Владимир КРЮКОВ

Стихи

 
 
 
 
 * * * 
 
 Покажется тесным и грязным
 Любимый до трепета двор,
 А это явились соблазны
 Устроить вселенский разор.
  
 Оставлены милые книги,
 И  даже Серов и Дега
 Сегодня  как  будто  вериги.
 А голос веселый  в бега
 
 Подначивает. Понукает
 Узнать эту жизнь наяву: 
 Тебе и не снилась такая, 
 Откликнись, покуда зову.
 
 -  Отец, вот уже я у двери,
 Что хочешь, со мною твори.
 -  Сынок, если очень поверил,
 То лишнего не говори.
 
 Давай посидим у порога
 На нашем крыльце золотом.
 -  А дальше?
 	-  Большая дорога.
 - А  после?
 А после...потом... 
 
 * * *   
 "Ибо пришел великий день гнева Его,
 и кто может устоять?"
 Откровение святого Иоанна Богослова, гл.6
                   
 Тащился, спотыкаясь о коренья,
 А черный бор в стоических мотивах,
 В нордических,  крутых императивах
 Взывал: "С кем протекли твои боренья?".
 В бессонный неустойчивый размер
 Шли дерева, поднявши к небу длани,
 Иероглифы сферических посланий,
 Которые  расшифровал Гомер.
 
 В прекрасных ионических напевах,
 В уму непостижимой инвективе
 Стволы сырые уплывали влево,
 Но неизбежно был один в активе.
 И над собой по-черному смеясь,
 Мир представал в ушибах и нарывах,
 И нелицеприятно "хер на рыло"
 Невидимая говорила мразь.
 
 Но слышались и голоса иные:
 "Да, я любила их, те сборища ночные".
 И возразил спокойный и незримый:
 "Они не стоят слов, взгляни - и мимо".
 Всему назначен был последний срок -
 Забытым байроническим напевам,
 И бледным юношам, и чахлым девам,
 Сухим цветам, лежащим между строк,
 
 И нашим ироническим мотивам,
 Уродам-старикам и юным дивам -
 Всем выставлен суровый счет обид.
 Ломая ногти о стволы сырые,
 Влачился, различил огни, дворы и 
 Очнулся он, растерзан и убит.
 
 
 ***
 
 Это не просто тебе седина,
 Это - переохлаждение крови,
 Не озабоченной ни хрена
 Явными происками любови.
 
 Той слепой, безотчётной, той,
 Что не только светила движет,
 Но оболванивает маетой
 Сердце и даже несколько ниже.
 
 Слабо рассчитывая на успех,
 Глазом оглаживаю несмело
 Девушек, созданных для утех,
 Определённые части тела.
 
 Если же вдруг улыбнётся одна
 Со снисходительностью печальной,
 Это не просто тебе седина,
 Это некто стоит за плечами.
 
 
 ***
 
 - Ну, барин, - закричал ямщик, - беда: буран!
 А. С. Пушкин, "Капитанская дочка"
 
 
 Этот пьяный старик,
 Борода лопатой,
 В снегопаде возник,
 Будто тот вожатый.
 
 Он в ослепшей степи
 Вынырнул незвано,
 Чтоб кибитку спасти
 В мареве бурана.
 
 Вспоминается тот
 Ну совсем не к слову,
 Этот горькую пьёт,
 Смотрит бестолково.
 
 Благодарным, как тот,
 Этот не бывает
 И долги, что берёт,
 Сразу забывает.
 
 И бурчит, и кривит
 Он слюнявый рот свой -
 Удручающий вид,
 Чуждый благородства.
 
 Но откуда тогда
 Пушкинский вожатый?
 Впрочем, да - борода,
 Борода лопатой.
 
 ***
 
 Среди разрухи городской
 Ты замираешь вдруг:
 Какой пугающей тоской
 Глядит отверстый люк!
 
 Достигнутые рубежи
 Теперь уже смешны,
 И лишь случайности свежи,
 И странны, и нужны.
 
