Т.Ф., как обычно.
Читатель! Каждый раз, знакомясь с героями сказок, знай - один из них обязательно умрёт…Впрочем, не обязательно в сказке - он может уже изначально быть мёртвым или умереть в будущем. Однако это обстоятельство не отменяет самого факта смерти.
Это не детектив, так как в смерти нет загадки, это просто
история n смертей. Приятного тебе чтения, Читатель!
В современной литературе… - начал он и стёр. - В современном, насквозь политизированном мире, где любое действие есть действие между людьми, следует задуматься о проблеме конкурентоспособности высокой литературы - литературы, наиболее подверженной сложной политике художественного вкуса, - и задуматься о применении совершенно новых, системных подходов, которые уже достаточно хорошо разработаны на рынке ПО, этой действительно современной литературы.
Николай Семёнович удовлетворённо откинулся на спинку своего глубокого черного кожаного кресла, старинного, со стёртыми в блеск подлокотниками и круглым кусочком войлока под каждой из львиных лап, служивших креслу опорами. Мебельная достопримечательность досталась ему в наследство от деда - профессора геологии, и никак не сочеталась с офисным столом и стоящим на нём Pentium III.
Родные Подпрольного были на даче, и он мог делать всё, чего хотела его квази-холостяцкая сейчас душа. Поэтому он закурил.
Затем он встал и двинулся на кухню. Проходя через прихожую, он задел вьетнамскую занавесь из нанизанных на леску кусочков бамбука, и она злобно зашипела за его спиной. Изящно распахнув холодильник, Николай Владимирович шутливо сделал ему книксен и достал из его светящегося чрева сыр, ветчину, масло и баночку оливок. Найдя в хлебнице батон белого, он, чувствуя приятное нетерпение и сосущее желание вернуться обратно к рабочему месту, лелея смутные образы приходящих мыслей, сделал, фальшиво насвистывая Man on the Silver Mountain, огромный бутерброд и двинулся обратно в гостиную. На полпути он вспомнил, чертыхнулся и вернулся назад за стаканом и бутылкой пива. Сев в своё кресло, Подпольный, соря крошками в клавиатуру, откусил добрую треть от своего гигантского бутерброда и отхлебнул из стакана, после чего продолжил:
Основной стратегией борьбы должна быть монополизация во всех её проявлениях. Конкурентоспособное литературное произведение должно быть защищено, в первую очередь, от критики - этого самого нечестного метода борьбы на рынке литературного товара. Причём под критикой следует понимать не только выраженное в тексте мнение профессионального литературного критика, но и мнение рядового читателя. Самым простым способом является включение критики произведения в само произведение, что, таким образом, должно позволять монополизировать точку зрения и трактовку - а ведь в критической борьбе важно не только и не столько содержание, сколько источник критики. Ведь даже самая убийственная самокритика незначительно сказывается на объёмах продаж. Или кратко: оценка произведения должна принадлежать самому произведению. Таким образом, пункт первый - хорошая защита произведения от критики. Не менее важно позиционирование автора на рынке, закрепление его в каком либо жанре.
Подпольный оторвал взгляд от экрана, откусил ещё треть бутерброда и с удовольствием отпил пива. За окном шумели бесконечным потоком мчащиеся по Садовому машины, а здесь было уютно и царил располагающий к творческим раздумьям полумрак, скрывающий не менее творческий беспорядок - родные уехали вечером в пятницу, а был уже вечер субботы. Он продолжил:
Это может быть сделано несколькими методами, например, созданием собственного жанра, как мы видим это на примере Сидорчука. Не менее действенно создание многосерийных произведений, описывающих приключения полюбившегося персонажа. Этот метод популярен в жанре детектива, фантастики и вообще лёгкой литературы. Такие авторы, как Вениаминов, Федулов, Гранатов, давно им пользуются. Пора и представителям высокой литературы, таким как Андрейченко, Богуславский, Чернецов, принимать его на вооружение, если они не хотят отстать от жизни и застыть в пыльной тиши своих профессорских кабинетов. Почему бы не написать многосерийные похождения Гамлета, Принца Датского? Это было бы современно и конкурентоспособно.
