаких, - ответил фельдшер. - Нам еще придется тебя на носилках нести.
Представить себя на носилках, в собственном подъезде - выше моих сил. Да и как бы они меня несли? Ногами вперед?
Обливаясь потом и задыхаясь, я доковылял до машины сам.
Лежу, еду, и размышляю о том, кто придумал называть машины "скорой помощи" - "каретами". А через заднее окошко вижу крыши домов, небо, весь здоровый и красивый мир, от которого меня так спешно увозят.
Приемный покой. Инвалидное кресло. Унижаться, так до конца, почему-то подумалось мне. Молоденькая медсестра толкает меня к кабинету.
Далее началось оформление, неясные перемещения в кабинет УЗИ (где я чуть не заснул, когда меня "просвечивали") и еще куда-то.
Дальнейшее прозвучало как приговор:
- Раздевайся!
- Как? Совсем?
- Совсем.
- Можно меня отгородить чем-нибудь, - попросил я.
- Ой, мужчина, кто на вас смотреть будет, - ответила медсестра, но увела за ширму.
Я разделся, меня завернули в простыню и покатили в реанимацию. Со стороны я был похож на Джека Николсона в финале "Полета над гнездом кукушки"...
Двери жуткого лифта с шумом закрылись и тут, наконец, до меня дошло, что все это страшно и надолго...
Я открыл глаза, кто-то трогал меня за плечо. Белый потолок, занавески, к рукам тянутся трубочки капельниц. Для верности руки были привязаны к кровати. Я подумал, почему-то всегда говорят о каком-то тоннеле. А ведь не было никакого тоннеля. И света в конце тоже не было. Вранье. А может быть, меня дальше просто не пустили.
- Как вы себя чувствуете? - спросил врач.
- А как вы думаете? - еще и язвить пытаюсь...
- Все самое страшное позади, - сказал врач.
- Значит, будем жить, - ответил я.
- Расскажите подробно, что с вами случилось...
Я рассказал.
Врач ушел, а я снова заснул.
И проснулся оттого, что кто-то снова трогал меня за плечо. Забегая вперед, скажу, что так повторялось раза четыре. Здорово же я всех перепугал...
- Как вы себя чувствуете? - спросил другой врач.
- Я должен сказать "лучше"?
- Скажите как есть...
- Ничего вроде...
- Расскажите подробно, что с вами случилось...
- Дело было так...
Потом я проснулся ночью. О том, что время суток - ночь, я догадался по темноте за окном. В больнице как нигде теряется ощущение времени. За шторкой тихо переговаривались две медсестры:
- Витька - подлец, - возмущалась одна.
- Что случилось? - горячо интересовалась другая.
- Купила тест на беременность - результат положительный.
- Жизнь продолжается, - подумал я. - Даже там, где ее нет.
На соседней кровати маялся дед. Опутанный приборами и проводами он орал:
- Сестренки, воды!
- Вам нельзя, - возражали ему.
Старик хрипел раненым в атаке бойцом:
- Сестренка, дочка, бля. Воды!!!
- Заколебал, - реагировала "сестренка", - нельзя вам. Вас и так еле откачали...
Однако подошла и смочила ему губы.
Старик не унимался:
- Воды хочу... Я на подводной лодке служил...
- Ну и что?
- Нам там спирт выдавали... Дайте воды, милые...
- Нельзя вам...
- Я сам спирт раздавал, - стонал, обессилев, дед...
- Ну, как же вы не понимаете...
А справа от меня лежала в коме девушка по имени Олеся. Ей было двадцать один. Иногда она стонала. Нянечки обращались с ней, как с самым близким человеком. На ее фоне мои болячки казались мне пустяком. И вдруг стало ясно, жизнь - единственная, и держится только на желании жить. Всего-навсего.
- Скажите, как вы сейчас себя чувствуете? - спрашивал меня врач.
Я неизменно отвечал:
- Хорошо.
В сравнении с Олесей я действительно казался молодцом...
Подошла медсестра:
- Подставляйте вену.
Я подставил. Девушка склонилась над моей рукой. Я почувствовал легкий запах духов.
И вспомнилось, что лежу я без трусов, и всей одежды у меня - казенное одеяло, а под кроватью дремлет вершина милосердия - "утка", и вообще для комплиментов вроде бы и не время.
