Размышляя таким образом, я не сразу заметил, что дует слабый ветерок, несколько прореживающий туман. Уже проступали контуры "пальца Гефеста", и я, кажется, даже мог различить ворону, усевшуюся на вершине обрубка.
- Борьба, товарищи, конечно, будет усиливаться, - говорил герой СССР Потапов, седой человек с давно потухшими глазами, обнимая трибуну большими теплыми пальцами, - и мы должны быть к этому готовы. В этом есть великая правда, выстраданная нашими предшественниками: воин должен идти в бой с мыслью о том, что за ним придут другие, которым будет еще труднее и опаснее, чем ему.
Потапов прокашлялся, выпил минеральной воды из пузатого графина, сморщился и хрумкнул неизвестно откуда взявшимся огурцом. На глазах у него выступили крупные и как будто искренние слезы.
- Такому человеку, скажу я вам, ребята, все по плечу - и тундра, и льды Арктики, и вражеские истребители. Потому что он - настоящий человек с двух больших букв. Он - властелин природы и хозяин собственной судьбы. Каждый из вас, не важно кто - горнист или барабанщик, станет прежде всего настоящим человеком. Я не говорю "должен стать", ведь это случится не потому, что мы, ваши старшие товарищи, так хотим. Это случится потому, что иного никому просто не дано - такова природа человека: с самого рождения стремиться к вершине, к исполнению своего долга.
Потапов еще раз глотнул из стакана, скривился и стал рассматривать что-то написанное в лежащем перед ним листке. Прочитав, он поднял глаза, и я заметил в них какой-то слабый таинственный огонек.
- Каждый, конечно, понимает свой долг по-своему, но это, ребята, совершенно неважно. Может статься, вы когда-нибудь окажетесь по разные стороны баррикад и будете сражаться каждый за свои собственные, выстраданные идеалы. Но важны вовсе не идеалы, а возвышающее нас чувство исполненного долга по отношению к этим идеалам.
Потапов прокашлялся, глянул с сомнением на графин, все-таки еще раз налил и выпил, и вдруг завопил надсаженным стариковским голосом:
- Барабанщики и горнисты! К борьбе за дело ваших отцов будьте готовы!
- Всегда готовы, - пробормотал я, понимая, что мой голос все равно ничего не добавит к тому нестройному реву, который поднялся вслед за призывом Потапова. Лямка планшета немного заедала, и мне пришлось с ней повозиться. Стоящий рядом Зубилов уже извлек из такого же планшета черный галстук и значок с изображением свастики.
К нам уже бежали старшие пионерки с раскрасневшимися от румян щечками, чтобы повязать галстуки и совершить ритуальный поцелуй. С потолка мне на нос упала капля - видимо, туман конденсировался на стеклянном куполе реактора. Я зажмурился и запрокинул голову. Капля нехотя сползла на кончик носа и растеклась по моим губам. На вкус она была очень пресной, как, наверное, и сам туман. Когда я открыл глаза, галстук с характерной упругой подушечкой был повязан, а старшая пионерка, только что совершившая ритуальный поцелуй, уже отстранялась от меня, отталкиваясь ладонями от моей груди и опускаясь с цыпочек.
- А я тебя сразу узнала, - улыбнулась она лукаво. - Хотя ты за эти годы сильно изменился и возмужал.
- И я тебя тоже, - перед моими глазами, как футбольный мяч, пронесся тот день, когда я впервые ощутил себя мужчиной.
- Ну, счастливо тебе. Будь готов! - Ее тоненькая ручка взметнулась в трогательном пионерском салюте.
- Всегда готов! - На этот раз отзыв получился у меня воодушевленным и искренним.
После посвящения был праздничный обед - щи, соевые сосиски и напиток "Байкал". С первым тостом выступил прокурор республики, Дмитрий Верховцев, усатый пожилой человек. Говорил он, в основном, о правильном питании, о пользе соевого мяса и целебных свойствах напитка.
IV
- И к чему это все? - Зубилов чистил свой меч промасленной тряпкой. Он тщательно выковыривал крупинки песка из бороздок, затирал их, проверял лезвие ногтем. - Жили себе нормально.