Подпольный закрыл глаза и вдруг услышал тихий шорох за спиной. Его тело сковал липкий страх, мерзким холодком поднявшийся по позвоночнику до затылка; профессор через силу повернулся навстречу опасности - воображенье рисовало леденящие кровь картины, пользуясь в качестве шаблонов продукцией американского кинорынка.
Андрейченко аккуратно вставил отмычку в замочную скважину и, пошатав её там, провернул. Замок щелкнул. Тихонько, на пределе слышимого, скрипнули петли, и дверь приоткрылась ровно на столько, чтобы впустить две бесшумные тени. Порядок, Андрей Борисович, - сказал Андрейченко стоявшему сзади Богуславскому. Они тихо прокрались в квартиру, пересекли прихожую и застыли, как ангелы мщенья, на пороге гостиной.
Полный человек с бутылкой пива в руке сидел в глубоком черном кресле перед компьютером. Голубоватый свет дисплея придавал благородство и загадочность его пухлому лицу с немного детским выражением губ. Вдруг человек обернулся и неловко попытался встать в кресле, но Богуславский быстро вскинул прямую руку и выстрелил два раза - сердце, шея. Человек с удивлённым выражением - Что же это вы так, а? За что? - упал навзничь, бутылка с пивом покатилась, расплёскивая пенящуюся жидкость по дорогому ковру. Богуславский подошел к убитому и выстрелил ему в голову, после чего застыл, подслеповато вглядываясь в дисплей через толстые профессорские очки. А ведь он, похоже, во всё это верил, бедняга… - подумал он и нажал кнопку Power. Голубой экран вспыхнул и погас.
2. Бадминтон
Саша замахнулся ракеткой, и яркое солнце, глядящее сквозь изумрудную на
просвет листву, какая бывает в начале лета, на дачи, прилежащий лесок и
искрящееся озеро, ослепило его - и когда он запоздало махнул наугад, воланчик
уже лежал на земле, белый, неподвижный. Никак нельзя было ожидать от него,
лежащего на земле, такой резвости. Оленька смеялась, помахивая ракеткой
от избытка жизненных сил - Растяпа!, крикнула она ему. Как ни странно, Саша
почувствовал острую обиду. Он ещё не понимал того, что его раздражительность
и ощущение недооценённости со стороны окружающих и особенно Оленьки было
первым признаком рождающейся влюблённости.
Саше было 17 лет, и он очень хотел стать профессором филологии, как его папа, Николай Владимирович Подпольный. У Саши Подпольного была милая детская улыбка и рано остановившийся взгляд мягких карих глаз, длинные суставчатые пальцы, которые он постоянно нервно сцеплял либо за спиной, либо, если сидел, на колене. Одержимый юношеской графоманией, Саша писал длинный, давно потерявший счёт главам и частям роман под многообещающим названием Простить и понять. Фабула его была проста и однозначна в трактовке, как сны невротика, слишком увлекшегося психоанализом: Мировое Зло играло нечестную игру против одинокого странника, аббата Джованни; главный герой был мастером меча и пера; аббат с поистине христианским смирением принимал все выпавшие на его долю несчастья и, естественно, выходил из них победителем. Словом, содержание было продиктовано юношескими мечтами и гонимыми фантазиями, а отнюдь не художественным чутьём или хладным рассудком, планомерно строящим произведение, выражая себя. Из какого-то пиетета к Имени, свойственного начинающим литераторам, он не мог использовать любое и поэтому беззастенчиво крал их у своих родных и знакомых, с фрейдистской точностью избегая имени Оленьки. Поэтому Сашин роман представлял интерес только в одном: он был непосредственным выражением его юношеской души и являл умному взгляду многое.
Саша подобрал воланчик, подкинул его и сильно ударил ракеткой, но тот резко пошёл вниз и упал в метрах двух от подающего. Раздражение росло, солнце припекало через листву, Оленька похлопывала себя ракеткой по ноге и улыбалась. Я больше не хочу - сказал он, распрямляясь, и остро почувствовал, как неестественно прозвучали его слова. Это взбесило Сашу ещё больше. Он поднял воланчик с усыпанной хвоей земли и в упор взглянул на раскрасневшуюся от игры девушку. Тогда пошли купаться, - сказала Оленька, с улыбкой протягивая руку за воланчиком, - Вода уже прогрелась, наверно.
