Морское движение было моментальным, как финская бурая волна, перелетающая через флагшток. Морской Ылк уже двигались пешим ходом по Советской улице. Их дух шел по фарватеру на спасателе "Нептун", заходил в чумной форт "Император Александр I", огибал форт "Риф", бросал якоря в двух больших фортах с бетонными казематами, контрэскарпами и гаванями - "Тотлебен" и "Обручев". Жизнь и (или) Смерть. На суше ход Мы обозначали: табличка "дом принят на общественную сохранность", "Кронштадская перспектива" (агентство недвижимости, одолевавшее Морского Ылка своими перспективами от продажи их квартиры), Дом офицеров, ресторан "Аустерия" и полуразрушенный, весь в деревянных лесах Гостиный двор. Морской Ылк на проспекте Ленина зашел за пополнением провианта в "Провизиант Пассат". Пора было отчаливать к Морскому кадетскому корпуса. В животе Мы бурчало, когда ускоренным курсом четыре узлов он прошел мимо заманчивых вывесок, скопившихся в одной питательной гавани (ул. Ленина) на протяжении нескольких домов: кафе-пельменная, биллиардное кафе "Луза" и разные "сказки", "стрельцы", "синтезы" и "сахалины". Конечным пунктом сегодня на вахте был материк и мечта каждого доисторического моряка: еда (солонина и питьевая вода).
Морской Ылк встретили своего сына Степана у входа в кадетский корпус. Мы перехватил вещевой рюкзак у маленького первокурсника-морячка, и они пешочком дошли до паромной кассы. В зеленом деревянном домике на синих деревянных вокзальных креслах уже была полная коробочка.
-Так, паром в Ломоносов отходит в 11.20, - сказал Мы.
Под табличками "начальник причала" и "выписка из тарифного руководства" висело объявление "с 25 марта ....".
-Смотри, билеты дорожают. Проезд теперь 10 рублей стоит, - прочитали Морской Ылк.
-Ха-ха-ха. А провоз велосипеда, ручной клади и собаки 3.50. Папа, мы с тобой собаку везем? - засмеялся Степан, показывая на вещь-мешок.
Отец с сыном вышли на Петровскую пристань. В Среднюю гавань через Лесные ворота входил паром "Анатолий Коробицын". Вереница из уазика, двух жигулей: единички и троечки (единичка была с прицепом) и пятерки БМВ выстроились в очередь на погрузку от желтого типового здания "МЖ". Основатель Кронштадта, медный Петр I из Петровского парка приветствовал входящее судно: "оборону флота и сего места держать до последней силы и живота яка наиглавнейшее". В гавани на приколе стояли сторожевик 311, учебное судно "Перекоп-200", гидрографические суда "Академик Крылов", "Николай Матусевич", "Академик Владимиров", "Леонид Демин", "Сибиряков" и другие жестянки. Погрузка-загрузка на паром закончилась. Мы с сыном сидели в каюте и шли в Ораниенбаум.
Морской Ылк вышли на корму подставить лицо холодному балтийскому ветру. Здесь кадеты старших курсов толкались, курили, ругались матом и плевали в кружок. Путь из Кронштадта в Ломоносов занимал 30 минут. На полпути Морской Ылк вернулись в каюту. Степан спал на скамейке, тихо посапывая. Бескозырка свались с головы одетого в черную морскую форму мальчика на пол. Сердце Мы защемило. Красный закат поднимался в глазах. Морской Ылк склонились над Степаном. Со щеки отца скатилась на щеку сына слеза. Степан захлюпал и засопел сильнее, но не проснулся.
-Глаза слезятся. От соленого ветра, - подумали Морской Ылк и женщина, сидевшая на противоположной скамейке с таким же кадетом-первокурсником. Другой мальчик тоже спал, положив голову женщине на колени. Паром причаливал к материковой пристани - станции Бронка.
Мы со Степаном встречал старый дружбан Мэриман. Подводники обнялись и взяли друг друга в крабики-короба. Потом экипаж погрузился в жигули Мэримана одиннадцатой модели. Машина обогнала набитый до отказа желтый лиазовский автобус, переехала железнодорожные пути станции Ораниенбаум, пронеслась мимо вокзала и вырулила на Ораниенбаумовское шоссе. Дорога петляла. С правой стороны голый смешанный лес уходил вверх на заснеженные холмы, с левой низменной стороны сквозь белые заиндевевшие кусты сияли бело-голубые кусочки Финского залива (льдинки и полыньи). Морской Ылк стремились по дороге в Петергоф. Вдоль шоссе стояли старые (пока еще неспиленные людьми и неповаленные ураганом) тополя. В их черных лысых лапах ветвей копошилось красное солнце. Красное, как жизнь товарищей и жены. Красное, как кровавый бутон ядовитой розы. Красное, как закладка смерти и (или) жизни, по вкусу напоминающее гранатовый сок. Махануть Такого стакан на последней подлодке, стукнуть три раза по УВС-50 либо по Ш-12 и бул-тых через торпедный отсек на адское дно. Глубоководный спуск, прекращение подачи ДГС и невозможность доползти до колокола. Все озарено веселым солнышком: мы, такое, кто, это, что, то и никто.