Последние три месяца нас каждый день возили на стрельбища, заставляли упражняться с мечами и пиками, обучали самбо, как будто готовили к какой-то не очень большой, но серьезной войне.
- Ты слышал что-нибудь о Гитлерюгенде? - Спросил он, делая выпад мечом в сторону муляжа, изображавшего советского воина времен битвы за озеро Хасан.
- Да, кажется, это какая-то довоенная пионерская организация. А что?
- Да так, - проговорил он, задумчиво вытягивая меч из того места, где у муляжа должна была находиться селезенка. - Вспомнилось. У нас про них на политзанятиях рассказывали. Интересно. Вроде бы они с вашими за Берлин... Знаешь, были у них такие артиллерийские расчеты, где самому старшему было лет двенадцать. Ну, он у них, конечно, командиром был. А заряжающим был пацан лет восьми. Я вот думаю, как им удавалось заряжать - ведь снаряд-то тяжелый.
- Вдвоем, наверное. К чему ты клонишь?
Он помолчал, прицеливаясь. Через секунду голова покатилась и встала на пришитую суровыми нитками фуражку, словно яблоко на блюдечке.
- А фауст-патрон? Это такая штука, которая броню танка прошибает. Тоже довольно тяжелая. Каждому гитлерюгендовцу выдавали фауст-патрон.
- Ну, может быть, они их на тележках возили. Я все никак тебя не пойму.
- Послушай, - Зубилов присел, встраивая меч в расписные ножны. - Мне один товарищ рассказывал... Будто бы нет никакой Москвы. И вообще, никакой Европы.
- Как нет? Мы же туда ездили в музей войны.
- Ну, понимаешь, не Москва это. Не настоящая Москва. Настоящая находится черт знает где. Может, ее вообще нету. Я вот к чему, - он покосился на дверь и подвинулся поближе. - Говорят, что во время войны один самолет...
Конспект политзанятий
учащегося Лаврентия Зубилова
19 апреля 2001 года
... летел из Берлина в Токио. На борту находилась сборная юношеская команда по пятиборью. Мальчиков подбирали не только по их достижениям, но и по внешности - говорили, что микадо любит наблюдать состязания красивых, стройных, юных блондинов. Еще говорили, но это уже, скорее, домыслы, что победителей микадо зазывал по одному в свой кабинет, чтобы потолковать с ними о том, о сем, а заодно посвятить в самураи. Тайна посвящения не разглашалась, но некоторые мальчики возвращались, еле сдерживая слезы, с перевязанной фалангой мизинца.
По соображениям безопасности маршрут пролегал через Арктику - на десятом градусе находилась секретная база люфтваффе, где самолет должны были дозаправить. Почти все ребята спали - сказывалась усталость после многочасовой торжественной церемонии проводов, в конце которой сам фюрер прошелся вдоль выстроившейся у трапа шеренги, махая правой рукой и подозрительно заглядывая каждому в глаза.
По этой причине так и осталось неясным, почему именно самолет стал резко терять скорость примерно в районе магнитного полюса Земли. Возможно, пилот старался уйти от севших на хвост У-2, неведомо какими путями оказавшихся в этом совершенно безлюдном районе, может статься, он заблудился в снежном буране и пытался нащупать правильный курс, пока не закончилось горючее. Кое-кто утверждает, что все было задумано так с самого начала (с какого начала? - возникает резонный вопрос), и самолет сел именно в том месте, где и должен был сесть.
Когда посадка совершилась, а была она чрезвычайно сложной и болезненной, оказалось, что головы обоих пилотов покоятся на приборной доске, а из небольших дырочек, образовавшихся на их висках, вытекает медленно густеющая кровь, стекающая по двум молниям на их нарукавных повязках. Рядом с креслами обнаружилось два пистолета системы "Вальтер". Позднее в туалете нашелся тренер команды, некий господин Гаусгоффер, также с продырявленной головой. Учитывая, что самому старшему пятиборцу было пятнадцать лет, можно сказать, что на борту не оказалось ни одного взрослого человека.
