Трехэтажный куб - здание телескопа - уже отбрасывало длинную тень, соскальзывающую в море. Оно было почти без окон, внутри что-то гудело, причем, судя по отсутствию жилых помещений и каких бы то ни было следов на песке вокруг здания, это гудящее было полностью автоматическим, не требующим ничьего вмешательства, существом. Говорили, что раньше на станции был персонал - веселые бородачи в белых халатах, но постепенно они мигрировали в окрестные села, переженились, завели детей и стали пасти коров и коз в прогалинах между грязевыми озерами. Некоторые из них иногда забредали на станцию, может, в поисках мифических цистерн со спиртом для протирки антенны от оседающей морской соли, а может, из-за ностальгии по таинственным сигналам. Во всяком случае, когда мы стали подниматься по пожарной лестнице на крышу здания, никто не выбежал из закрытых, впрочем, на висячий амбарный замок, дверей и не стал сбивать нас с лестницы валявшимися у подножия телескопа гальками.
Минут через десять мы оказались на дне тарелки. Теперь уже было видно, что много воды в ней скопиться не могло: лишь небольшой участок дна был вогнутым (в нем действительно стояла вода), от него отходили в стороны изогнутые многометровые дюралевые фермы с перекрытиями, так что антенна скорее походила на сачок для ловли бабочек или на половинку полупрозрачного бюстгальтера моей старшей сестры. Из центра антенны рос толстый, сужающийся к концу пестик, высотою метров двадцать, выступающий слегка за ее кромку. По обе стороны пестика шли скругленные ступеньки, образующие двойную лестницу, достигающую верхушки, из которой торчали три раскинувшихся в стороны метровых усика-штыря. Под ветром они шевелились.
- Лестница мокрая, - Потрогал ступеньку Мишка.
- Что? - Костик отер со лба маслянистые капли. - Страшно, Михась?
- Страшно, - ответил Мишка, прислонил к пестику рюкзак с запасенными бутербродами и "боржомом" и полез вверх. Когда он был на высоте десяти метров, Костик вытер ладони о футболку и взялся за первую, блестящую водяными каплями, ступеньку.
- Малой, жди нас внизу, - бросил он мне и полез. Я видел, как Мишка уселся между усиками, достал из кармана стекляшку и навел ее на поднимающееся из степи рыжее солнце. То и дело он опасно покачивался под порывами ветра, так что напоминал акробата, кошачьим шагом продвигающегося к концу проволоки, или бескрылую занятую своими делами птицу.
- Ну что, начинается? - Крикнул ему Костик. На меня он не обращал внимания, поэтому я, зайдя с обратной стороны пестика, подтянулся и стал осторожно карабкаться вверх.
Прошло минут пять, я был уже в двух метрах от Костика, когда Мишка заорал:
- Началось! Началось!
Я обернулся к солнцу, но по прежнему видел на востоке все тот же прожектор, выжигающий в глазах дорожки-гусеницы, расползающиеся через пять минут, если подержать глаза закрытыми. Досчитав до трехсот, я открыл их и обнаружил, что время пошло вспять. По логике вещей, теперь мы, трое, должны были спуститься с лестницы на дно тарелки, пятясь задом, добраться до пожарной лестницы, сойти с нее на песок, преодолеть, пятясь, все расстояние до лагеря, обогнав пятящегося Гиню, протиснуться задом сквозь отогнутые прутья ограды, обойти корпус, подняться по ступенькам, осторожно нащупывая их пятками, прокрасться мимо спящего Брылюка к своим койкам и лечь спать, причем Мишке надлежало волшебным образом зажечь фитиль свечки двумя пальцами и, ложась последним, затушить пламя спичкой, а затем затушить и саму спичку, чиркнув ею о коробок. Выстроив эту последовательность из одного лишь факта наступления противоестественных сумерек, я услышал знакомые гинины причитания: "Аллаххху акбаррру", в этот раз наполненные скорбью и необратимостью.
Гиня стоял по колено в воде, вероятно, пытаясь бежать от наползающей на него с востока тени. Руки его дрожали. Сейчас вода проникнет в гинины коленные шарниры, гинины ноги подвернутся, как звенья складного метра, и он упадет в жадные до инопланетной биомассы воды Черного моря.
- Малой! - Из-за пестика высунулось испуганное мокрое лицо Костика. - Малой, не слезай сам, я сейчас...
Костик протянул руку к мокрой ступеньке лестницы, идущей с моей стороны антенного усилителя, попытался ухватиться за нее понадежнее, но рука соскользнула, и Костик с внезапно оборвавшимся детским криком полетел вниз.
С недавних пор я стал ощущать ее постоянно, особенно после приема водки или коньяку, поэтому, кстати сказать, состояние перепоя, и раньше дававшееся мне с трудом, стало вообще недостижимым. Помня об истории, происшедшей в лагере под Евпаторией, я шел к врачу уже вполне печальным и подготовленным - точка жизни сигналила, напоминала и предупреждала о том, что пора достойно встретить самое важное в жизни событие.
- Ну что ж, - хмуро прокомментировал врач результаты анализов. - Дела неважны.
- Когда? - Спросил я с беспечной улыбкой, силясь припомнить, какие суммы и кому я остался должен.
- Думаю, через месяц, - ответил врач. - Месяц потерпите, попейте лекарство, а потом езжайте на грязи, в Евпаторию - там как раз будет сезон. Выпишу вам путевку, за две недельки подлечите свою поджелудочную. С панкреатитом шутить опасно. И воздержитесь покамест от спиртного, летом "Массандрой" наверстаете.
Мы тепло попрощались, а через месяц я уже пылился на верхней полке в душном купе. Стояла удивительная духота, особенно сгустившаяся по въезде в степной Крым. Я пил свой панкреатин, старался, по совету врача, меньше курить и вглядывался в степь, ощущая посасывание вверху живота, нарастающее по мере приближения к грязевым озерам. Накануне я не мог заснуть - в первый раз за двадцать лет мне вспоминался лежащий в луже Костик с неестественно подвернутой ногой. Тогда у меня не возникло никаких сомнений по поводу того, что именно мой брат является инопланетянином. Из его рта медленно вытекала розовая слизь, похожая на биомассу из фантастического фильма про звездолетчиков и гуманоидов, а из ноги торчали какие-то трубочки и капилляры. Он был жив, когда его увезли на "газике" в больницу, но бледен, как манекен, и к тому же дергался, как испорченная заводная игрушка. Когда мне сообщили, что брат уехал и вряд ли вернется в ближайшее время, я совершенно укрепился в мысли, что Костика забрали его собратья по разуму, по причине его расконспирации.
И вот я здесь, на засоленном холмике, сижу на ржавой автомобильной покрышке, прикладываю к точке жизни пакетик с лекарственной рапой и попиваю "Массандру", глядя на безобразный, почти уже разобранный скелет антенны. Возможно, дети веселых бородачей в белых халатах, такие же козопасы, только без высшего образования, улучшат бытовые условия своих коровников с помощью этих прочных конструкций из авиационного дюраля, и в результате появится какая-нибудь новая порода авиационно-космических коров?
Может быть, меня это вряд ли когда-нибудь заинтересует всерьез, потому что и коровы, и пастухи и игрушечные кораблики всегда будут находиться по ту сторону изогнутого жарой аквариумного стекла, образованного моими глазными яблоками. Попробую еще раз - двадцать приседаний, пять надавливаний большим пальцем. Раз, два, три..