Венецкий улыбнулся.
- Значит, не хотите менять Сергеича?... Все по старой привычке идут ко мне, и я по старой привычке продолжаю распоряжаться и своим, и Смлкинским... Да и нельзя иначе: как все эти новички из сытой местности чего-нибудь намеряют на свой аршин и напутают - сейчас же к Венецкому: распутывай!... Потому что Венецкий здесь все знает, и его все знают... А право, лучше было, когда было поменьше начальства!...
- Лучше! - согласился Гнутов. - Знали мы коменданта да тебя, Сергеич, и хорошо было... А теперь их развелось больше, чем при советской власти, не знаешь, кого и слушать... И переводчица теперь новая, да такая нотная!... Я сегодня пришел к Шефферу, хотел с ним заговорить - я всегда с ним сам по-немецки разговаривал, я же трошки маракую... Так не дает эта баба!... Тиснется меж нас в середку, чтоб только вот через нее говорили!... А сама про наши дела - ни бум-бум!... Владимировна, та с полслова понимала, всегда все расспросит как следует, разберется сама, что к чему, тогда переводит, а что мы сболтнем, а немцам знать не след - то промолчит... А эта, знай, трубит все подряд, как машина заводная!...
- Это все беженцы, Ермолаич; надо же их было к месту определить! - сказала Лена.
- Это верно, приткнуть людей надобе! - согласился Прохор. - Одно только скверно, что уж дуже много они власти забрали, эти беженцы... Но Бог с ними, у меня к вам и другое дело есть: я вам тут кой-чего привез...
С этими словами он приподнял лежавший на сундуке тулуп и вытащил из его бездонного кармана пачку газет.
- "Комсомольская правда" и "Известия"!... Да они совсем недавние!.. Где вы их достали, Прохор Ермолаич? - удивленно воскликнула Лена.
На столое лежали два номера "Комсомольской правды", один "Известий" и один "Красной звезды".
- Неужто, Михайловна, не догадываешься?... Вороний-то Мох у меня под боком... И "Правда" была, да ее соседи зачитали...
- Значит, в Вороньем Моху опять партизаны? - спросил Николай.
- А они оттудова и не уходили; там у них штаб-квартира обжитая... Летом они тихо сидели, а теперь опять зашевелились... Чуть не каждую ночь то в одну, то в другую деревню заявляются... А днем немцы... Вот я, старый дурак, и кручусь между двух огней... Народу к партизанам ушло - я уже и счет потерял...Сын мой Сашка с ними дружбу водит и меня все агитирует, только мне с ними дружить не в коня корм... А они красных ждут, самолеты к ним часто летают, сбрасывают и оружие, и продукты, и всякое снаряжение... Вот и газеты отттудова... А что это ты, михайловна, за газеты принесла? Немецкие?
- Сводки хочу сопоставить!
Лена положила рядом с советскими газетами Гнутова несколько номеров издаваемой в Днепровске газеты "Новый путь" и стала их сличать.
- Интересно, кто же их них больше врет? - проговорила она. - Противник потерял восемь тысяч человек убитыми, взято тысяча пятьсот пленных, сбито тридцать самолетов, уничтожено сорок два танка - это немецкая сводка... А русские про то же самое место и то же число пишут: сбит восемьдесят один самолет, уничтожено сто пять танков, вято в плен две тысячи триста человек, убито одиннадцать тысяч восемьсот...И те, и другие подсчитывают только потери противника, а про себя умалчивают... Это сводка за один день... Если эти астрономические цифры близки к истине, то уже давно ни у русских, ни у немцев не осталось бы ничего - ни самолетов, ни танков, ни людей... вообще ничего!...
- А ну, давай, расшифруем астрономию!...
Николай подошел к ней сзади, протянул через ее плечо руку с карандашом и начал отчеркивать запятой по две последние цифры в каждом числе.
- Вот теперь будет правильно, или во всяком случае, похоже на правду! - сказал он.
- ... Восемьдесят человек убитых... - читала Лена новую редакцию. - Пятнадцать пленных... Ты уже сделал три десятых самолета?...
- Так и есть: один за три дня!...
- Как из колхозов сводки подавали. - вставил Гнутов. - Вспашут три гектара, а пишут, что тридцать засеяли, а на деле еще и семян не получили... Липа это все!...
Он свернул самокрутку, закурил и замолчал. Лена ушла на кухню готовить ужин, а Николай читал давно невиданные советские газеты.
Когда газеты были отложены в сторону, Гнутов снова заговорил:
- Скажи мне, Сергеич, что ты дальше делать думаешь? Ведь красные в Вязьме, это уже не липа, а сущая правда, а далеко ли от Вязьмы до нас?
Венецкий задумался.
- Мне, Прохор Ермолаич, возврат отрезан! - не сразу ответил он. - В партизаны я не пойду, хотя меня и приглашали...
- Депктат, что ли, звала? Николаевна?
