Н Е Ч И С Т Ь часть 6
...что ты в самом деле? Я уже большой мальчик и ник-каво не боюсь, тем более с такой отчаянной командой, как ты с Васькой, да Мурман с Аленкой. Нет, правда, бабушка, я за эти дни так... , в общем, я чувствую себя пожившим и пережившим; одним махом занесло меня в вашу взрослую жизнь, будь она неладна, и обратно в детство мне уже не выпрыгнуть. Но уж если и погибну - клянусь! - только вперед тебя, а не после тебя. Человечество - само собой, но тебя в обиду не дам!
- Лешенька, эх, Лешенька... А говоришь - взрослый... Я-то старая, дуб столько не живет, сколько мне довелось, а ты только глаза открыл и уже несусветицу несешь... То противно, что чтобы до сатанинского отродья дотянуться - еще и сил не приложено, а уже свои безмозглые грозятся. Свое брюхо им дороже ума и чести, боятся они доверить его другому. Вот все как у человеков: пнешь, докажешь силу - оближут, погладишь, дашь слабину - враз руку отхватят.
-- Да-да, народная мудрость, типа... Ты ее уже говорила, баб Ира. Так они думают, что колдовская сила во мне еще не проснулась?
-- Наверное в том и я, старая, виновата... Так бы они еще и призадумались, да сболтнула я Сонычу, хрычу косоглазому, объяснила про джинна в скляночке. Не верят они в твою собственную силу.
-- Ну-ну... Она во мне есть, теперь я точно знаю. Бабушка... Эх, мало бы им не показалось... Мне бы только разобраться как ее включать... Хорошо бы мухоморов перед совещанием нажраться...
-- Зачем еще мухоморов?
-- Так, теоретические догадки. Чтобы силу спровоцировать, бабушка, не для кайфа...
-- А-а, ну да, поняла теперь. Только это баловство, а не сила. В должную минуту как раз и подведет. Не мухоморы - кровь нужна.
- Что?
-- То. Добытой кровью омоешься - обретет тебя сила. А ты - ее обретешь, взаимно. Как это я сразу не догадалась. Да. Видишь ли, мы все в большинстве своем подолгу живем, особенно если Петра Силыча считать, уж он бывало, выпьет на размер души, да начнет вспоминать, так такого нарассказывает, что и не знаешь - правду говорит, либо...
-- Бабушка...
-- А?... Тьфу, заболталась. Кхм...И у нас, у всех, такая раньше жизнь была, не только что долгая, а что и не захочешь иной раз, да крови все равно не минуешь. А тебе-то - откуда было взять? - Леха сразу вспомнил разбитые морды лохотронщиков, - наверное, это не то... Принялся размышлять дальше и вынужден был признать, что если для инициации нужна чужая кровь, то взяться ей было неоткуда.
-- Ну, бабушка... В твоих словах, вероятно, есть рациональное колдовское зерно, но где я тебе ее добуду? Что ж теперь, к соседям зайти на чашку чая да и зарезать одного-двух?... Да... да нет же! Это я для красного словца, дались мне твои Мокушины! Ты права, негде мне было в крови омываться, не омытый на совещание пойду. Может, там умоют.... Бабушка, ну ладно, ну... Я вовсе не хотел ничего такого сказать, не обижайся на меня. Просто я боюсь своих этих "родичей" - по крайней мере сегодня - не меньше своего дурацкого главного врага. Боюсь - и со страху леплю всякую м... фигню. Пойми меня, пожалуйста.
Старуха отсморкалась, утерла глаза и побежала в сени за водой - в самовар долить.
-- ...Вот что, Лешенька, если край придет, я постараюсь им сначала по хорошему все это объяснить, может они и склонятся к здравому рассудку. А может ничего этого и не понадобится. Но сам пока не признавайся - сразу без уважения отнесутся.
-- Слушай, а Сфинкс, что, не считается?
-- Так они - нежить, хоть и Древние. А потребна кровь живая.
