Вечерний Гондольер | Библиотека

СЕРГЕЙ КОСТРОМИН (с)

АМНЕЗИЯ.

(НОВЕЛЛА)

 

Они возвращались.
Им оставалось проехать не более десяти километров, когда, казалось бы, внезапно, набежала туча, и пошёл дождь. Да не просто дождь, а настоящий ливень, как говорят ино-гда, "стеной". Дворники на лобовом стекле делали лихорадочно порывистые движения, но не успевали справляться с огромными потоками воды, обрушившимися на машину. Движение на трассе замедлилось. Иван предложил пересесть за руль на оставшийся путь, но Маша отрешённо молчала, будто глухая, лишь пальцы её до синевы вцепились в руль. Иван повторил, Маша отказалась, помотав отрицательно головой и поджав губы. Иван знал, что когда она вот так поджимает губы переубедить её в чём-либо невозможно, и спорить не стал, попросив только снизить скорость и ехать поосторожнее.
Но слова его запоздали, машину уже несло на встречную полосу. Иван схватился двумя руками за руль, пытаясь вывернуть на обочину, Маша казалась непроницаемой и отчуждённой. Ехавший на небольшой скорости встречный грузовик, лишь слегка зацепил их боком, но в такую погоду этого оказалось достаточно и их просто стряхнуло под от-кос. Машина сделала кульбит, словно ведомая заправским каскадёром на съёмках какого-то фильма, и замерла, упёршись крышей в рыхлый мокрый от дождя бугор. Иван успел почувствовать слабый, будто бы глухой удар по голове, небольшую тошноту, и отклю-чился, как ему показалось всего на несколько секунд. Очнувшись, он резко повернулся к Маше. Её лицо ничего не выражало. Ни испуга, ничего другого. Просто само бесстрастие. Казалось, что она спала. Иван припал ухом к её левой груди и услышал ровное биение сердца. У самого его сердце стучало так, что ломило в ушах, и казалось, открой он сейчас лишь на мгновение рот, оно непременно выскочит наружу.
Авария, в которую их угораздило попасть по столь нелепой случайности, оказалась не такой уж и безобидной. Маша пролежала в коме несколько дней. Всё это время Иван был возле неё. Он измучил врачей вопросами, но те только неопределённо пожимали пле-чами, мол, придёт девушка в себя, тогда и можно будет о чём-либо судить, а пока, увы…
Но это их "увы", не устраивало Ивана. Сидя возле Маши, он часами читал о различ-ных случаях выведения больных из комы. Читал, и пытался повторить хоть что-то на деле. Он по долгу разговаривал с ней, вспоминал недавнюю поездку в Испанию на морской ку-рорт Коста-Дель-Соль, подробно рассказывал о своих впечатлениях и спрашивал Машу. Не получал ответа, и сам отвечал за неё так, как это, по его мнению, сделала бы сама Ма-ша. Мать Ивана, иногда заглядывавшая в палату, была даже слегка напугана поведением сына. Но на её замечания, он только недовольно отмахивался, и продолжал эту одному ему понятную игру.
Неизвестно, что именно более всего повлияло - настойчивость и вера Ивана, моло-дость Машиного организма, не слишком большая серьёзность травмы, или ещё что, но в один из дней Маша открыла глаза и пересохшими губами что-то невнятно прошептала. Иван готов был прыгать от счастья. Ему казалось, что только он один верил в это оконча-тельно и бесповоротно. И вот это произошло. Теперь, к счастью, всё вернётся на свои мес-та.
Он ещё не мог знать, что всё будет совсем не так, как ему представлялось.
Когда Маша окончательно пришла в себя, оказалось, что она совсем не помнит кто она такая, что с ней произошло, и не может назвать не только имён близких, но и своего собственного имени не помнит. Не помог и приведённый свекровью трёхлетний сын Ни-кита. Маша не знала, что это за мальчик, и не понимала - чего все эти люди от неё ждут. Это расстроило её ещё больше, и она тихо проплакала весь вечер, толком не осознавая от чего.
