Елена Чинахова.
СТИХОТВОРЕНИЯ
из книги "Тысяча откровений"
Split ...и лоб охлаждать прикасаясь к преграде прозрачной, а после о главном молчать, но в обыденность фразы - вплетать тонкой вязью запретное слово и снова вопрос без ответа под ногти скользящей занозой... изящество пытки - раздвоенность взгляда и мысли, раздробленность смысла - картинка сквозь трещины в линзе... а внешняя - глянец улыбки хранит виртуозно припудренный тальком бесед и житейскою прозой; а та, что внутри - замерзает в осколках - покорна и приступу боли, и страху - предчувствует кому, в которой вопрос и ответ потеряют значенье... но обе одним ограничены телом и тщетно пытаются скрыть обнаженную детскую нежность... ..^.. Азиатские сны I. а мне снится Сайгон - сезон дождей. утренний воздух жаркий и влажный - кажется что дышишь водяной взвесью. над желтой рекой дрожит протяжный звук заунывно журчащей песни. рисовых полей грязная зелень стебельками колет нависшее небо. кружит голову терпкое зелье пряных запахов - осязаемо сладкий дурман. небытия небыль. храм. монотонные звуки гонга тают . монах в оранжевом одеянии. текут в никуда сонные мысли. льется просачивается в мозги мне незнакомая речь - язык кошачий. как улыбка раскосой девочки - масляный блеск тропических листьев... как же телу мучительна влажность. несвободой шелковой мокрое платье к ногам прилипло - идти мешает. II а ты меня, хрупкую, зовешь - девочка Чайна, девочка-статуэтка, фарфоровый сахарок. сломать боишься - едва-едва прикасаешься. жаждет мучительно влаги мой пересохший рот. я впиться в тебя хочу, вцепиться намертво: до гримас, до судорог в натянутых мышцах. я тобой заболела по-детски отчаянно. я хриплю в лихорадке от любовного тифа. а ты мне "любимая", а ты подбираешь слова, а я лепестками тебя укрываю сакуры, и патокой в губы, и так запредельно нежна, и тело как слепок с тебя, и сны одинаковы. тени взлетают, ночь закрывает глаза. растекаясь по коже - кожей, росою утренней, пробегу все знакомые линии - просто за- целую, занежу, заговорю, забаюкаю... ..^.. Эпицентр анархичное воронье моих беспорядочных мыслей так же далеко от классически стройных рядов латинской фаланги, как медленная смерть при распятии - от мгновенной на гильотине. понимая тщетность любой погони за непослушной стаей, я - в момент крушения жизни, забыв о чувствах - просто смотрю в окно. мгла. осталось четыре часа до рассвета. но для меня - при постоянстве его возвращений каждое утро - это не важно. важна внутренняя тишина в поворотной точке. любовная паранойя, на моей шее затянутая удавкой - в прошлом. в век прогресса можно свести к нулю любую телесную боль, но анестезия - при разрыве нашей связи - не предусмотрена, как впрочем, тобой предусмотрен не был уход мой, ложь телефона - отсутствие изображения: души не видно, а потому легко играть роль - говорить металлическим (внешне спокойна) голосом о ненависти, но при этом думать и чувствовать по-другому - сойти с ума от невозможности совмещения наших жизней а после - умирать - вдали от эпицентра последнего взрыва. ..^.. Не расстояния между нами... не расстояния между нами, а миллион океанских капель... Давид по утрам глотает сгустки тумана - осень некстати, прикасаясь лезвием к заросшей щеке, под трель осипшего крана - вспоминает прошедший июль, ее руки, голос гортанный, жаркие ночи, пропитанные не одиночеством - влагой страсти. не расстояния между нами... Вирсавия - у тоски во власти - на краю света. бессонница мучительней головной боли. горячая простыня обжигает почти прозрачную кожу. пластырь еще не придуман для ран от расставаний. памяти штольни - глубоки, как морские впадины. судьба тасует карты по масти. Урия возвратился с войны и живет на другом архипелаге. не расстояния между нами... тридцатипятилетний подросток - Давид - мечтает; хочет послать все к черту, сбежать на остров, где Вирсавия спит - а во сне, прикасаясь к его вискам - хохочет... если бы не долги! - невидящими глазами уставившись в точку он замирает. разгорается в теле Давидовом пламя. рубиновой змейкой - от щеки к подбородку дорожка - стекает тщетность его желаний и их невозможность. ..