Взламывая люк самолета, ребята, конечно не ожидали увидеть за ним ничего обнадеживающего, поэтому нашлись даже такие, которые отговаривали других браться за отвертки и ломики. "Опомнитесь", - говорили они, - "снаружи пятьдесят градусов ниже нуля. Давайте лучше попробуем починить бортовую радиостанцию!" Но маловеров не слушали, и, как оказалось, не напрасно. За люком находилась вполне пригодная для жизни местность, более того, обустроенная и обжитая. Никакого холода не было - наоборот, ребята поснимали с себя куртки, ибо солнышко к полудню стало припекать, даже несмотря на висевший в воздухе молочный туман.
После того, как мальчики поиграли в футбол, искупались в озере, полазили по горам, им, естественно, захотелось подкрепиться. Тут же, в пятистах метрах от озера, они обнаружили большую как бы школьную столовую, в которой был накрыт очень питательный обед из "Kohlensuppe" и соевых котлет. Отобедав, ребята отправились обозревать окрестности. Город был совершенно безлюдным, но создавалось впечатление, что, во-первых, если он и покинут, то покинут совсем недавно, а во-вторых, что в городе все же кто-то есть - если не люди, то какие-то добрые духи.
На это указывала и еще одна замечательная находка. К двери столовой оказался приклеенным тетрадный лист со следующей надписью:
"Добро пожаловать, ребята!
Чувствуйте себя, как дома.
Ешьте, пейте в свое удовольствие,
Но не забывайте о тренировках.
Ваш тренер 1"
И они ели, пили и вообще жили в свое удовольствие, пока в один прекрасный день на острове - а это был, несомненно, сказочный остров - не приземлились еще два самолета. В одном из них была сборная команда СССР по борьбе самбо.
Тут, конечно, между ребятами возникли небольшие трения, преимущественно на идеологической почве. Кроме того, пятиборцы имели основания полагать, что пришельцы потребуют предоставить им место на пляже - он был все же не так уж велик, остальное пространство берега было завалено корягами и несколько заболочено.
Но, сборная девушек-гимнасток, прибывшая третьим рейсом, помирила всех самым чудесным образом. Было решено организовать совместную экспедицию вглубь острова, которая открыла новые поселения. С тех пор прибывающие юноши и девушки заселяли пустующие территории и называли их по своему разумению - Москва, Берлин, Прага. Центральный город назвали Туле - в честь общества, членом которого был погибший тренер команды пятиборцев...
- Вот так-то, - Зубилов отодвинулся, наблюдая за моей мимикой. Наверное, ему, как и в детстве, хотелось, чтобы я потерял лицо - хоть на пару секунд.
- И все-таки я не понимаю, к чему эта басня...
- Ну ты даешь, - он расстроился. - Отец говорит, что мы все живем в раю, который называется Вальхалла. Это такой специальный рай для юных бойцов. Ну, их тут кормят, учат всякому, а они должны заниматься спортом в честь бога Одина. Каждый должен сдать нормы Гитлерюгенд - в этом наша цель.
- Чушь какая-то. Рай совсем не такой.
- А ты знаешь, какой?
- Не знаю, но в любом случае не очень похоже.
- Да уж. Ты знаешь, - сейчас он, казалось, должен был сообщить что-то не очень ему приятное, - я вот тут вспомнил, как ты говорил, что они все нас обманывают...
- Да, в "Артеке".
- Вот. Вчера отец разговаривал с матерью обо мне. Он сказал: "Нам недолго осталось терпеть это создание, Марта".
- И что?
Он отвернулся.
- Никогда раньше он не называл меня "созданием". Никогда.
V
- Нэ правильно думают те, кто считает Адольфа Гитлера и иго акружение единственными виновниками зладеяний фашизма, - он ущипнул себя за ус, как будто надеясь поймать затаившуюся в нем блоху. - Винават нэ только Адольф Гитлер, но и весь германский народ в целом. Адольф Гитлер - всэго лишь паслушная марионетка в руках германского народа. Каждый сапожник, - он кашлянул, сообразив, что выбрал не то слово, - каждый бьюргер дэржал в своей руке нить, каторая привадила в движение Адольфа Гитлера. Паэтаму Нюрнбергский працесс не следует считать завершенным. Саветский Саюз в лице таварища Молотова абязательно паднимет на слэдующей Ассаблее Арганизации Абъединенных Наций вапрос о вазабнавлении працесса над нацистскими приступниками. На скамье падсудимых далжны аказаца все немцы - нэзависима ат возраста и сациального палажения. Все нэмцы далжны быть асуждены. Астаница толька Адын, - он повернулся к секретарю, небрежно выбивая трубку. - Записали, таварищ Долли?