Проспав на уколах почти трое суток, Маша, наконец, проснулась. И проснувшись, пришла в капризно-депрессивное состояние. Требовала от персонала должного ей по ран-гу отношения, и изумляла всех постоянными просьбами принести из её сумочки кокаин.
И если другим было не понятно, что с ней происходит, то Иван понял сразу. И поняв, пришёл в ужас. Маша представляла себя известной американской актрисой семидесятых годов, взбалмошной, но талантливой наркоманкой, закончившей свои дни на этом свете самоубийством. Иван уже не помнил даже, как зовут ту актрису, но в том, что это всё именно так не сомневался ни секунды.
Это было за два года до рождения Никиты. Маша, игравшая небольшие роли в своём театре и считавшаяся "подающей надежды", была приглашена на кинопробы. Прочитав сценарий, Маша пришла в какой-то неописуемый буйный восторг. Иван помнил те её пе-ревоплощения. И то, что тогда казалось ему высшим актёрским классом, теперь, спустя годы, наводило на него страх.
Тогда Маша ходила по комнате как зомби, часами могла лежать в постели, глядя в одну точку. Её раздражало всё на свете. От всего ей было противно и плохо. Иван и не думал о такой возможности перевоплощения. Он пытался подыгрывать ей. Но это вызы-вало у Маши буйный протест, перераставший в жесточайшую депрессию. Ивану иногда становилось жутковато от присутствия этой, совсем чужой и незнакомой ему женщины. Единственно в чём он был абсолютно уверен, так это в том, что именно его Маша получит эту роль. Конечно она. Неужели какая-то другая актриса могла бы так? Конечно, нет. Только Маша. Наконец, сбудется её мечта, и она сыграет роль, которой сможет отдать весь свой талант и, пусть небольшой, но опыт. А в том, что это будет, Иван был уверен на все сто процентов.
Но на роль, к удивлению многих, утвердили совсем другую актрису. Однако Маша стойко перенесла этот удар судьбы. Совсем не хандрила, и даже с некоторым азартом на-бросилась на репетиции тех небольших ролей, в которых она была занята в своём театре. Иван, пытавшийся поначалу её успокоить, когда увидел её реакцию на отказ, даже уди-вился немного. Но в душе, гора упала с его плеч. Слишком уж страшно было смотреть ему на Машу, когда она репетировала заветную роль. Довольно часто пугала его стирающаяся временами грань между ролью и той любимой им Машей, которую, как ему казалось, он хорошо знал.
И вот теперь, сидя у её больничной койки, и прокручивая киноплёнку своей памяти назад, он думал лишь об одном. Правда ли то, что за все эти годы он узнал Машу. Узнал полностью. Или в тайниках её женской души было ещё много белых пятен для него и ос-тальных? Это был мучительный вопрос, и Иван не находил на него ответа. Временами, он успокаивал себя, списывая всё на последствия травмы, с чем, кстати, и врачи были полно-стью согласны. Но, вспоминая время от времени, те Машины домашние репетиции пяти-летней давности, его опутывал страх, ведь ни о какой травме тогда речи не было и в по-мине.
Вот и сейчас он наблюдал перед собой чужую, однажды виданную им и очень не-приятную женщину. Женщину, которую, он знал, ему следует бояться. И он боялся.
Через две недели, проведя все необходимые обследования, и не найдя никаких орга-нических отклонений от нормы, Машу выписали из больницы. Лечащий врач, глядя куда-то себе под ноги, пробубнил невнятно Ивану несколько ободряющих дежурных фраз, и, сославшись на большую занятость, буквально исчез, оставив Ивана двоём с Машей.
С тяжёлым сердцем Иван привёз жену домой. Ему было по-настоящему жутко.
