Чертовски холодно на работе, в гостях и дома, снег лежит какой-то желтый, как новогодняя вата. Жидкая грязь на дороге, клочья ваты на зеленых уже деревьях. Погода, словом, благоприятствует самому грязному реализму. Ну и фильмы подбираются соответствующие.
«Корабельные новости» шведа Ласса Хальстрема – надеюсь, не переврал фамилию – фильм про воду, про снег и про лед, а также про людей, которые каким-то образом спасаются от этого обилия холодной воды, пытаясь быть теплокровными. Но не у всех получается. Некий незадачливый Койл женится на потаскушке, или уж она его женит на себе, не очень понимая, зачем ей, собственно, это нужно. Затем она его с дочкой бросает, но далеко уйти не успевает – машину с нею и с любовником выуживают из воды полицейскими тросами. Такова преамбула.
Койл едет на Ньюфаундленд, где у него фамильное поместье – готический такой домик, в котором живут привидения. В домике с ним живет старая суровая тетка и вот дочка, хотя ей не нравится там жить. Холодно и страшно, видения одолевают, утопленники в окно стучатся.
Койл устраивается репортером в местную газету, где его шпыняют, строят и всячески третируют начальники. Но это только поначалу, терпение и труд все перетрут. Писать, конечно, особенно не о чем, поскольку население поселка живет с моря, по дискотекам не ходит, вообще там холодно, все в свитерах. Канада – не Лос-Анджелес, прямо скажем. А обычные морские волки – далеко не Волки Ларсены. Но однажды начинающему репортеру случается забрести на некую яхту, населенную чисто хемингуэевской парочкой – муж и жена с бокалами виски в руках лениво переругиваются и отпускают полные подтекста ядовитые замечания. Из разговора Койл уясняет, что раньше эта яхта принадлежала самому Гитлеру – ну и, собственно, готова сенсация.
Итак, новый стиль найден, мучитель-начальник (уродливый Постлетуэйт) посТрамлен, и есть возможность встать возле начальничьего стола и с растяжечкой продиктовать, какой компьютер нужен самому талантливому журналисту газеты: Ай – Би – Эм-м…
Да что же мне это все напоминает-то?! Тихоня Кевин Спейси, бунт против начальства, злая жена, странные отношения с дочерью… Уж не второе ли это издание «Американской красоты», адаптированное для эскимосов?
Хотя, конечно, сюжет по книге, книга в ларце, а ларец на дереве… Опять же Джулианна Мур, страдающая женщина, соломенная вдова – все смогла пережить, пожалела его и взяла к себе жить, и это, так сказать, любовная линия.
А чтобы жизнь медом не казалась, вдове тоже пристроили наследника – умственно неполноценного сынишку.
В общем, безнадега и скромное обаяние пролетариата. Честный фильм про реальную жизнь. И ведь была, была возможность вырулить в какую-то совсем иную стихию – в духе Эдгара По. Оказывается, все предки Койла были пиратами, насильниками, а его собственный папаша совратил свою родную сестру – вот эту самую тетку. Отсюда и призраки, и видения, и жутко метафорическое уничтожение фамильного особняка налетевшим шквалом. Ах, если бы этот шквал еще свернул крышу нашему герою, и он бы, вместо писания заметок, занялся привычным семейным делом – грабить встречные суда и пускать их на дно со всем экипажем! Вот это были бы корабельные новости! А так – ну, драма, ну, тяжело живут люди. Опять же, повторюсь, в Лос-Анджелесе это для кого-то новость, а для нашего зрителя, барачно-общажного типа, тут никакой новости нет. Гитлер людям нужен, Гитлер.
Забавно, что первоначально в роли Койла должен был сниматься Траволта, но, видимо, замерз на кинопробах, плюнул и поехал замаливать грехи Рону Хаббарду. Потом прочили Билли Боба Торнтона. А в результате выручил Спейси. Он всегда выручает. Такой актер.
Билли же Боб
снялся в совсем другом фильме, тоже проходящем по ведомству сурового реализма –
«Бал монстров». Но про этот фильм мы поговорим в следующий раз.
ДУШНОЙ НОЧЬЮ ГДЕ-ТО ТАМ
По утрам его рвет в ванной.
