Андрей"Дрей" Медведев
Рассказы
Электричка
Электричка, надеющаяся добраться до Чулыма, полна вечерних бликов и рефлексов. И едет она туда же, на закат.
Севшая напротив девушка с манерами Ренаты Литвиновой достала из сумки дистрофично закачавщееся в ритм движению, но лощёное издание «Инглиш Тудэй».
Вот ведь как, а я даже «инглиш йестедей» на трояк в школе знал, ну ничё-ничё, нагрянет и на её седины «инглиш томорроу», попляшет она тогда.
Пальто у неё красное, и солнечный луч окрасил его реглан в пионерский цвет. А за плечиком, по железяке, думающей, что она поручень, ползёт букашечка, и два её крыла – мутная капелька, светятся на солнце и выдают её местонахождение. Извинится вежливо и придавить пальцем эту крохотулю, чем и произвести на элегантную англоманку неизгладимое впечатление? Пущай живут обе, не догадываясь о моём существовании.
А на следующей остановочке закачалась по проходу ещё одна девчушечка и густые русые власы ея, освободившиеся от коричневой резинки, колыхались синхронно, разворачиваясь медленно, как анаконда на простенькой чёрной куртке. Вся эта плотная волосяная масса покрывала, оказывается, красивый череп с ангельским лицом. Это лицо смотрело на золотое зеркало Оби. А когда Обь уехала, то ангелочек достал из сумки второй том курса Общей физики, безыскусное издание, не претендующее на популярность Плейбоя, шершавое и библиотечное. Стало быть на втором после заката месте у неё – физика.
А у меня на первом месте было пиво Клинское, а на втором фисташки, а вся эта электричка, которую я ожидал полчасика с первым и вторым в руках – на третьем.
45 минут назад купил я пивка и пошёл по аллее от касс вверх, отыскивая ту самую единственную точку, в которой я остановился бы с этюдником лет пятнадцать назад. И, конечно же не промахнулся, попал в цель как баллистическая ракета, несущая фисташки и пиво.
Пронизанная вечерним тёплым светом кленовая компания была переходного от зелёного к жёлтому цвета. А центром пивной композиции оказалась старая берёза. Она излучала то особое сентябрьское свечение, которое притягивает взгляд, создаёт вокруг себя лёгкую дымку, излучала и была похожа на залапанную лампочку, горящую в кленовом полумраке.
Всё было удивительно между 18.00 и 18.20. Даже пиво кончилось прежде фисташек. Я повесил бутылку на ветку и опустился на самое дно длинной канавы с рельсами. И на этом перроне, где лежали снятые конструкции переходного моста, и куда не добивал ни один лучик солнца, хотелось исчезнуть с лица земли. И электричка приползла, забрала всех, потащила к реке, имя которой совсем не Стикс. Но если бы жизнь заканчивалась, то против такого окончания я ничего не имел бы.
Новосибирское лето подаёт красивый пример, как надо умирать.
--------------------------------------------------------------------------------
<Ты, как ишак>, сказала мне Танюха, когда мы с трудом разворачивались в прихожей, вернувшись с дачи. Я тут же изобразил удар в розовенькое ухо, всего лишь изобразил, потому что произнесено было без злобы, а по-матерински. В ответ на мой жест она игриво сказала: <Я ж в хорошем смысле!> Что, спросил я, - такой же любвеобильный, смысле!> крупнокалиберный и неутомимый? Нет, она говорит, - поклажи до фига прёшь.
Не стал я ей в положительном смысле говорить, что она лошадь, потому что пока я спал, она всю работу на даче переделала.
Не стали мы сегодня там задерживаться, а нагрузившись помидорами, перцами, огурцами, решились испытать себя на выносливость в переполненной электричке. День был поначалу мрачен, а к отъезду нашему заулыбался. Солнышко показало свои сверкающие телеса, и под его вечерним светом, пролетающие за окошком леса уже не казались непробиваемыми, как бронежилет. Тень от околков и лесополосы была прозрачна, да и сквозь саму древесную стену просвечивали полянки и река.
Созерцание проплывающего предзакатного пейзажа было прервано ритмичным поталкиванием. Чей-то локоть пихал меня в рёбра. Я подумал, что, возможно, какой-нибудь старушке я приглянулся и она решила уступить мне место, собираясь выйти на полустаночке, но увы. Ощутив себя в электричке, я включил звук и услышал весёлую речь за спиной. Беседовали две ровесницы лет за пятьдесят. И одна из них, здоровенная тётенька, кило на 120 и ростом наголову выше меня, не прерывая весёлого повествования о какой-то стерве, чесала себе поясницу большою рукою. Такая мелочь, как мои шпангоуты, и трясущийся за ними ливер, тётю не волновали нисколько. Не хотел бы я быть той вошкой, которая покусывала её поясницу. Поначалу хотел было я начать кашлять ей в ухо, да больно уж погодка хороша была.