-- Кстати, вот ты рассказывала сегодня... Какой смысл перед людь...дишками изображать нетронутого сфинкса, аварии... И вообще прятаться от них? Они ведь слишком слабы для нас, да и для них ? Или я чего не знаю?
-- Так издревле повелось, еще до меня. Силыч, батюшка твой, объяснял вроде, по всей науке, да непонятно и не упомню я... Если бы мы открыто жили, то, во-первых, друг друга бы куда чаще истребляли, а во-вторых тех бы чаще видели - опять резня. А в третьих - людишки рано или поздно количеством бы взяли, потому что злобы и зависти им не занимать ни у нас, ни у тех. Вот, скажем, живет колдун тысячу лет и все окружающие знают про его колдовское естество. Обязательно найдется, кто не просто позавидует, а и собой рискнет, чтобы насолить за силу и долголетие против своего убожества: пырнет ножом, либо стрельнет, либо еще как исподтишка, неожиданно... Душой не переносят они меж себя тех, кто навеки и от рождения выше их, хоть нас, хоть своих, людского племени. Одним словом, таков обычай: жить среди них, а при этом без нужды не высовываться.
-- Ну а если - на секунду предположим - всех людей на планете извести как класс? Под корень?
-- О замахнулся! То тогда и мы выцветем вслед за ними. А уж те и подавно: они напрямую свои силы от людишек берут, от их гадостной натуры. Чем хуже человечек, тем им полезнее, удойнее.
-- Да?... Странно все это. Сами презираем, попираем, а сами без них не можем.
- Без людишек-то? Так уж заведено. Вон ты тоже дня не можешь без мяса, либо птицы прожить.
-- Могу. Хоть два, хоть три дня. Но не хочу.
-- Ну вот, сам же все и объяснил. Аленку с собой возьми.
-- И Мурмана, и Аленку. Но ты тоже обещала быть на собрании!
-- Конечно, Лешенька, а как же! За спиной встану, берегиней твоей буду.
-- По-моему кто-то пришел.
-- Нет, Лешенька, Ряшка сразу бы... О... и впрямь залаяла. Лешенька! А ведь вроде как в тебе сила стучится, себя проявляет... Иду, иду!... Надо же, раньше всех почуял...
Леха прислушался... Нет, все-таки бабка у него - прикольная старуха: то у нее дребезжащий тенор, какой и положен колдунье, перемоловшей на своем пути сотни и сотни лет, а то вдруг - гладкий оперный бас прорежется, вот как сейчас и все абсолютно естественно и легко, как у этой... Забыл. Мама иногда ставила ему допотопные советские пластинки, с целью приобщить, дать представление о молодежной культуре прежних поколений, да не в коня корм: старая музыка - полный отстой на ужасном звуке, а больше ничего. Но эта ацтекская индеанка, певица, ему понравилась как раз невероятными голосовыми переливами...
-- Ну и что там, бабушка, "черную метку" прислали?
-- Нет, на сборище зовут, они его теперь называют "вече". Смех и грех. В дом дяди Пети, надо идти, то есть на самом деле - он уже твой дом. Уж прости, я вместо тебя распорядилась насчет места, при нем всегда так было, там все сборища проводили..
-- Нет проблем. Обычай - он деспот не только меж людей. А как оно, вече, официально называется? Или раньше называлось? Шабаш?
-- Что ты! Шабаш - это у тех, они на нем своему Сатане поклоняются, задницу ему лижут. Так и называется: вече. Силыч иной раз синклитом обзывал, не знаю, по-каковски это, по-шумерски, что ли...
-- А если кто вдруг перепутает и к альтернативникам попадет? Наш, к примеру, на шабаше окажется? Или наоборот?
-- Бывает, редко конечно, что обманом завлекут... На шмотья сразу и порвут. И рвали. И с ними также поступают, если они попадутся.
-- А шпионы бывают? Ну, разведчики, засланные казачки?