^.. Пауза ...даже тысячи откровений не стоят того, чтобы нам не встретиться... ветер меняет свое направление. ветшают в парадных лестницы: их одиночество - неприкрыто, остро - скалится во тьме арматурой; не настолько был сиротлив на острове герой нашего детства Крузо, как эти безмолвные вены времени, присыпанные штукатуркой... страшно, что дом, разрешаясь от бремени памяти, когда-нибудь рухнет... а пока, как в кино, длится застывший кадр - одна из выбранных Богом пауз: мгновение вечности - легкокрылый дар - пьется на вдохе; усилен градус притяжения смещеньем земной оси; от перегрузки дрожат колени; небо, не сошедшее с ума от тоски, переполнено изумлением; бездвижны кинопроектора лопасти... и мы, уткнувшись взглядом друг в друга, стоим по разные стороны пропасти... ..^.. * * * Я ношу твое имя под языком - как тайну. Время опечатало губы мои молчанием. Я - серебряной ложкой - собираю буковок стаю. Я рисую улыбку твою - золотистым чаем На почти прозрачной, как крылья стрекоз, бумаге... Как земля, выгорая летом, бредит о влаге; Рыбака молит о жизни рыба, попавши в сети; Вино выплакивает на скатерть хмельные пятна - Так и я изнываю в этой беззвучной клети, И крою по ночам белое - белое платье... Ты приходишь в мой сон - и я пью поцелуев млечность, Ты бросаешь в пропасть меня - и прыгаешь следом, Но сильнее смерти - твоя неизбежная нежность. Ты зовешь меня так, что душа растается с телом, И от ласк твоих во рту медленно тает вечность, Оставляя к утру - на шелке - рисунок мелом... ..^.. За мгновение до... натяжение струн, напряжение звуков и слов. я - сгустившийся воздух хватаю карминовым ртом, замедляя мгновенье соприкосновения снов, и сжимаюсь в пружину, попав в восходящий поток твоего восхищения мной. так, наверное, в бурю теряет пыльцу мотылек, чтоб упасть в руки ветра; так рыбу на теплый песок в одночасье выносит волной; так взведенный курок считает секунды до выстрела, а дрогнувший свод задыхается перед грозой; так обжигает губы и пальцы нежности дикий мед. в соты страха втиснута страсть - огонь расплавляет воск скольжу водомеркой по распятой поверхности вод. близок срок распрямленья пружины и водоворот неминуем. поздно играть "отбой". ..^.. ...et amo "...в убийстве, и даже более - в любви, - вы традиционны." В. Шкловский ("Zoo") любое счастье - оставляет шрам... я - линия, что на твоей ладони надежно впаяна в тепло руки... чеканной, звонкой дробью каблучки по лестнице - все ближе, ближе... стонет входная дверь и мир трещит по швам - так вязкую взрывая тишину, что сердце - плоть таранит, прыгнув в горло, и бьется нежность, пойманная в сеть глухой тоской... судьба оставит плеть молчать и ждать финального аккорда (пока мы - слившись - не пойдем ко дну), чтоб на щеках нам - высечь по клейму: на правой - "страсть", "безумие" - на левой... ..^.. Зов Как ты живешь в своем тридевятом сне, слышишь ли шорох молитвы : "Ко мне, ко мне возвращайся скорее" ?... В кромешной тьме - больше огня, чем в самом пресветлом дне; небо - тем ближе, чем жертвенней нагота... Произрастая в гортани тягучим "А-а-а!"- стон, превращается в вопль : " Скажи, зачем снова покинул меня?"... Беснуется чернь: ей, вместо Слова, в любовницы - немота... Одиночество (тяжесть второго креста), ответь, за что заставляешь меня терпеть? ...В легкие бьет копье, протыкая клеть костяную и льется не кровь - вода... Сладок был поцелуй твой - уста в уста. Кончилось время поста. ..^.. Триптих В.