- И Николаевна звала, и еще раньше Николаевны Шмелев ко мне нарочно приходил договариваться, чтоб я им помогал... Я отказался, наотрез отказался, и теперь мне к ним идти милости просить не приходится. Они нас зовут изменниками родины, а я не считаю себя виноватым ни перед людьми, ни перед родиной... Родина огстается родиной, какая бы на ней ни была власть, не обязательно советская... А людям я вреда не делал...
- Да люди-то на тебя и не обижаются!...
- Не знаю, некоторые, может быть, и обижаются: на всех не угодишь!... Но с тех пор, как попала мне в руки эта кукольная власть, я все силы кладу, чтоб моим подчиненным жить можно было, чтоб с голоду не дохли!... И чтоб их меньше вешали и расстреливали... Ко мне люди идут по таким различным делам, что иногда нарочно не придумаешь, и каждый раз приходится голову ломать, выдумывать, как помочь... А тут еще чуть ли не каждый день новое немецкое начальство!... Только к одному коменданту приладишься, узнаешь, с какого боку к нему надо подходить, - уехал, на его место новый, с новым нравом, с новыми вывертами!... Как мне тут нелегко приходится - вот она только знает, моя Елена Михайловна!... Да что об этом говорить!...
- Мне-то говорить можно! - тихо сказал Гнутов. - Ты вот про себя говоришь, а мне сдается, что это все про меня!... Я ведь тоже на такой самой должности!... Выходит, мы с тобой на одном курошесте сидим, Сергеич!...
- Оба - изменники родины?
- Ну да!
Оба помолчали, затем Венецкий спросил:
- Говоришь, у твоих соседей народу прибавляется?
- А неужели ж? Теперь все в партизаны захотели: красные-то близко!
- Так!... Значит, когда немцы красных гнали, они к немцам подмазывались, а как стали красные немцев гнать, - они глядят, как бы примазаться к партизанам!...
- А как же? Нос по ветру!... Как красные придут, - они правые!
- Ну, нет! Мне к ним идти, да еще перед ними каяться - для них много чести будет!..
- Горд ты, Сергеич!
- Садитесь ужинать! - Лена принесла большую сковородку жареной картошки и тарелку кислой капусты.
- Спасибо, Михайловна!
- Не за что, Ермолаич, это ведь все ваше: и картошка, и сало, и капуста.
Все принялись за ужин.
А после ужина Прохор Гнутов задал Венецкому еще один вопрос:
- А скажи-ка ты мне правду, Сергеич, был ты до войны партейным или нет?.. Про тебя ведь всякое болтают...
Венецкий не стал скрытничать и откровенно рассказал всю историю ареста своего отца, и все, что за этим последовало. Гнутов внимательно слушал, иногда кивая головой и приговаривая:
- Так, так!...
- Вот оно, значит, как ты в нашу Липню-то попал? - сказал он, когда рассказ был окончен. - Не помиловала тебя, выходит, советская власть!... А, правду-то говоря, и мне ее благодарить особо не за что - чуть-чуть она меня в свое время не раскулачила!... А, спрашивается, кого это я ... как это?... соплотировал?...
- Эксплуатировал?
- Не выговорю я это поганое слово, Сергеич; а вот что оно обозначает - хорошо знаю по собственной шкуре: смолоду батрачить пришлось немало!... У бати моего, покойника, - помяни его, Господи, не супротив ночи, а супротив светлого дня, - хотя и надел был немаленький, двенадцать десятин, да нас-то у него было четырнадцать!... Восемь сынов да шесть дочек!... Вот я и ходил по людям в заработки, и плотничал, и на мельнице работал... По копейке деньги собирал, все хотел заиметь свое хозяйство, чтоб из чужих рук не глядеть, хозяевам не кланяться, чтоб меня, значит, не "експотировали"... Купил я тогда сперва две десятины, потом еще три прикупил... Хату поставил... День и ночь тогда работали, и сам, и баба моя покойница, Настасья Ивановна...А тут война началась... Был я в солдатах, был в плену - там-то я и по немецкому научился... Потом революция была... Только в наших краях особо не было белых да красных, как в других местах... Тихо обошлось... Пришел я тогда из плена, давай опять работать, хозяйство мое на ноги поднимать... Записали меня середняком, и все давай поглядывать, как бы меня в кулаки перевести: у Прохора, мол, и хлеб есть, и сало, и всего до горла!...А почему? С того, что Прохор и за землей, и за скотиной, и за яблоней, и за пчелой, как за малым дитем ухаживал!... Как пришлось в колхоз идти - двух коней, третью кобылу отдал... Какие кони были!... И всех троих загубили чужбинщики! - голос его дрогнул.... - Там же, в колхозе, все не мое, дядино, так можно голодом морить скотину!... А сколько было грызни, сколько бестолочи!.. А как стали с хуторов сгонять, сад мой порубили, двор порушили - я не выдержал, бросил все, в город подался, на строительстве работал... Только как война началась, опять в свою деревню приехал...