-- Никогда. Это не смешивается, либо -- там, либо -- здесь. Невысокая нечисть - она да, кто особенно речью и разумом не владеет, - Лихоманка, скажем, нетопыри, - да, такое случается: сейчас нам служит, а завтра тем. Или людишки, они могут. Или Древние, вот хоть твою Аленку возьми. Но Древние - особь статья. А в целом - куда прислонился, оттуда обратной дороги нет.
-- Смешно.
-- Вот-вот. Думаю, не до смеха нам будет, но... Землей и небом клянусь, остатками своей жизни клянусь: ежели они там вздумают... - Бабка запнулась накатившей внезапно яростью , когти кривыми тусклыми клинками скрестились, застыли перед почерневшим ликом ее, глазки вспыхнули резким зеленым светом.
-- С остатками твоей жизни, баб Ира, мы легко и натурально встретим рассвет четвертого тысячелетия, проводив третье, так что ты ими не разбрасывайся. Опекай мою спину, почесывай ее и нашептывай на ухо мудрые советы, а в остальном - авось прорвемся. Ты Мурмана покормила?
-- Когда? После тебя уже? Покидала ошметков, да ему ведь в прорву не накидаешься, его на охоту водить надо.
-- Закончится тус - в лес его свожу, разомнется. Ну, как я? Ничего, что небритый?
-- Да разве ж ты бреешься?... Ничего не видно. Рубашка, штаны чистые - и ладно. Но штаны тебе великоваты, худой ты больно.
-- Это стиль такой.
-- Разве? Стиляги, помнится мне, по крайней мере, наши, деревенские, иначе одевались: пиджачище - во, брючки узенькие.... Ну, Васятка, за главного остаешься, молока я тебе налила. Если что - к Гавриловым беги, они приютят.
-- Баб Ира!...
-- Ты на меня ладонью не стучи, а все надо предусмотреть, обо всем подумать. Слышишь, Леш, раз уж речь о мелких зашла, я договорилась, пока тебя не было... В обчем, если все благополучно сойдет, решила я в дом кикимору взять, а то пустовато в доме. Ты не против?
-- Нет, конечно, почему я должен быть против? А что раньше-то не взяла?
-- Все по Шише скорбела. Чтобы уважить ее память - два десятка лет надобно, не меньше. А потом... Как-то не до того мне жилось в последние годы.
-- Я, к сожалению, Шишу только по рассказам и знаю. Возьми, конечно, и Ваське веселее будет.
-- Да уж, по первости они мне наведут веселье, пока угодья делить начнут...
-- ...ты, друг мой, только на поддёвки не клюй, держись основательно, солидно, а говори осмотрительно, не спеша, мои слова слушай, страху не выказывай. Вот уже и пришли. И последнее: главным там, наверное, Соныч утвердится; сильный он, древний и хитрый, все к нему будут прислушиваться... Его бойся, но и остальных не забывай.
* * *
Нагруженные всяческой ерундой, по дороге попавшейся на глаза, Денис и Маша возвращались на Васильевский, к Маше. Денис так и не решился вести ее к себе домой, не смог преодолеть предчувствий и комплексов. И вот как только он решил отложить визит и экскурсию на неопределенное "потом как-нибудь" - так сразу же хорошее настроение вернулось к нему. Маша честно тащила, помимо косметички, в сумке и на руках свою долю бесполезного груза: лоскутного арлекина в полметра ростом, букет вяловатых кризантем, недопитую двухлитровую бутыль с квасом, две пары солнцезащитных очков, видеокассету с мультиками, кулек с тыквенными семечками и дряхлый, жиденький, уже почти одноцветный кубик Рубика, из жалости купленный ими на выходе из парка у какой-то пьяненькой старухи. Денису достались две пары коньков на связке через плечо(из комиссионки), здоровенная сумка, полная фруктов, колбасных, сырных и хлебо-булочных изделий, набор витых шашлычных палочек, двадцатикратная подзорная труба и судейский свисток на цепочке. У обоих болели натруженные спины и ушибленные без счета колени и локти, но Денис решил про себя провести сеанс лечения потом, когда они доберутся до дому, иначе - он просек, провидел заранее - пресной покажется такая жизнь, в которой нет ни усталости, ни ушибов, ни риска, ни дурацких поступков, когда все само валится в рот и в руки, только подставляй... На полпути все-таки не выдержали предстоящих трудностей с погодой: взяли такси и, с веселым испугом поглядывая на счетчик, сквозь мелко покалывающий дождик помчались туда, домой, проводить первый совместный вечер, с танцами, с телевизором, с многосерийным ужином, плавно переходящим в завтрак...