 Но те, иные времена
 Не трогай, не греши -
 Была зелёная страна
 Отчизною души.
 
 Рукоплескали тополя -
 Завидная судьба,
 Хрипела, сердце веселя,
 Армстронгова труба.
 
 И мёртвых и забытых нет
 В том праведном лесу,
 Вечерний свет, хороший свет
 Стекает по лицу.
 
 И вот со страхом растерять
 Всех близких, дорогих
 Приходит время растворять
 Себя в другом, в других.
 
 Но боже мой, какой тоской
 Глядит отверстый люк,
 Откуда слышится глухой
 И отсыревший звук.
 
 
 ***
 
 Там, на пороге октября,
 В лесу полураздетом, 
 Стоит вечерняя заря,
 Горит последним светом.
 
 И я хотел бы сохранить
 От мороси противной
 Сиротский лес и эту нить
 Белёсой паутины.
 
 И свет немыслимый спасти
 С круженьем тонких игл,
 Совсем с собою унести,
 Как лист упрятать в книгу.
 
 И в непогоду одному
 Открыть её страницы,
 И пусть в темнеющем дому
 Тот свет распространится.
 
 И в комнате моей пустой,
 Где тишина густая,
 Я этот год пережитой
 Возьму, перелистаю.
 
 Там анекдоты с бородой,
 Но рядом с ними были
 Настил, от инея седой,
 Протяжный ветер над водой,
 Тепло дорожной пыли.
 
 Светилась в сумраке луной
 Пропитанная штора,
 Расчёской для травы ночной
 Ложилась тень забора.
 
 И жизнь желанная текла,
 И были как родные
 И все небесные тела,
 И все тела земные.
 
 ***
 
 Время к ночи. А сумерек нет.
 И стоит, небеса обнимая,
 Золотой продолжительный свет
 Уходящего месяца мая.
 
 Этот свет у больших мастеров
 Был в почёте. На старых портретах
 Благородства особый покров
 Словно соткан из этого света.
 
 Вот и нам бы пожить без сует.
 Мы бы стали, наверно, похожи.
 Я гляжу: у калитки сосед
 Задержался, задумался тоже.
 
 Что он думает - не угадать,
 Только спать не торопится что-то.
 И легла на лицо позолота,
 И на сердце лежит благодать.
 
 
 ВЕСНА
 
 Только небо вздохнёт, и опять по теченью
 Льды достойно пойдут по высокой реке:
 Ты такая, какой написал Боттичелли,
 С зацветающей веткой в руке.
 
 Каждый лист этой ветви разбужен, раскручен.
 Помнишь время закатное, время, когда
 Расступалась под ржавые всхлипы уключин
 Золотая, литая вода.
 
 Для свободы и радости надо немного:
 Этот голос родной, подкреплённый струной,
 Это перетекание света дневного
 В океан беспредельный ночной.
 
 Это третья багажная полка вагона,
 Прикасание губ, рассыпанье волос,
 Это в древней деревне стакан самогона
 За счастливый и маетный сенокос.
 
 Всё проходит - и трепет, и хрупкость, и талость,
 Истончается звук, огрубляется свет.
 Всё проходит. Но ты вот взяла и осталась,
 И в руке твоей свежая ветвь.
 
 
 НОЧЬ
 
 Однажды на исходе лета
 Явилась странная тоска,
 Когда любимая планета
 Упрятывалась в облака.
 
 Она в разрыве их сквозила,
 Как ускользающая суть
 Того, что в этой жизни было
 Не просто так - зачем-нибудь.
 
 И в тоже время застревая
 В тяжёлом облачном плену,
 Она - сама полуживая - 
 Меня не отдавала сну.
 
 Наполнен лунною тоскою
 И совладая с ней едва,
 В напрасных поисках покоя
 Включал я лампу в головах.
 
 Но хуже праздничных знакомых
 Так доставали тяжело
 Щелчки ослепших насекомых
 В моё оконное стекло.