Это не симптом какой-то болезни, а, скорее, реакция организма на механизм. Громыхающий, ржавый, уродливый и уродующий механизм жизни. Такой жизни, которая кого хочешь сомнет и размолотит естественным своим ходом.
Он работает надзирателем в тюрьме, провожает приговоренных к электрическому стулу. И отец его работал там же, и сын Санни работает с ним. Три поколения, династия подмастерий палачей.
Так они и живут втроем, в большом доме с единственным мутным зеркалом, тянущим лица в грязное тесто. Старшему из династии Гротовски женщины уже не нужны, он и передвигается-то с помощью какой-то железяки. Пойдет в ванную – упадет и пролежит до утра, пока сын не вернется со смены. Злобный, желчный, зобастый старик, ненавидящий женщин (особенно свою покойную жену) и ниггеров, разгуливающих по его лужайке.
Сонни с отцом делят одну женщину на двоих. Ее зовут Вера. Она приезжает по звонку и на ходу стягивает с себя свитер и брюки. Веру ставят раком и деловито, хотя и с заметным усилием, в нее кончают. Она берет деньги и уезжает.
Работа палача не без сюрпризов, кто спорит. Приговоренный к стулу ниггер в последние минуты перед казнью набрасывает портреты двух своих надзирателей – отца и сына Гротовски. Сын Сонни настолько расчувствовался, что по дороге к месту казни его вырвало, и он испортил смертнику весь парад. Эта жизнь не по Сонни, это было очевидно сразу, он весь в свою бестолковую мать. Отец избивает его и велит убираться из дома. А сын наводит на него пушку и учиняет допрос: «Ты ведь меня ненавидишь, правда?»
Радость освобождения давней ненависти, радость выдоха: «Всегда ненавидел!»
Сонни недоуменно пожимает плечами: «А я так всегда тебя любил». И стреляет себе в сердце.
На похоронах старшие Гротовски в полицейской форме. Священника просят свернуть церемонию: «Я лишь хочу поскорее услышать, как земля засыплет этот долбаный ящик», говорит отец. И бросает комья земли на гроб прежде, чем гроб успевает опуститься в могилу. А потом запирает вещи и фотографии сына в комнате наверху, вместе с расплющенной пулей в стеклянной банке.
Собственно, это уже могло бы быть финалом. Это был бы очень выразительный финал. Но авторам этого мало. Слишком беспросветно, чтобы быть правдой. Правда страшнее.
У мертвого ниггера была жена и был сын, он тоже рисовал, он унаследовал лучшее в отце, но, к сожалению, был неимоверно толст и неповоротлив. Уж как она его била, хлестала, как орала на него: «Жирная свинья!» – а мальчик все норовил стянуть сникерс из холодильника и сожрать, пока мать не видит. Он поедал их килограммами, эти сникерсы. Даже в день казни отца, когда они сидели и ждали звонка, так напряженно ждали, что у матери кончились сигареты, и она наказала ему сидеть смирно до ее прихода, и первое, что он сделал – метнулся на кухню за шоколадкой, а огрызок в обертке сунул под подушку, еле успел… Как это отвратительно, она красивая молодая женщина, и такой жирный сын, и муж одиннадцать лет по тюрьмам, и вот теперь его поджарили… А сын попал под колеса автомобиля, выбежал на дорогу. Вы думаете, кто-то будет искать виновника? Это же черный мальчик, кому нужно искать убийцу черного мальчика…
Да, все происходит в наши дни, конечно, и такие бредни просто неудобно слушать, но вы забыли, где это происходит – это захолустье, в котором и не слыхали о политкорректности, да много о чем не слыхали, и живут без этого, да много без чего.
Так случилось, что он проезжал мимо и подобрал ее, и отвез ее сына в больницу умирать, а до этого они виделись мельком несколько раз, город-то небольшой, и потом он стал подвозить ее на работу и с работы, и однажды она предложила ему зайти, они посидели, она выпила все виски, какое было, и рассказывала ему про сына и про мужа, показывала их рисунки, смеялась и плакала, а он чувствовал себя не в своей тарелке, он был красный и сконфуженный, и, может быть, вспомнил, что вся их семья ненавидит ниггеров, кроме покойничка Сонни, который их привечал, вот и его мать их ненавидела, и надо было палить из ружья, чтоб спугнуть этих назойливых черномазых со своей лужайки, и это действительно не самое приятное зрелище – пьяная черномазая, которая так страшно смеется и плачет, а она все смеялась и плакала, и руки ее так и летали над столом, а потом все чаще стали останавливаться где-то в районе его ширинки, и тогда он спросил напрямик, чего она хочет, и она сказала, что хочет, чтобы он сделал так, чтобы ей хоть на секунду стало хорошо, потому что ей очень плохо.