-- ... Диня, слушай, а Морик не потеряется, найдет нас? - Денис улыбнулся и зашептал в ответ, так, чтобы носом и губами, и дыханием прикасаться к ушку, раз... и еще...
-- Не только не потеряется, но даже и не отстанет. Увидишь: дверцу кареты он нам будет открывать. Он у-умный...
-- Здорово! Ну перестань, знаешь как щекотно!
-- Так и задумано. Погоди, я тебя с Ленькой познакомлю, ты еще не так запоешь...
-- А вот не боюсь. А где он сейчас?
-- Где надо. Он очень круто играет в пятнашки и салочки, особенно - когда водит.
-- Что за пятнашки и салочки? В жизни не слыхала.
-- Это древняя игра типа пряток, - авторитетно объяснил Денис и слегка покраснел: не столько взглядом, как внутренним чутьем поймал он ухмылку пожилого таксиста, просек его мнение по данному вопросу, но поправляться не стал, - потом выберет удобный момент. Надо же, оказывается догонялки, а не прятки...
-- Вот в эту арку, угу. Спасибо, сдачи не надо...
Однако шофер вдруг заупрямился и сдачу все-таки пришлось взять, хотя Денис явственно "слышал" сожаление мужика по утраченному тридцатнику с копейками... Чем-то они задели его самолюбие.
-- Это из-за меня, знаешь как пылко он смотрел на меня в зеркальце! Он влюбился в меня навеки! Он хотел бросить к моим ногам всю дневную выручку! Но ты помешал.
-- Гордыня вас с ним обуяла, вот в ней и причина! Если бы мы его: Павел Сергеевич, туда-сюда, а не страшно ли по ночам... и как вы можете по таким дорогам... - сразу бы взял, точняк! Пылко смотрели на нее, видите ли... Не пылко, а...Просто он боялся, что у тебя обострение и ты будешь кусаться и капать пеной на воротник... Нет, у тебя ключи, вон в том карманце. А вот и Морик. Ого, пузо, да он еще и поесть где-то успел! А ты говоришь -- отстанет...
* * *
Двенадцать их было - гостей: две женщины, остальные мужчины. Все в человеческом облике, хотя бабушка успела предупредить Леху, что вовсе не обязательно так будет. Мурман, как вступили в зал, весь ощетинился, нос его сморщился, белым заборчиком на морде выскочили и задрожали клыки, но Леха тихонечко стукнул его кулаком между ушей, ругнул про себя, тут же почесал стукнутое место и пес сообразил, успокоился, клыки спрятал, а сам сел справа от кресла, которое Леха самовольно занял во главе овального стола. Бабушка, как и обещала, встала за спиной, Аленка хоть и висела малышкой на обычном месте, вокруг шеи, но - Леха ощущал - сна ни в одном глазу: змея была в полной боевой готовности, Лехино состояние четко улавливалось ею.
Выяснилось, что все ждали только Леху: никто никого не приглашал рассаживаться и начинать, никто не принял на себя роль устроителя собрания, которое - "вече", но Леха уселся - и остальные принялись рассаживаться, шумно двигая тяжеленными дубовыми креслами по каменному полу...