Маша в старом длинном халате грязно-красного цвета, который он давно собирался выкинуть, но она не давала (подарок давно умершей матери), столь не свойственно ей растрёпанная, с расширенными зрачками, постоянно твердила, чтобы ей дали, кокаин, грозясь, в противном случаи, тут же покончить с собой. Она постоянно причитала, что все её бросили, что у неё никого нет и она очень одинока. Ругала последними словами какого-то продюсера, и глуповато хихикая, перечисляла своих бывших любовников, не забывая при этом сказать о каждом какие-либо гадости. Плакала, говоря о выкидыше и четырёх абортах, неумело крестилась по-католически всей ладонью, и снова плакала. Внезапно начинала искать свои драгоценности, устраивая жуткий беспорядок в квартире. Обвиняла
Ивана в воровстве, и грозилась вызвать полицию.
Временами она "вспоминала", как в молодости, каталась на мотоцикле по Амстер-даму со своим тогдашним любовником. Потом, с ним же примчалась в Париж, где совсем недавно были студенческие беспорядки. И лозунги типа: "Время и место любить - здесь и сейчас!", ещё висели на некоторых заборах. Её тогда пьянило чувство непередаваемой свободы. Убеждение, что отныне можно всё, абсолютно всё! Хочешь медитировать в жёл-тых буддийских балахонах - пожалуйста! Можно уехать в джунгли и жить среди обезьян, можно колоться или курить травку, а можно без всяких дурацких табу подойти к любому парню и предложить ему вариацию на тему "Камасутры". Её дружок фотограф-авангардист утащил её под влияние андерграундной идеологии. Безумное поклонение "Роллинг стоунз" незабываемые амстердамские булочки с гашишем, обо всём этом она "вспоминала" как о чудесном бале Золушки во дворце принца.
Слушая эти её откровения, Иван был близок к срыву. Лишь чудовищная сила воли, да вера в то, что всё вернётся рано или поздно на свои места, удерживали его, давали но-вые силы и терпение.
Единственное, что угнетало Ивана, так это непонимание, почему именно этой жен-щиной стала его жена.
Как точно их сходство, как поразительно она умудрилась постареть на десяток лет, хотя после аварии в действительности у неё не прибавилось ни единой морщинки. Одна-жды, ему почудилось, что она вот-вот заговорит по-английски. Язык этот Маше никогда не давался, да и в школе и в театральном училище, он знал, она изучала французский.
Почему подсознание жены выдало идентификацию именно с этим образом - вечно одинокой, глубоко несчастной женщины, запутавшейся в своей беспутной богемной жиз-ни?
Парадоксально, но его Маша являлась полной противоположностью той, кем сейчас себя представляла. Выросшая без отца, она с детства мечтала о хорошей крепкой семье, о любимом мужчине и детях, собственной квартире, которую обставит с присущим ей хо-рошим вкусом. А, поступив в театральное училище, Маша так и не смогла влиться в ак-тёрские тусовки.
Особенно поразило Ивана, что Маша не смогла вспомнить их сына. А он надеялся, что именно это снимет страшную пелену с её глаз. Выходит, что он, Иван, не так уж хо-рошо узнал свою любимую за эти годы.
А знал ли он её вообще, до аварии? Была ли она в действительности той, кем ему представлялось, или он сам навязал себе желаемый образ. Думать об этом было невыно-симо.
Вечерами, когда Маша засыпала, он садился возле неё, гладил её по голове и вспо-минал как они познакомились на дне рождения у его друга, куда Маша попала совсем случайно, вместо другой, неожиданно заболевшей девушки, и как они обсуждая потом этот случай думали, а что было бы если…
Вот и сейчас Иван думал об этом же. А что было бы, если вместо Маши тогда при-шла другая? Как сложилась бы судьба Маши? А его собственная? А сын Никита, столь желанный и любимый ими обоими? Неужели его не существовало бы вообще? Нет, так нельзя. Так можно додуматься бог знает до чего. Нужно немного потерпеть. Уж этого ка-чества Ивану было не занимать, недаром женился на актрисе. Друзья подкалывали, ко-нечно, но он знал, терпение и искренняя любовь ему помогут. И они помогали избегать столь обязательных в семейной жизни размолвок и проблем. Помогали все эти годы, вплоть до последних событий. И сейчас, откровенно говоря, Иван рассчитывал на то же. Хоть и пугало его иногда отвращение, внезапно пробуждавшееся в нём при виде изме-нившейся жены.