Но созерцанию вновь помешали. Разгорелся страстный скандал. Одна боевая подруга пыталась усадить старичка из своих знакомых на место ребёночка, которого мамаша не хотела брать на ручки, мотивируя тем, что на него куплен билет. Вагон разделился на два лагеря, уже раздавались непонятно в чей адрес - <Мразь>, <гнида> и прочие слова. Надеюсь, не в адрес ребёночка. Затем все притихли, потому что мужик, сильно похожий на певца Хворостовского, оборотившись, громко орал на кого-то <Убери, убирай сказал!> и пытался нагнуть имярека за шиворот. Имярек сказал!> детским голосом чего-то пищал в ответ. Я позавидовал народу в том конце вагона, что они имеют возможность наблюдать за таким интригующим конфликтом. Приказы убрать продолжались минут десять, после чего затихли: либо имярек убрал, либо само стекло куда-нибудь.
А тётка всё чесалась и чесалась. И тут совершенно рядом со мной освободилось место. А больная тётка стояла спиной. Конечно, кто-нибудь небрезгливый, или тот, который сам чешется, как Бобик, сразу сел бы, но я, представив, что чесаться она будет продолжать рядом с моей головою, ткнул её в каменный бок и предложил место. Она села и только тут я увидел её лицо. Вылитая Слиска! Думаю, если их поменять местами, ничего бы не изменилось ни в электричке, ни в Думе. А подружка её, оживлённо жестикулирующая в том ритме, как подруга чешется, оказалась мне страшно знакома. По-моему она преподавала в Сибстрине чего-то типа инженерной геодезии.
В это время инициаторша скандала в сторону мамаши с дитятей усадила уже всех своих знакомых, коих оказалось человек семь и села сама рядом со своим пьяным мужчиною. Мужчина был то ли еврей, то ли армянин, то ли просто загорелый, возраста лет 50. А напротив него сидел паря в кожаной куртке, тёмных очках, сурового вида, но с умным лицом. Этот мужик начал нахваливать пацана, какой он красивый, просил снять очки, что б посмотреть какие у него глаза. Дурдом полный, причём ничего сексуального или слащавого в его приставаниях не было, он им восхищался, как породистой собакой или лошадью. Паря не знал, куда деваться. Женщина успокаивала своего мужика и, казалось бы, успокоила, но тут хлопчик неосторожно снял очки, и всё началось сначала.
А потом мы приехали домой и сели жрать. Не сели ещё, а только сядем, так что пока, приятного мне аппетита.
Пионерская любовь
Однажды на прогулке мне один вышедший быстренько выгулять посреди своего пятидесятилетия собачку приятель, введённый алкоголем и хорошим настроением в состояние ослабленного контроля за базаром, безо всякого подталкивания с моей стороны, выдал мне свой маленький мужской секрет.
Он сказал, что, ты знаешь, мол, действительно я убедился, что молоденькая любовница, не шлюха (тут я кивнул, ну, я понимаааю) даёт 50летнему мужчине второе рождение, и так далее, но тут я его маленько хлопнул по башке пыльным мешком, спросив: "А как же семья?" Но что он сказал:"Ну, что ты! Семья - это святое!"
К чему это я? К тому, что когда собаки отдыхают, и даже, когда не отдыхают, имеют место мужские разговоры не только про армию, но и про баб-с. Собака-то не расскажет жене, да и с её точки зрения - ну чё тут такого? Особенно, если собака - тоже. Кобель.