- Долли, Долли, вставай, Долли! - Я увидел над собой усы моего отца. Он тормошил меня за плечо. - Вставай, Иосиф хочет тебя видеть.
Я впервые посмотрел на него с недоверием. Он заметил и поспешил меня успокоить:
- Ну не стану же я тебе врать. Ему положено свидание, и он хочет видеть тебя.
Камера, в которую меня привел сержант внутренней службы, была чрезвычайно узкой и неуютной. Увидев меня, он вскочил из-за столика, вплотную, как в поезде, примыкающего к кровати без признаков матраса. Иосиф был бледен и небрит. Мне показалось, что у него горячка - в камере было довольно сыро, он мог простудиться.
- Долли, - воскликнул он, тепло обнимая меня. - Как вовремя ты пришел!
Мы сели на нары. Я начал было выспрашивать у него, как он жил все это время, и почему его арестовали, но он сразу же остановил меня:
- У нас мало времени, Долли. Мне нужно сказать тебе нечто очень важное. Долли, ты в большой опасности. Это давняя история, не знаю, с чего и начать.
- Что случилось?
- Как бы тебе это объяснить, - он пару раз прошелся взад-вперед по камере, почесывая бороду. - Ну вот, скажи, сколько тебе лет?
- Дурацкий вопрос, - пожал я плечами. - Двенадцать. Ося, ты что, забыл?
- Двенадцать, - глаза его заблестели так, что мне захотелось потрогать его лоб. - А рост у тебя какой?
- Ну, не знаю... Я уже года три не измерялся. А чего его измерять, если он не меняется? Ну, сто восемьдесят пять, приблизительно.
- Ага. Отлично. А когда, Долли, у тебя было впервые с женщиной?
- Странные вопросы ты задаешь, - я почувствовал легкое, но управляемое раздражение.
- И все-таки, брат?
- Лет в восемь. К нам после тренировки привели старших пионерок. У меня еще тогда одно место побаливало - Зубилов мячом засадил...
- Кто-кто?
- Зубилов.
- Воспитанник рейхсфюрера, что ли? Это интересно. Тебе все это не кажется несколько... странным?
- Почему?
- Долли, ты книжки читаешь? Льва Толстого, Достоевского?
- Нет. Этого в программе нет.
- А что есть в программе? Я уже подзабыл, напомни.
- "Ямато Моногатари", "Записки у изголовья", "Мать Сигэмото", потом эта, "Повесть о настоящем человеке". И про гладиаторов.
- Вот, - он неожиданно сгреб ворот моей куртки. - Про гладиаторов, говоришь? А тебя не смущает, Долли, что в книжках герои взрослеют годкам этак к шестнадцати, а спать со старшими пионерками начинают лет эдак в восемнадцать?
Я ощутил, что мои плечи начинают вибрировать вместе с его руками. Дрожь была настолько сильной, что могла бы вполне приводить в движение отбойный молоток. Секундой позже я сообразил, что Иосиф давно уже отпустил мою куртку и стоит, опершись на стол, настороженно разглядывая меня, а я все продолжаю трястись.
- Нет, подожди, - Мне захотелось что-нибудь противопоставить его гриппозному бреду, но нужных слов на удивление не оказывалось. - В книжках про это, по-моему, не пишут.
- Ну да, - он схватил со стола пачку сигарет, вытащил окурок и попытался закурить. Руки у него все еще дрожали. - Ну да, не пишут. Потому, Долли, что ты настоящих книжек не читал.
Спичка все-таки родила тусклый огонек, и брат припал к нему, как к набегавшийся футболист к фляге с водой.
- Пойдем дальше. В чем, по твоему, заключается проект "Дети тумана"?
- Да что ты мне допрос тут устраиваешь?! - Возмутился я. - Как на политинформации. Я, вообще-то пришел узнать, как у тебя дела.
- Спасибо, - ухмыльнулся он. - Добрый младший братец. Младший брат-акселерат, выше меня на две головы.
- Да что ты, в самом деле?!
- Отвечай!