Его желание разобраться по настоящему, что происходит, было огромным. Именно по настоящему, без примеси всей этой медицины. Слишком часто, назло всем сплетникам и злопыхателям Иван чувствовал приливы настоящего счастья. Счастья иметь такую се-мью, счастья, о котором он даже не мог и мечтать. И чтоб теперь, в один миг, дать всё это разрушить? Нет, он этого ни за что не допустит. Но для этого надо элементарно разо-браться. И он знал, с чего следует начать.
Оставив сына у матери, а жену с нанятой сиделкой, Иван отправился в небольшой провинциальный городок в трёхстах километрах от Москвы. Именно там двадцать семь лет назад родилась Маша. Там же затерялся где-то её беспутный отец, бросивший семью, когда Маша ещё училась в школе. Поисками этого человека Иван и собирался заняться безотлагательно.
Увы, он только зря потерял время. Ничего нового Иван не узнал.
Побывал на могиле тёщи, испытав угрызения совести по поводу её жуткой не ухо-женности. Даже дал себе обязательство, когда Маша поправится приехать сюда вновь и навести должный порядок, подумав о том, что это, безусловно, будет приятно Маше. А Иван любил делать ей приятное, даже в незначительных делах. А привезти в порядок мо-гилу её матери он считал делом достаточно важным. Следов пребывания отца он не сумел разыскать, так и остался в неведении - жив тот или давно уж нет. Не встретил он и един-ственную подругу детства, о которой рассказывала ему Маша. Та вышла замуж за военно-го и исчезла на огромных просторах страны бесследно.
С тяжёлым сердцем и чувством невыполненного долга вернулся он в Москву. За три дня, что он отсутствовал, здесь произошли неприятные события. В первый же день после его отъезда, закрывшись в ванной комнате, Маша вскрыла себе вены. К счастью сиделка проявила неожиданно хорошие профессиональные навыки, едва заподозрив неладное. Врачи успели вовремя, но Маша вновь оказалась в больнице. На этот раз Ивану без всяких церемоний предложили перевезти её на лечение в психушку. Иван корректно, но твёрдо отказался, ледяным тоном, не терпящим возражений, сказав, что разберётся сам.
Сказать то он сказал, но как это сделать не знал. Впервые этот сильный, уверенный в себе мужчина, этот гранит нервов, боялся рассыпаться мелким речным песком. Он был беспомощным как ребёнок. Беспомощным и растерянным перед обстоятельствами, обру-шившимися на него столь внезапно. И это притом, что сам Иван всегда искренне считал, что способен управлять если не самими обстоятельствами, то уж своим поведением в лю-бых обстоятельствах точно. Да и Маша лишь способствовала, пусть и невольно, его ду-шевной неуверенности. Той неуверенности, которой у него не было никогда в жизни, даже в детстве. Неуверенности в завтрашнем дне. Это пугало его.
Перестав принимать транквилизаторы, Маша стала очень плохо спать. Она то крича-ла, то плакала, то требовала ещё виски и кокаин. И так почти каждую ночь. Иван очень переживал, сутками просиживал возле неё, почти забросил работу, ходил осунувшийся и небритый с синяками под глазами от бессонных ночей. На Машу, это не производило ни-какого впечатления. Она вела себя с мужем как с давно надоевшей прислугой, грозя ему иногда увольнением. Однажды расчувствовалась и предложила Ивану перебраться к ней в постель на одну ночь, если он достанет ещё дозу. От этих слов Ивана просто передёрнуло, это была как пощёчина, как последняя капля, переполнившая чашу его терпения и не от-давая себе отчёта в действиях, он впервые в жизни ударил Машу. Ударил несильно и она рассмеялась ему в лицо гнусным смехом. А он упал обессиленный в кресло и заплакал. Заплакал громко, по мужичьи, навзрыд. Как будто выпустил наружу так давно накопив-шуюся в нём неприязнь. Как ни странно ему немного полегчало, пусть и не надолго.