Леха с детства знал, что в доме дяди Пети, его отца, помимо верхней, видимой части, есть подвал с какими-то помещениями, но ни разу не проявлял к этому ни малейшего любопытства, а дядя Петя тоже ничего не рассказывал, ни ему, ни маме. Но оказывается, тут все было очень круто... Маленькая винтовая лестница за ширмой в сенях уводила вниз метра на два с половиной и сменялась на более широкую и прямую, которая заканчивалась еще метра на три ниже, перед огромной двухстворчатой дверью. Дверь - видно, что запиралась массивными скрепами странного вида, но сегодня она была распахнута настежь. За нею опять ступени, плоские, широкие, числом тринадцать, и опять двери, копия первых, но скрепы, также похожие на когтистые лапы неведомых чудовищ, не черные, а серебристого цвета... "Серебро и есть" - шепнула бабка. И вторая дверь тоже была открыта, но распахивалась она внутрь, не наружу, как первая.
Это был целый зал, со сводчатым потолком, с четырьмя колоннами, образующими как бы очертания квадрата внутри квадратного помещения. Леха прикинул: от каждой колонны до "своей" стены - где-то три метра, от колоны до колонны еще шесть И в высоту никак не меньше шести метров. Ни фига себе зальчик! Вдоль каждой из стен, в метрах двух от пола, в специальных зубчатых подставках, похожих на клювы птеродактилей, крепились горящие факелы, много факелов, освещающих зал желтым устойчивым светом. Но видно было: это не натуральный огонь... И не электричество.
-- Колдовством зажигаются... - бабушка опять угадала его мысли и предупредила вопрос.
-- А что, удобно: ни тебе копоти с запахом, ни счетов из Ленэнерго...
-- Не ерничай... - зашептала, было, старуха...
Факелы вспыхнули еще ярче, по залу вдруг разлилась тишина, заставив колдунью смолкнуть на половине фразы... Полная тишина: ни шороха, ни покашливаний, дыхания - и того не слышно... Все смотрели на Леху.
Ему непреодолимо захотелось встать, быть может даже откашляться, и сказать... Что сказать, когда в голове пусто? Да это не важно, главное - не обмануть ожиданий тех, кто смотрит на него, кто приготовился его выслушать...
Но Леха преодолел. Он положил перед собой и чуть в стороны стиснутые в кулаки руки (чтобы не видно было, как пальцы трясутся), прямые руки, не согнутые в локтях... Голова смотрит вперед и прямо, ни на кого конкретно, ни на кого, спина прямая... Только твоего рычания не хватало, не гуди, животное, цыц!...
Бабка - он не глядя ощущал это - темноликим истуканом чутко замерла за его креслом...
Стол огромный, черного дерева, весит немеряно, как они его сюда... Хорошо, хоть здесь скатерти нет. Интересно, его можно нечаянно или хотя бы специально поцарапать - вон ведь какой гладкий?... Их двенадцать, он тринадцатый. А бабушка? Четырнадцать, никакой тебе магии чисел. А если чих проберет, или кашель? Или моргнуть захочется, ну что он как дурак, под сфинкса косит?...
-- Г-гм... Индаро боз... О... Все собрались. - Этот, толстячок первый не выдержал, а глазки такие добренькие... Прошу учесть место и обстоятельства, напоминаю: сегодня, в этих стенах, мы все русские, по языку и именам, так что за работу, дорогие товарищи!..
-- Нет, "ихние" господа опять товарищей победили, дорогуша, не следишь ты за новостями. - Напрасно косяки мечешь, дура, у тебя уже возраст не тот, да и у меня сегодня полоса обледенела. На вид тебе сороковник, а в натуре старше Тутанхомона, наверное...
-- Зато ты, Дорочка, все про всех знаешь, как мышка-норушка. Из газет, или сама следишь? - Да, клычочки у толстяка! Хоть бы отбелил для красоты...
-- Даже если бы я жила в такой же дыре, как ты...
-- А давайте вы все помолчите, беря пример с нашего гостеприимного юного хозяина. Вот этот китаеза и есть Соныч! Самый крутой из них.
Мгновенно все стихло, даже Мурман вроде как перестал сопеть... Нет, пофыркивает... Тот, кого Ирина Федоровна назвала Сонычем, сидел по левую руку от Лехи, через два кресла на третьем, в серединочке, в общей массе. Но недаром считается, что не место красит человека: все внимательно смотрели на худенького мужичонку с седой бородкой клинышком и характерным разрезом глаз и центр вселенной, послушный этим взглядам, почтительно переместился от Лехи к этому Сонычу.