Именно эта улыбка и жест, полный скрытой насмешки и превосходства, лишили Сашу последнего терпения. Фигня, - сказал Саша - ни хрена она не прогрелась, дура. Он схватил камень и кинул в Оленьку, метя в висок. Камень просвистел мимо и Оленька застыла в тупом удивлении, чего делать не стоило ни в коем случае. Сашенька подбежал к ней и неловко ударил ребром ракетки по голове, от чего жертва вскрикнула и схватилась за голову руками. Убийца ударил её ногой в живот, повалил на землю и стал, тихо плача от собственной беспомощности, избивать лежащую до тех пор, пока её всхлипы не перешли в монотонный стон. Схватив за руки, он поволок её к озеру, - это было нелегко, так как Оленька была выше и тяжелее его, - и утопил в заросшей белоснежными кувшинками заводи. Когда последний круг на поверхности разгладился, он повернулся спиной к озеру и, насвистывая и подпрыгивая, пошел домой. На душу его снизошел долгожданный покой и чувство наступающего чуда, рвавшееся наружу в излишней размашистости движений и тихом счастливом смехе. Молодая грудь дышала глубоко и свободно.
Вечером Сашенька записал в своём романе: Аббат выехал из вечереющего леса. Закатное солнце сквозило лучистой алой прожилкой через облака, окрашенные в тёплые пастельные тона розового и нежно-лилового. Вдали на холме четко прорисовывался темный силуэт островерхих башен замка барона ДАламбера. Аббат поддал было шпоры своему усталому коню, как услышал громкий женский крик, донесшийся из придорожных кустов. Не задумываясь, Джованни, вытаскивая шашку из ножен, вломился в хлещущие по ногам ветви и оказался на небольшой поляне среди зарослей боярышника, усыпанного цветами. Цветы, осыпавшись от грубого прикосновения к ветвям, устлали землю ковром. Взору аббата предстала ужасная картина: банда лесных разбойников измывалась над дамой в бледно-розовом платье, привязанной к стоящему в центре поляны стулу с высокой спинкой. Лицо несчастной выражало презрение и гордость. Эй вы! - крикнул аббат, - Отпустите её, иначе я научу вас уважать Справедливость и Веру! Но подлые лица разбойников выразили лишь ненависть к доблестному аббату. Тогда Джованни на всём скаку въехал в толпу разбойников и стал рубить их шашкой. Те в панике отпустили несчастную и скрылись в лесу.
Джованни спешился и отвязал даму. Как ваше имя, милорд? - спросила спасённая. Аббат поправил бескозырку и сказал: Аббат Джованни, всегда к вашим услугам. Они поцеловались.
Сашенька улыбнулся своим мыслям и блуждающим взглядом уставился в черное окно, отражавшее желтый абажур настольной лампы, его лицо, стол с графином. Деревья успокоительно шумели, луна, сменившая солнце на небосводе, желтела сквозь листву, как второе отражение настольной лампы. Вдали послышался странный звук, будто лопнула басовая струна. Саша улыбнулся и отложил ручку. Его сердце наполнялось теплым ручейком чего-то очень хорошего, чего-то, что обязательно должно было случиться. Саша встал, со скрипом отодвинул стул, пересёк комнату и вышел на крыльцо. Оленька, - шепнул он, вдыхая резко похолодавший ночной воздух. Ему показалось, что он различил в темноте незаметное движение, и это обдало его жаркой волной неотвратимо наступающего счастья.
Оленька открыла глаза и жутковато улыбнулась разбитым ртом. Они поцеловались, - прошептала она распухшими губами. Сведёнными трупным окоченением руками Оленька неловко схватилась за стебли кувшинок, закрывших на ночь свои белоснежные цветы, подтянула своё одеревенелое тело и выползла на берег. Сашенька, - шепнула она и изо рта полилась озёрная вода. Вода текла с ее одежды, змеясь по хвое черными ручейками. Толстая подушка ряски сползла с плеча и упала. Оставляя мокрые следы, утопленница двинулась в направлении приветливых огоньков дачного посёлка, туда, где её ждало что-то невыразимо прекрасное и большое.
Сквозь чёрную листву на дачный посёлок, прилежащий к нему лесок и липко поблескивающее лужей разлитого мазута озеро светила полная луна. В воздухе стоял душноватый запах ночного горошка. Что-то яркое прочертило небо и упало за лесом. Странный звук повторился.
©