Лар

Magnificat

Ты сидишь, как Инго, и смотришь, как Инго. Видимо, это проблема всех

больших людей - куда деть ноги и руки, и взгляд. Ты изредка поворачиваешь

голову в мою сторону, и я вижу в твоих водянистых глазах недвусмысленное

желание.

Мне вспоминается тот день, когда пришлось заночевать у Инго, в комнате,

выходящей на север. Тогда, среди ночи, я вдруг проснулась от тихого звука

или движения воздуха и увидела над собой темный силуэт Инго. Я протянула

руку и ощутила сонной ладонью жесткие и курчавые волосы на его затылке. И

что-то внутри сказало мне: "Нет". И я ответила в темноту: "Иди спать,

лапа". Инго наклонился над кроватью, поцеловал меня в переносицу и ушел.

Ночь продолжалась, тягучая и жаркая, и тысячи силуэтов проходили у окна, не

давая заснуть. У Инго в родном городе оставалась девушка - черные волосы,

алые губы. И синие глаза.

Макс все еще громыхает сковородками на кухне. Его врожденная деликатность

будет стоить мне многих бессонных ночей.

Если бы ты был еще уродливее, радость моя, то любовь к тебе не сложилась, а

перемножилась бы с недоумением. Так думаю я, а твои пальцы постукивают по

столу, выбивая ритм.

"Et sanctum nomen eius" и еще раз "еt sanctum", и еще, и в последнем eius,

когда звук падает вниз, в непознанные человеческим ухом глубины, мое тело

начинает вибрировать на той же частоте, принуждая останавливаться сердце.

Хорошо, что ты молчишь, после этого eius все слова твои ложь. Они и так

ложь, последнее, что ты промямлил, развалясь на диване и раскладывая в

узком проходе у стены свои безразмерные руки и ноги, это: "Да пошли они все

в жопу!"

Мне абсолютно безразлично, о ком ты это сказал, может быть, ты вообще

никогда не утруждаешь себя размышлениями о том, что можно сказать, что

нельзя. Твое тело - сосуд, в который Аполлон вложил божественный голос,

редкий бас такого тембра, что синева застилает глаза, когда ты поешь Durch

die Strahlen klaren Schein, перевирая половину слов. Я просто слушаю, и

меня бьет озноб.

Спасибо Аполлону, спасибо твоему чудовищно длинному телу, твоей бесконечной

шее и огромной голове с торчащими ушами, всему этому резонатору, что

создает грохочущий голос, извергаемый из глубин твоих легких.

Я люблю твой голос, но мне кажется, что я люблю тебя.

Макс привел тебя ко мне только потому, что я его долго просила. Может быть,

он упрашивал тебя прийти, но, сейчас, скорее всего, тебе тут нравится. Ты

весь вечер был в центре внимания, а сейчас, когда все разошлись, ты можешь

с удобством расположиться на диване и потягивать красное вино из синего

стаканчика с золотыми разводами.

Ты рассказываешь, как начал петь. Макс, наш всеобщий ангел-хранитель, отвел

тебя к одной старушке, бывшей оперной диве, после того, как ты позорно

провалился на экзамене в музыкальное училище. Старушка брала много денег,

Макс эти деньги платил. Я бы тоже платила, и любой бы заплатил, если

услышал бы, как ты поешь Benedictus. Ты тогда не пел Бенедиктус, и что ты

пел, я даже представить себе не могу. Дворовые песни? Как тебя нашел Макс?

Почему любят тебя, а не Макса? Не понимаю. Почему я люблю тебя, а Макс

что-то там жарит на кухне, чтобы накормить неблагодарного тебя и обманутую

меня?

Старушка сказала, что ты второй Тео Адам, с которым она когда-то пела в

Дрездене.

Ты первый, ты первый, в этом нет никакого сомнения.

Теперь ты поешь и учишься в консерватории. Я думаю, что тебе ставят оценки

просто так, все мы зомби перед тобой, все мы живет на частоте твоего

голоса, и наши желудки и сердца колеблются в унисон, когда ты открываешь

свой огромный рот с вывернутыми губами, чтобы спеть осанну.

Макс сидит на кухне и плачет. Он пьян, и не говорит, почему плачет, но мне

стоило догадаться раньше и утешить его.

Ну все, дружочек, поздно уже, говорю я, помогаю ему встать и веду его в

прихожую. Ты уже стоишь там, в полутьме, и твои глаза отсвечивают красным.

Макс все плачет и никак не может найти шарф.

В конце концов, мы все обмануты в своей надежде быть счастливыми с другими.

Стоит только понять, что для этого не нужен никто, кроме тебя самого, как

счастье становится обычным атрибутом бытия.

Макс слушает слишком много музыки, а она - обратная сторона любви.

Двери хлопают все подряд - ту, что закрываю я, потом дверь лифта, потом

входная дверь.

"Quia fecit magna..."

Звонок. Большая неясная тень у порога.

"Иди домой, лапа...".

Черные волосы, алые губы. И синие глаза.