По этому поводу я расскажу историю первой любви. Ко мне. (Это не команда, а направление первой любви)
Дело было в пионерском лагере имени дедушки Егора Тимуровича Гайдара. Я был, как ни стыдно в этом признаваться, пионером. Не шибко я любил все эти лагеря по той простой причине, что выбирать себе друзей я предпочитал сам, а тут кроме двух-трёх друзей в довесок предлагалось ещё человек 150. Но это ещё бы и ничего, но все эти пионерские линейки с поднятием флагов, спартакиады, принудительное участие в которых я ненавидел по причине своей неспортивности, уборки территорий, ограничение в купаниях (это для меня-то, росшего до 6 лет в 50 метрах от Оби, рыбачившего и умевшего нырять сколько себя помню, а это лет с четырёх), всё это шибко перевешивало единственные удовольствия - купание и танцульки под аккордеон. Ну ещё было одно удовольствие - дебильное рахметовское хождение босиком по сосновым шишкам, и похвальба своими дубовыми пятками. Вне конкуренции был, конечно, прощальный пионерский костёр. А все эти выпиливания лобзиком, моделирование, чтение не тех книжек, которых нет в библиотеке, а тех, которые есть - вызывали смертную тоску. И даже святая для любого будущего воина игра "Зарница" проходила для меня как-то кисло. Помню однажды на меня надели прорезиненный плащ, а было мне лет 12, и выдали мне вдруг одноствольную берданку, без патронов естественно. Я должен был охранять заросшую крапивой водокачку, которую диверсанты старших возрастов должны были взорвать путём нанесения мелом на ней креста (богохульники, понимаешь!) Я не понял, как я должен был обезвредить наглого лазутчика, прикладом его, что ли долбить по пальцам, что б у него мел из рук выпал? Конечно, ежели бы мне выдали хотя бы один патрон, можно было бы постараться, и тогда возможно судьи не посчитали бы за крест оставшиеся на стене после диверсанта коричневые дурно пахнущие пятна. А без патронов - пока я уныло шарился по крапиве, показывая стволом, как бигль хвостиком, своё местонахождение, конечно этот крест появился, и водокачка условно прекратила функционировать.
И всё-таки были кое-какие посиделки, которые воспитатели, занятые по вечерам распутством, иногда не контролировали. К примеру я, катастрофически сжигающий дома своё зрение чтением книг, взятых у друга в шикарной библиотеке, причём сжигающий его вместе с батарейками карманного фонаря под одеялом, был малец начитанный, и после отбоя по просьбе отряда пересказывал им прочитанное ранее. Ну, я представляю как в то время я мог пересказать "Мексиканца" Джека Лондона: "Он его - тынц, а тот ему - тыдынц!" В общем народ засыпал мгновенно. И вот, как сейчас помню, рассказывал я "Страшную месть" Гоголя, и вижу, что на том моменте, как нехороший казак пил из фляжки "чёрную воду" (Нескафе Голд, я полагаю) народ совсем перестал реагировать, кроме пацанов из старшего отряда, забредших на чтения. Дослушав до конца они чем-то забулькали, спросили, буду ли я вермут пить, на что я, конечно согласился, выпив по стакану вкуснейшего вермута, пацаны куда-то слиняли. А у меня весь сон прошёл, а интернета ведь тогда не было...
И вот переходим к теме рассказа. Народ пионерский в то время был какой-то воинственный, даже к противоположному полу, никакого дружелюбия, сплошные подколы и издевательства. Прошли давно те времена, когда между комсомолкой и комсомольцем проповедовались прозрачные и честные оношения, причём комсомолка не должна была непатриотично отказывать товарищу. Но мы были пионеры и пребывали в горестном неведении о сих исторических тенденциях, иначе политическая сознательность была бы на высоте. Но каждый выпендривался перед девками по своему. Я голыми пятками по шишкам шпарил, поскольку других достоинств в себе не замечал. Братан мой двоюродный Олег классно в футбол играл и обладал даром красноречия, за что его впоследствии прозвали Троцким. Серёга Лавренчук (ну надо же, даже фамилию вспомнил!) умудрялся делать перевороты и выход силой на конструкции представляющей арку над воротами, состоящую между прочим из смертельно торчащих копий. Серёга хвастался, что он уже не мальчик, но вразумительно рассказать, как это было не желал, прикидываясь джентльменом. Из эротических пионерских игр была знаменитая бутылочка, но почему-то результатом выбора крутящейся стекляшки было не целование, а выкладывание по честному своих тайн и тайных желаний. То ли брезгливый народ был - целоваться со всякими противными особями, то ли стеснялись, а скорее всего сбрехать-то легче, чем с какой-нибудь толстой мымрой челомкаться. Ну, убогие развлечения изуродованных идеологией детишек.