А. 1 а город говорит, взрывая ритм в груди; просачиваясь в уши - шур шаньем шин; от пяток до макушки - кольцом сжимает (ты - неистребим, питон всепожирающий, как Рим - извечен), душу - душит, душит и ночью, в однокомнатной клетушке, мне шепчет в сны: "молитву сотвори"... а я держусь за радужную нить... 2 и я пою - сквозь шум и суету - одною став из нежнотелых устриц, захлопнувшись от тьмы и грусти в прозрачной раковине дум. черту оседлости презрев - потоком, вдаль - несутся мысли, впадая в устья сонных рек и веки стиснуты до хруста... но, пьет печаль и длится век... 3. как невозможно долго тянется ночь воду снов в ступе зрачка перетолочь - тяжкий Сизифов труд. у меня внутри жизнь прорастает деревцем, пузырится первой листвой. дышит, дрожит душа вытянув руки - ветви сквозь плоть, на шаг - став ближе к небу - молит: "огня! огня!"... быстро весной отцветает яблоня и выстилает белым дождем траву... выпестуй звонкий плод твой во мне, к утру - так, чтобы мякоть слов заполняла рот; так, чтоб не перебраться ни вплавь и брод - не помог - только падать в бездну листа, черным по белому, преображаясь в стаю строчек щемяще - нежных, взахлеб, до дна пить бесконечность (пусть кровоточит спина и прорываются к свету, сквозь мрак - крыла) ... видишь ли, милый, рожденного ангела?... ..^.. Сикстина Буонарроти Egli dice cose e voi dite parole - Он говорит вещи, вы же говорите слова. Франческо Верни Долог день. Рясы монахов шуршат внизу, шепчутся черноноголовые муравьи. Первотворец - посвятивший меня резцу, слову и кисти - наполнены чаши Твои горечью, желчью (а больше ли гнева - боль?), я их до дна выпиваю, навзрыд, взахлеб, не рассуждая - ужасней крест или кол. Обруч усталости мой оплетает лоб; Немощен телом, согнувшись в сирийский лук. Папская мантия ныне - страшней горгон. Кончики пальцев грызет раскатистый звук - звон колокольный: " Восславим великий трон!", а на заросшие щеки, в безумство глаз - грязными каплями падают небеса. Хоры заходятся в вопле: "Помилуй нас, будь милосерден, Сущий!". "Осанна! Оса-а-а.." - вторит сирроко срываясь на визг...Весна. В Риме - жара. Штукатурка сохнет за миг разделяющий тягостный выдох - вдох. - "Дай мне успеть расписать увлажненный мир фрески рождаемой, Господи... Я оглох: тщетны угрозы Юлия: "Сброшу с лесов! Целую вечность ты пестуешь рай и ад!". Кроткому - крохи при чревоугодье псов... Руку к Первохудожнику тянет Адам. Камню ли быть тихим эхом папских палат? Я же - ежесекундно в веригах, в тюрьме у продающих на вес кровь Христа. (Пилат - меньший из грешников в этой кромешной тьме яблонь бесплодных, принадлежащих мечу). Мне ли ветром взмывать, раздувать край риз? - Содранной с сердца кожей - плачу палачу. Дар мой от Бога - Голгофа длиною в жизнь". ..^.. Обрывки писем (из семейного архива) (Магда - Вацеку, Польша, 1940) ...ходить в костел с утра по воскресеньям. молить девичий образ на иконе: "о Матка Боска, сохрани Варшаву!". а хор безусых юношей - во славу - споет псалмы Сидящему на троне и я забуду все свои сомненья... мой Вацек, мне ночами снится птица, которой тесно в - пусть просторной - клетке. и мальчик, со звездой шестиконечной, (единственный из всех возможных встречных на улицах заброшенного гетто) рисует на клочке бумаги лица с глазами, пораженными печалью... а после, смерть на грудь его ложится, как женщина в поношенном пальто, и выпадает карандаш из пальцев... щебечет птичка: "битте, гвозди вбиты не в руки - в сердце. воздуха мне мало!"... ...а утром - муж готовит кофе; смачно смеется, называя сны - капризом, пророчеством, не стоящим ни цента... он очень нежен с каждой пациенткой, но ежедневно прерывает жизни и говорит, что счет Христом оплачен... ....мне страшно, Вацек: нынешнею ночью - приснилась клетка, но уже пустая.... ..^..
|
Елена Чинахова в Сети. |