- Ну хорошо, - я прищурился, вспоминая слова политинформатора. - Проект "Дети тумана" призван воспитать новую расу людей - добрых, сильных, уверенных в себе воинов. Настоящих людей с двух больших букв. Хотя Зубило говорил о какой-то Вальхалле, но это...
- А зачем? - Оборвал он меня. - Зачем их воспитывать?
Я растерялся. Мне вспомнился ветеран Потапов - человек до крайности обыкновенный и симпатичный во всех отношениях.
- Наверное, чтобы они были хозяевами природы.
- А зачем им быть хозяевами природы?
- Чтобы у них все было...
- А что будет с остальными?
Я хотел было ответить, но запнулся. Кто такие эти остальные? Внезапно я осознал, что из всех людей, которых я знаю с детства, очень много невысоких людей. Мой отец, мой брат и Фимка входили в их число.
- Не напрягайся, - я почувствовал на плече его руку. Голос у него был грустным, как у старого солдата, которого я когда-то встретил на краю Ойкумены. - Сейчас я тебе все объясню.
Он сел и стал рассказывать, глядя на пальцы своих рук. Под ногтями у него была грязь, которую я про себя назвал тюремной.
- Видишь ли, Долли, у каждого человека действительно есть определенный долг - в этом твои учителя тебе не врали. Называется этот долг "Тиу" - это очень древнее скандинавское слово. По отношению к Тиу действительно все равно, за что ты борешься. Скажем так, все, за что бы ты не боролся, можно назвать Тиу. Иногда Тиу имеет какое-то разумное, объяснимое соответствие в обыденной жизни, иногда - нет. В твоем случае его не существует. Ты, Долли, был создан как "боец Тиу", и ты, Долли, умрешь в борьбе за Тиу.
- Я не понимаю, - я ощутил, как мое горло что-то придавливает к шейным позвонкам. Возможно, это был внезапно потяжелевший атмосферный столб, легший по какой-то причине параллельно земной поверхности и упершийся в противоположную стену камеры.
- Скоро поймешь. Дело в том, что все правители, а было их за всю человеческую историю очень много - можешь поверить мне, как историку, очень любили наблюдать, как кто-нибудь умирает в борьбе за Тиу. Многие из них испытывали от этого чисто мистическое наслаждение - ведь большинство из правителей - медиумы, проводники непостижимых и страшных Могуществ. Особенно ценилось отрубание головы, при котором выделяется сразу огромная масса магической энергии - в Древнем Риме за такое платили большие деньги.
- Но причем здесь Древний Рим?!
- А при том, Долли, что именно в Древнем Риме впервые догадались систематизировать этот дотоле хаотический процесс. Они набирали подходящих юношей из числа пленных или рабов и обучали их отрубанию головы. Впрочем, некоторые учились колоть трезубцем или копьем - для разнообразия.
- Ты хочешь сказать...
- Не перебивай. Все своим чередом. По моим сведениям, римский опыт переняли сначала конунги германских варваров, потом - славянские князья. Короче, опыт этот пережил множество империй и мелких княжеств. Иван Грозный, Людовик XVII, Наполеон - всех перечислять язык отвалится. Но в XX веке потребность в таких вещах значительно превысила предложение. Видишь ли, правитель-медиум берет энергию не для себя, а для своего народа. Это - не демагогия, Долли. Каждый член нации получает свою мизерную крупицу энергии Тиу, но крупица эта спаивает его вместе с другими песчинками в гранитный монолит. Магический ритуал Тиу - вот то, что позволяет нации называться нацией. В Германском Рейхе за ритуал отвечал главный рейхсъегерь Геринг, в Советском Союзе - Клим Ворошилов. Оба - большие любители охоты на крупного зверя.
- В середине 30-х годов правители двух великих держав договорились о том, что надо бы обустроить какие-нибудь совместные "охотничьи угодья" - каждому из них хотелось заполучить немного Тиу чужеродного магического оттенка - это, как утверждали придворные маги, должно было привнести свежую живительную струю в кровь нации. Тут, кстати сказать, знаменитая экспедиция "Аненербе" обнаружила все-таки Туле - столицу забытой Гипербореи. Они вошли в покинутый город с запада, а в это время с востока в него просачивалась экспедиция Глеба Бокия. Вместо того, чтобы сразу расстрелять друг друга из наганов и вальтеров, они все-таки решили связались с помощью телепатии со своими боссами в Москве и Берлине - ведь эта встреча никак не походила на обычную пограничную провокацию. Те, естественно, дали команду стать лагерем и не предпринимать никаких враждебных действий до получения новых указаний. А уже на следующий день немцы угощали русских шнапсом, а те их - севрюгой.