Она улыбнулась и сделала укол. Потом этих уколов станет так много, что однажды пришлось колоть в вену на кисти...
Больничный мир принимал меня со всей сопутствующей деловитостью, и я оказался не готов к этой перемене. Проснувшись ночью, я представлял, как внизу тает снег, и отказывался понимать что такое "плохая погода". Какие глупости мне говорили про слякоть! Ведь она была там, с другой стороны стены... А я был здесь, без трусов. И ко мне приходила брать кровь женщина с глазами, как у Лайзы Минелли. Я любовался ей все это время.
- Об одном жалею, - говорил я.
- О чем? - спрашивала она, набирая кровь из вены.
- О том, что для вас я, прежде всего, больной, пациент, а уже потом - интересный мужчина.
Она улыбалась, а я, вдохновленный, продолжал:
- Что же вы все на иглу смотрите, на вену. Посмотрите в мои нежные глаза, красивые, как небо над ночной Атлантикой...
Все, что я мог - это говорить, а за такие глаза никакой крови не жалко.
На самом деле, все было не столь мрачно и трагично. Просто я впервые, в сознательном возрасте, оказался в больнице, да еще и на "скорой" привезли. Что в этом хорошего...
А на второй день, ближе к вечеру, в реанимации меня навестила Елена Анатольевна, мой начальник. Я спал, просыпаюсь - Лена. В блеклом больничном халате.
- Вам идет, - говорю.
- А ты молодец, ничего смотришься, - сказала Лена.
- Спасибо.
- Ребята тебе передали.
Ребята обклеили поздравительную открытку изображениями голых девиц. Особенно мне понравилась одна - между ног у нее стоял патефон. Знают мою слабость к старинной технике.
А потом опять пришла медсестра, подключила к руке какую-то фигню, и я опять вырубился. Большинство времени я провел именно так: вырубленным. Сон - лучшее лекарство, не так ли?
Но о снах чуть подробнее. Сны были странные. Мне раньше такие никогда не снились.
В одном из них я убеждал Ольгу Журавлеву, друга, редактора одного журнала, ни в коем случае не брать на работу собаку. Помню, как в пылу убеждения заявил:
- Как она будет в ведомости расписываться, ты подумала?
В другой раз я шел домой, мимо общежития медицинского училища. На балконах стояли студенты и прицельно кидали в меня лопатами. Я, как Бельмондо, ловко уворачивался, перехватывал лопаты на лету, и метал их обратно. Поверженные студенты грушами сыпались с балконов.
Время утратило деление на минуты, мир сжался до размеров реанимации. На тумбочке у меня неизменно стояла банка с соком. Менялись медсестры, но оставалось главное - куча уколов, капельницы в обе руки, регулярно сдавливавшая плечо манжета тонометра.
Затем наступило воскресенье. И не простое, а вербное. Праздник.
Подошел ко мне врач и озабоченно сказал:
- Вы у нас еще ни разу не сходили "по большому"...
- Ну и что? Я ведь почти ничего и не ем. Не хочу.
- НАМ очень НУЖНО, чтобы вы сходили "по большому"...
- А если нет потребности? - спросил я.
- Значит так, - решил врач. - Мы дадим вам слабительное. Он высыпал мне на ладонь две таблетки. - И вы у нас сходите.
- А вы не боитесь? - ответил я, с недоверием осматривая два желтеньких кружочка. Недобрые предчувствия охватывали меня. На всякий случай я выпил всего одну, а вторую незаметно бросил под кровать.
А за ширмой начиналась небольшая гулянка. Я слышал, как медсестры выставляли на стол закуску. Слышался плеск разливаемых в стаканы жидкостей. Конспиративное чоканье и сдержанный смех.
Но слышались звуки и в моем животе. Словно кто-то вдруг решил навести там порядок, и выражал бурное недоумение. Я терпел и пытался думать о чем-то отвлеченном.
Из-за ширмы послышалось:
- За прекрасных дам!
Терпение у меня кончилось:
- Алё! Девушки!
И "прекрасные дамы" поспешили ко мне с судном, пытаясь сохранить на лице доброжелательность. В реанимации работают самые терпеливые люди. Кто б еще так смог?
- Все? - спросили меня.
- Все, - честно сказал я. В больнице нет таких слов - "неудобно", "стесняюсь", "отвернитесь, пожалуйста".