Маша, посмеявшись над его слезами, сказала, что уезжает с танцевальной програм-мой в составе группы "Ellie" в Сохо, что вместе с ней будут выступать великие чёрные танцовщики Чак Грин и Сэндмен Симс. Она явно гордилась этим. Ведь по её словам она училась танцам у самого Этьенна Декру в Париже, наставника и учителя знаменитого Марселя Марсо.
- А как же театр? - осторожно спросил Иван.
- Ты даже не представляешь, до какой степени мне плевать! - презрительно ответила Маша.
Вся она просто излучала ненависть. Такой её Иван не видел никогда. Куда подева-лась та маленькая и хрупкая девушка, которую хотелось обнять, прижать к себе, вдыхать аромат её восхитительных волос?
Которая из них настоящая Иван уже решительно не понимал.
Кто она, эта экзальтированная особа, живущая с ним под одной крышей, о чём её мысли? Правда ли то, что она совсем не отдаёт себе отчёта в словах и поступках? И самое главное - как им жить дальше?
Вечером, впервые за много лет Иван напился пьяным. Напившись, много наговорил Маше. Но она только смеялась ему в ответ.
* * *
Когда Иван проснулся, было уже довольно поздно. Обычно он вставал гораздо раньше, даже в выходные дни.
С некоторым удивлением, он обнаружил, что лежит на больничной койке, голова слегка гудела, но боли не было. У него в ногах на деревянном больничном табурете сиде-ла мать, рядом стоял смутно знакомый мужчина средних лет с красивой бородкой как у испанцев и лёгкой сединой у висков. Мужчина был в белом халате, видимо врач. Он о чём-то тихо разговаривал с матерью Ивана. Наконец они заметили, что Иван проснулся, и как-то резко прервали разговор. Мужчина с шутками и прибаутками, словно общался с маленьким мальчиком, осмотрел Ивана. Остался чем-то доволен, обходительно прикрыл его одеялом и вышел из палаты, увлекая за собой и мать Ивана.
Оставшись один, Иван огляделся. На соседней койке лежал пожилой мужчина и чи-тал книгу. Иван хотел его о чём-то спросить, но не знал о чём и поэтому передумал. Тре-тья койка была пуста, но не заправлена, видимо её владелец ушёл куда-то, может на про-цедуры. Иван посмотрел на часы. Завтрак уже закончился, а он как назло хочет есть. Он попробовал встать, но закружилась голова, и он опять лёг. Заметивший эти движения со-сед дружелюбно улыбнулся и отложил свою книгу в сторону.
- Не всё сразу, друг мой, - тихо произнёс он, - Спешить не надо. Только постепенно. Ещё набегаешься.
От этих его слов Ивану почему-то сразу стало спокойно. Он закрыл глаза. Мысли его бы-ли чисты и находились где-то очень далеко.
А в коридоре возле палаты врач уговаривал его мать не спешить всё рассказывать сыну. Неизвестно как он прореагирует. Всё же травма головы довольно серьёзная. И хотя операция по удалению гематомы прошла удачно, мозг человека штука сложная. Немного помолчав, мать сообщила врачу, что уже дважды говорила сыну о смерти жены Маши в автокатастрофе, но он не реагирует. Это то и пугает её более всего. Уж она то знает, как он её любил. Да и сына Никиту, которого она вчера привела, Иван не узнал. Врач сочувст-венно покивал головой. Действительно, чего тут таить, такое случается. И самое плохое, что никогда нельзя точно определить пройдёт это или останется навсегда. Навсегда? Мать заплакала. Врач обнял её за плечи. Надо надеяться только на лучшее. Надеяться самой и настраивать сына. Во врачебной практике бывают самые разные случаи. На всё - воля божья. Ничего тут не поделаешь. Всегда она необъяснима, эта амнезия.

28 июля 2001 г.
г. Орёл

 

 

 

Высказаться?

© СЕРГЕЙ КОСТРОМИН