Ярослав Смеляков

Три стихотворения

 
 
 Судья
 
 Упал на пашне у высотки
 суровый мальчик из Москвы,
 и тихо сдвинулась пилотка
 с пробитой пулей головы.
 
 Не глядя на беззвездный купол
 и чуя веянье конца,
 он пашню бережно ощупал
 руками быстрыми слепца.
 
 И, уходя в страну иную
 от мест родных невдалеке,
 он землю теплую, сырую
 зажал в коснеющей руке.
 
 Горсть отвоеванной России
 он захотел на память взять,
 и не сумели мы, живые,
 те пальцы мертвые разжать.
 
 Мы так его похоронили —
 в его военной красоте —
 в большой торжественной могиле
 на взятой утром высоте.
 
 И если, правда, будет время,
 когда людей на Страшный суд
 из всех земель, с грехами всеми
 трикратно трубы призовут, —
 
 предстанет за столом судейским
 не бог с туманной бородой,
 
 а паренек красноармейский
 пред потрясенною толпой,
 
 держа в своей ладони правой,
 помятой немцами в бою,
 не символы небесной славы,
 а землю русскую свою.
 Он все увидит, этот мальчик,
 
 и ни йоты не простит,
 но лесть — от правды,
 боль — от фальши
 и гнев — от злобы отличит.
 
 Он все узнает оком зорким,
 с пятном кровавым на груди,
 судья в истлевшей гимнастерке,
 сидящий молча впереди.
 
 И будет самой высшей мерой,
 какою мерить нас могли,
 в ладони юношеской серой
 та горсть тяжелая земли.
 
 |Кладбище паровозов
 
 Кладбище паровозов,
 Ржавые корпуса.
 Трубы полны забвенья.
 Свинчены голоса.
 
 Словно распад сознанья —
 Полосы  и круги.
 Грозные топки смерти.
 Мертвые рычаги.
 
 Градусники разбиты:
 цифирки да стекло —
 мертвым не нужно мерить,
 есть ли у них тепло.
 
 Мертвым не нужно зренья —
 выкрошены глаза.
 Время вам подарило
 вечные тормоза.
 
 В ваших вагонах длинных
 двери не застучат,
 женщина не засмеется,
 не запоет солдат.
 
 Вихрем песка ночного
 будку не занесет.
 Юноша мягкой тряпкой
 поршни не оботрет.
 
 Стали чугунным прахом
 ваши колосники.
 Мамонты пятилеток
 сбили свои клыки.
 
 Эти дворцы металла
 строил союз труда:
 слесари и шахтеры,
 села и города,
 
 Шапку сними, товарищ.
 Вот они, дни войны.
 Ржавчина на железе,
 щеки твои бледны.
 
 Произносить не надо
 ни одного из слов.
 Ненависть молча зреет,
 молча цветет любовь.
 
 Тут ведь одно железо.
 Пусть оно учит всех.
 Медленно и спокойно
 падаег первый снег.
 
 
 
 Я отсюдова уйду...
 
 Я на всю честную Русь
 заявил, смелея,
 что к врачам не обращусь,
 если заболею.
 
 Значит, сдуру я наврал
 или это снится,
 что и я сюда попал,
 в тесную больницу?
 
 Медицинская вода
 и журнал «Здоровье».
 И ночник, а не звезда
 в самом изголовье.
 
 Ни морей и ни степей,
 никаких туманов,
 и окно в стене моей
 голо без обмана.
 
 Я ж писал, больной с лица,
 в голубой тетради
 не для красного словца,
 не для денег ради.
 
 Бормочу в ночном бреду
 фельдшерице Вале:
 «Я отсюдова уйду,
 зря меня поймали.
 
 Укради мне, что за труд?! 
 ржавый ключ острожный»,
 Ежели поэты врут,
 больше жить не можно.