-- Не стоит так интригующе молчать, сударь Алексей Петрович, уж очень все мы наслышаны о вас и вот, лично решили засвидетельствовать, так сказать, и составить свое мнение о происходящем. А вы молчите. Нехорошо.
-- Нехорошо - это уже оценочная категория, которую вы родили и без моих слов. Все здравствуйте! - Леха, стараясь не торопиться, встал.
То ли сделал он это недостаточно внушительно, то ли сидящие ничего не понимали в стадных инстинктах, но только никто не последовал его примеру и гости с нескрываемым любопытством пялились на него в упор, ощупывая глазами его фигуру лицо, руки, алисоманскую футболку... Леха выждал приличные секунды и также сел.
- Меня зовут Алексей Петрович, можно просто Алексей. Вот бабушка моя, Ирина Федоровна, я ее попросил поприсутствовать, помочь мне советом и участием. А вы, простите, как вас зовут? И вообще не худо, чтобы все представились, ведь я никого не знаю.
-- Кому -- тебе --я -- должна представляться? Ты еще сопляк и звать никак.
-- Наша Дора. - Соныч улыбнулся и повел в ее сторону левой рукой. -- Выглядит на одну тысячную от своих лет и всю свою нежность прячет глубоко внутри, притворяясь грубой и циничной.
-- Гениально притворяетесь сударыня...Дора. Ну а вы? Бабушка называет вас Соныч, но вряд ли...
-- Евсей Касатонович - устроит тебя?
-- Как?.. Да, вполне.
-- Однако можешь и Сонычем звать. Вон тот, про которого ты подумал, что у него клыки с кариесом, Нил Нилович. -- Толстячок крякнул раздраженно, однако спорить не стал.
-- Прошу прощения, Евсей Касатонович, но вы не совсем верно переводите с телепатического.
-- Тогда приношу извинения обоим, значит, я свои мысли за твои выдал, это бывает. Вторая дама - Мара. Сегодня ей вздумалось выглядеть зрелой матроной, но ей по силам и иное, куда более пленительное телесное воплощение. Слева от Мары Юрий Степанович, откликается и на Уриаль... Следующий Иван Иванович, потом с куцей бороденкой - Глеб Олегович, действительно местный, славянских корней, Владимир Никитич - тоже местный, из Углича...
-- Хватит, а, Соныч? Юродствовать хватит. Ты меня можешь звать хоть Юрием Степановичем, хоть крокодил крокодилычем, дела от этого ни на йоту не продвинутся. Мы здесь собрались воду в ступе толочь, или истину имать?
-- Имать, Юрий Степанович, именно что имать. Сатанинский выкормыш, антихристенок, вот-вот инициируется и обретет силу, против которой мы не устоим.
-- За себя говори.
-- Против которой я не устою. За тебя, великан ты наш, Нил Нилович, не поручусь, ты сам велик и неуязвим. Могу продолжать?
-- Ну и я, может, тоже не выстою... Но не решай за меня.
-- Как не решать, когда жизнь к тому склоняет?
-- Соныч, продолжай, пожалуйста, ты знаешь, как я люблю слушать твои речи. И ты, Нил, не скаль свои нечищеные. Мужики, а говорливые хуже нас! Противно даже.
-- Спасибо, Мара, продолжаю. Считается, что достойным противником порожденному Антихристу должен быть наш юный Алексей Петрович, Алеша, сын Хв... Петра Силовича и земной женщины, отмеченной при зачатии Матерью-Землей, той самой девицы, которую спасли в свою очередь от взращивания в чреве своем сатанинского семени. Силыч наш, как вы понимаете, семя подменил собственным, всегда был энтузиаст по этой части...; и неминучесть заклятья-проклятья, отсюда не вспомнить, что там было, на себя перевел. В итоге его уж нет с нами, а юный его наследник -- вот он -- красивый и стройный, но, увы -- никчемный абсолютно, если говорить о противостоянии тому типу.