Было очень жарко, как бывает жарко только ночью, оба были потные, пьяные, злые и раздраженные, и все произошедшее никак не походило на банальное утешение, а была это яростная ебля двух потных татуированных тел, сильных и цепких. Яростная, долгая, сладкая… а утром его вырвало в ванной.
«Моя рвота не имеет к тебе никакого отношения», - сказал он саркастически и уехал домой, еще не понимая, что это – ну да, любовь. Что к ней-то все и шло. И надо все бросать и задумываться, как вообще жить дальше, чтобы по утрам просто чистить зубы, например. И сжег он форму, сдал значок, и купил бензоколонку. И они начали любить друг друга так нежно и безудержно, как только могут мужчина и женщина, у которых больше никого и ничего не осталось.
Правда, старик-отец чуть не испортил все. Когда эта черномазая вошла в его дом – в ЕГО дом! – да еще и с подарком его сыну, он, конечно, постарался быть лапочкой и выпросил у нее сигаретку. А потом все-таки похвастался, что и сам в молодости отведал «негритянской закуски» и что-то там еще про фамильную доблесть «дуплить черномазых». С самым дружелюбным видом, в общем-то.
Расправа была скорой. На следующий день сын Гротовски упек старика Гротовски в богадельню. Тщательно расспросил обслуживающий персонал, на уровне ли обслуживание. «Вы, наверное, очень любите своего отца?» – спросила медсестра. «Нет, не люблю. Но он мой отец».
Отец особенно не протестовал. Сдался, скис. Я, говорит, не хочу умирать вот так. И я не хочу, ответил сын.
И снес вещи отца в комнату наверху.
А когда она переехала к нему, он сказал, что будет лучше, если вещи ее сына и мужа тоже окажутся там, в этой мемориальной комнате. И она не протестовала, просто, когда посреди ночи ему захотелось побаловать себя и ее мороженым, она поднялась в ту комнату и случайно обнаружила там два последних рисунка своего мужа – портреты его и Сонни. Это здорово пришибло ее. Это что-то вроде того, как если посмотреть в лицо судьбе.
Судьба ведь была милостива к этим двум. Уж до того милостива, что расчистила им все пути. У нее были муж и сын. Муж – преступник, его казнят. Сын – больной ожирением, его давит машина.
У него были отец и сын. Фактически собственноручно он расправился с обоими. Он оказался просто более гибким, чем они. Злобный старик так и не стал лапочкой, так и не возлюбил афроамериканцев, так и не смирился с параличом – и поделом сдохнет в богадельне. А сын был слишком чувствительный, слишком ранимый, слабый, недотепа – обуза… Не только для отца – для жизни вообще. И никто не заплакал о нем, когда он умер. Не плачут о слабых.
И вот они, наши герои, чудесным образом избавленные от прошлого, сидят на крылечке и едят шоколадное, его любимое, мороженое – типичная счастливая семья. Кто это сказал, что нельзя построить свое счастье на несчастье других? Еще как можно! Она с ужасом смотрит на него, а он смотрит в небо. И впереди у них – долгое будущее.
Нет, не случайно этот фильм называется «Бал монстров»…
Мне немножко страшно за Билли Боба Торнтона, потому что он стал играть слишком часто и слишком хорошо. Как бы он не начал играть еще чаще – и хуже. Такая участь постигла в свое время «принца независимых» Стива Бушеми, да и только ли его. А Джон Туртурро? А Деннис Хоппер? А Кристофер Уокен?
Но пока, сейчас, в данный момент, Билли Боб – это один из лучших американских актеров. А фильм «Бал монстров» – пожалуй, лучший в его карьере.
Что касается
Халли Берри, которая получила «Оскара» за роль Летиции, скажу честно, безо
всякой политкорректности: в отличие от Дензела Вашингтона, она своего «Оскара»
действительно заслужила. И пусть она фальшиво плакала на церемонии. Так сыграв
такую роль, можно потом позволить себе фальшиво рыдать от счастья.