- А кто же я - немец или русский? - Спросил я невпопад, просто чтобы сдержать этот напор фраз, уже начавший раскалывать мою голову, как глиняный кувшин.
- Ты, Долли - никто. Не русский и не немец. Ты - АС. Artificial Creation. Термин подарили американцы, которые подоспели к концу войны. Рузвельт тоже был парень не промах. Сначала они использовали политзаключенных и евреев. Кстати, отец Гурика и наш с тобой отец - дети тех самых, первых. Но евреи - народ миролюбивый, а политзаключенные оказались чрезмерно истощенными. Их откармливали, но безуспешно - лагерная медлительность все равно оставалась. Тогда-то и возник доктор Фишер со своим знаменитым планом "Kunstjunge". Это, Долли, была золотая эпоха генетики. В Союзе даже объявили специальную кампанию против Вейсманистов-Морганистов, чтобы иметь повод посадить их в лагерь, а потом доставить сюда. И вот, через пять лет на свет появилось первое дитя из пробирки - человек нового типа. Назвали его, в знак почитания к истокам, Вильгельмом Ильичем.
- Как?!
- Да-да. Дитя родилось не без изъянов. Фехтовать-то он, правда, научился лет в пять, да так, что вскоре все соперники стали отказываться с ним драться. Но. Страдал чрезмерным аутизмом. Был замкнут, не шел на контакт. К тому же, интеллект у него оказался значительно ниже среднего. Словом, он не был бойцом Тиу. Потом еще эти его идеи насчет свободной любви... В общем, в последствии они все исправили. Естественно, чтобы обслуживать вас, суперменов, требуется огромный персонал. Ведь гладиатор должен быть одет, накормлен, хорошо обучен. Кроме того, он должен уметь вести ученую беседу - таковы традиции ритуала Тиу. На одного бойца - двадцать нянек. Я - в том числе. Мы тебя трехмесячным взяли. По заданию партии.
- И когда же я...
Брат посмотрел на меня как будто с жалостью.
- Скоро, Долли. Обычно после посвящения дают несколько месяцев. Это называется - бдение над оружием. В общем, будут водить тебя в музей воинской доблести, в тир, катать на танке. Потом будет поединок.
- С кем?
- Вот этого, брат, я тебе сказать не могу. Тебе нужно бежать, - ласково потрепал он меня по щеке. - Беги, Долли, не оглядывайся.
- Куда же мне бежать?...
Брат почесал затылок.
- Попробуй на север. Там дальше - сильный холод, но, с твоим метаболизмом это не страшно. Перейдешь по ту сторону полюса, дальше - на юг. До канадской границы добежать успеешь. Сдашься на пограничном пункте. Попросишь статус беженца. Кстати, - он нацарапал что-то карандашом на бумажке, - вот, для себя готовил. Его зовут Гримнир-лапландец. Он даст тебе все, что нужно.
- А как же ты?
- Ничего, - усмехнулся он с сомнением. - Будем надеяться, что прокурор Верховцев учтет мои былые заслуги перед Тиу.
VI
"Жжешь ты меня, могучее пламя. Огонь, отойди!"
Я бежал уже примерно два часа. Холода я не ощущал - шкура какого-то крупного животного, которой меня одарил Гримнир, угрюмый усатый старик с впавшими глазами, согревала не хуже шинели.
"Тлеющий мех потушить не могу я, пылает мой плащ."
Еще он дал мне тяжелый двуручный меч, заставив перед этим поцеловать его лезвие. Меч был без ножен и очень острый, поэтому я должен был все время держать его за рукоять, меняя руку через каждые десять минут.
"Бог Воинов блага: какую награду выше найдешь ты за влаги глоток!"
Пить и есть мне не хотелось. Туман постепенно сползал на землю, образуя блестящий на солнце снежный покров.