Так вот, по поводу "Принципа учета" Майора
http://gondola.zamok.net/080/80maior_1.html.
У меня нет сомнений в том, что любимый многими автор талантлив. Что в его творениях есть нечто, вызывающее симпатию. Я пытаюсь понять - что. Я вижу стремительного, легкого стилиста, разящего иронией. Ирония и есть стиль Майора. На самом деле, чего б не иронизировать над рядовым никчемушным россиянином, нищим и голым внутри и снаружи - он явно достоин одной лишь насмешки. Как и все прочие персонажи. Не марионетки даже, а влекомые по любым направлениям хаоса оболочки человеческих существ, не помнящие, что было вчера и совершенно не интересующиеся своим "завтра". Настоящего, в котором они способны были бы себя как-то худо-бедно вместить, у них тоже нет. Да и не нужно им это все. Им вообще ничего не нужно. Есть некое самодвижение живой биомассы, слепо озабоченной хоть каким-нибудь выживанием, и этого достаточно, чтобы посчитать персонажей существами человеческого сугубо российского происхождения.
Ирония - явление медицинского характера, ее назначение - санировать. По сути, это такая внетелесная форма хирургического инструментария, показывающая не столько "где болит", сколько "где отмерло, но паразитирует на живом еще теле". Или счетчик Гейгера, тикающий особенно навязчиво и громко над тканями распада.
Очень извиняюсь, но не удалось найти в"принципе учета" этого самого "живого тела".
Ирония может быть стилем. На конкурсе много авторов, любимых именно за это качество. Почему бы и нет, если потребность в санировании столь велика. Но для полноценного творчества ее одной явно недостаточно - показывая бессмысленность явлений, ирония не способна к созданию новых смыслов. А писательский труд - если опираться на лучшие мировые классические достижения, так как на слово никто явно не поверит, - именно в этом и заключается. Большой прозе неободимы обобщения, причем такого уровня, которые и глубинно, и качественно превышали бы исходный событийный ряд. Зачем? - а именно они и создают смыслы.
Однако такие обобщения требуют от писателя труда. А трудиться - трудно. Долго. Иногда годами. В полном одиночестве. В риске потерять на пути даже тех немногих читателей, согласых признавать и любить за малое. При такой установке (вполне нормальной и традиционной, кстати) приходится собой пробивать путь вообще без надежды быть понятым адекватно.
Смысл никогда не рождается стихийно, от случайного соединения осколков дурной бесконечности, он рождается тяжело и подолгу. И никакая скоропись сама по себе, по принципу (извиняюсь перед автором и прошу принять лишь как метаыору) макаки за пишущей машинкой, его не извлечет, это настойчивая работа сознания вкупе с душой. Которая однажды может всерьез пригодиться кому-то, о ком автор даже и не узнает. Собственно, это единственное, что оправдывает писательские попытки.
В моей жизни есть несколько книг, удержавших от крайностей. И были книги, подталкивавшие к небытию. Это я к тому, что слово воздействует всегда.
Иронизировавший Майор не поверит, наверное, но "Принцип учета" для меня как читателя оказался книгой как раз из второго ряда. И пусть меня простят его почитатели.
Художник, у которого есть силы разложить реальность до тотального веселенького абсурда, должен однажды озаботиться процессом прямо противоположным - он приготовил читателю планету, непригодную для жизни. И - уже в который раз за этот конкурс! - настойчиво всплывает в памяти Гессе, предсказавший в литературе будущего победное шествие фельетонной эпохи. И, что удручает, практически нет писателей (речь идет о действительно наделенных даром слова) воспротивившихся.
Наконец, завершаю пост попыткой привлечь внимание к одному любопытному факту: практически вся крупная проза из того ряда, которая подверглась наиболее пристальному читательскому вниманию и высоким читательским оценкам, посвящена ПРОШЛОМУ. Пусть близкому, только что, вчера-позавчера, завершившемуся, но - прошлому. Пусть даже и такому, которое все еще царит сегодня.
С одной стороны, это естественная необходимость: нами была прожита очень странная жизнь, состоявшая по преимуществу из одних потерь, насильственных и непонятно чем обоснованных. Это требует оценки, иначе никуда и никогда мы не продвинемся. Иначе будущее нам опять навяжут извне по прихоти и произволу. А хотелось бы даже неизбежное плохое - если уж только к тому и идет - выбрать самому. Признать его целесообразность, если она действительно есть. Или вовремя воспротивиться, если ее очевидно нет. А чтобы родился новый выбор, нужны новые смыслы. Они могут оказаться и хорошо забытыми старыми, но переведенными на язык новых реалий.
Но как раз этим практически никто из пишущих даже не пытается заняться всерьез. Не все, правда, прочитаны, будет здорово, если эта диспропорция выровняется к концу конкурса.
Исключения в какой-то мере представляют, пожалуй, Фцук (он пишет о человеке внутреннем, при всем хаосе и бедности душевной все-таки не впавшем в зависимость от взбесившейся реальности) и Дима Передний - при всей жестокости его проза ищет именно смыслы дня следующего. Именно поэтому читатель во мне простит ему излишества гомосексуальных оргазмов на единицу текста, распятую на зеркале кошку и потерю всех выступающих телесных членов у героя. Только за это - за смыслы, иначе бунтующий читатель во мне возопил бы: "На кой хрен ты толкаешь меня в свою личную бездну?!" и отослал бы писателю ответное: "Чтоб тебе самому жить, именно так, как пишешь! И чтоб неметафорически!"