И вот однажды я попал. Была у нас там одна девочка, выше всех на две головы, ходила, каланча такая. Рядом с ней стоять любому пацану было стрёмно, потому что чувствовалось, что она тебя неправильно воспринимает, голова твоя ей кажется большой, а ножки совсем маленькими. По тому же закону всё происходит, по которому расписываются купола в храмах, только наоборот. К тому же улыбка у неё была какая-то хищная и в то же время стеснительная. Короче - народ её сторонился, пацаны по уже известной причине, а симпатичные девчёнки непонятно почему, но я догадываюсь, что они её побаивались, видно уже почувствовали на себе преимущества её длинных рук и высокого роста. И вот как-то раз при выпаде на неё горлышка бутылки она должна была раскрыть свою душу перед парой десятков безжалостных сверстников, в скопише которых угадывалось будущее общество, состоящее из взрослых людей, состоящее из коммерсантов, спившихся рабочих, интеллигентов (в том числе - гнилых), домохозяек упивающихся сейчас мыльными операми, возможно - хулиганов и воров, комсомольских вожаков, которые переквалифицируются в банкиров, и даже был там по меньшей мере один собаковод-любитель. И вот эта дылда плутовато повела глазами, улыбнулась своей жестковатой улыбочкой, и выдала тайну сердца:" А я Медведева люблю." Я сидел в это время на спинке кровати и такого счастья никак не ожидал. Девки противно захихикали, да так злорадно, как будто мне завтра на ней женится придётся. Чё-то мне это всё не понравилось. Я же не Иванушка Интернэшнл какой. А когда мне чего-то не нравится, я просто-напросто избавляю эту враждебную среду от своего присутствия. Но зачем перед уходом я пальцем у височка покрутил, сволочь, я не знаю. Но эта тема до конца сезона не возникала больше. Олежка, братан мой задружил с весёлой девочкой, Серёга - с самой красивой (а верхом сексуальных отношений считалось прилюдно качаться вдвоём на доске-качели), а я благородно выкинул синицу из руки в небеса, что б летала с журавлями вместе, и она взмыла туда, тем более, что она походила не на синицу, а на цаплю.
Но самое главное я не рассказал. Я думаю, что причиной возникновения такой непонятной симпатии к обыкновенному олуху явилось банальное совпадение наших фамилий. Она была моим однофамильцем, и приглядываясь ко мне она во мне не нашла ничего отталкивающего. Низкий ей поклон за это. Отсутствие недостатков, (увы - только моральных) по прежнему я считаю своим богатством.
Живя с чистой совестью я лишь перед одним субъектом иногда чувствую вину, хочется попросить у него прощения, когда кажется, что что-то я всё-таки делаю не так. Я имею в виду унитаз.
Я - музыкант.
Цитата:
Garm написал:
"Урал" случайно уроненный на пол, вызывает трещины в бетоне.
Забыл ещё струны от рояля упомянуть.
А потом были с гладкой оплёткой, звучали гвоздеподобно.
Когда я играл в ансамбеле, иначе не назовёшь, который базировался в клубе завода "Труд", басист принёс показать, какие должны быть струны на басе, с полимерным покрытием, бас, правда был Орфей полуакустический, я на таком уже в армии играл. Так с непривычки пальцы улетали не туда - так было волшебно скользко. А я в то время на соло-гитаре играл и на клавишных. Гитара Мюзима была. Ну а клавишные - это полнейший отстой: "Юность", по моему ещё "73". Но я редко этого монстра подключал, уж лучше совсем без него.
Помню, как я пользовался им на Хэй Джуд. Сперва расстроенное пианино без передней деки брякало, потом, когда уже раскачка шла, в ход пускалась старая Юность, а когда уже к коде "да-да да, да-да-дада-..." Постепенно вкручивались все тембры на максимум, получалось - массовое убиение свиней, причём клава эта шаталась вся, и вообще - колёсики эти с циферками у меня отвращение вызывали.
А как я в эту команду попал:
Играл я в школе, и после, с другом стали мы песенки сочинять, с такой примитивно-юношеской многозначительностью, но арранжировки до сих пор с удовольствием вспоминаю, сложные были и насыщенные, а тексты - ох, мама...
Это мир нарисован цветными мелками, как же мы в этом мире игрушками стали!
Упасть не встать, какое горе. Два обалдуя лохматых, школу на тройки закончили, целыми днями - пляж - барахолка - кабак - девки, а горюют чего-то.
Ну вот, а братик мой, Троцкий который, тусовался иногда у нас в школе и своим пацанам за тридевять земель мной хвастался.
И как-то раз, когда я уже работал за 65 рублей 50 копеек в месяц чертёжником-конструктором, стучатся ко мне в дверь. Открываю. Стоят страшно хулиганского вида пацаны, штук пять и сурово на меня смотрят, и среди них я узаю одноклассника братишки, по кличке Фима. И он меня представил команде, сказал, что их гитарист совсем разболтался и они мне предлагают поиграть.
Пааехали. Набрали Стрелецкой, конечно. Дали мне Мюзиму. Обыграл я её, и вдруг стал, громко говоря, импровизировать, чего со мной не было раньше, правда гнусным тембром с обглоданными напрочь верхами и средними, что б лажа не так слышна была.
И так мне этот тошнотворный тембр понравился, что коллеги чуть не на коленях стояли, что б я нормальным звуком играл - им-то нафига такое оригинальное звучанине.
Я даже у них спеть разок попытался, по их просьбе. "О, Дарлинг" я спел, а "плиз, белив ми" - мне уже не дали.
Я подозреваю, что не только из-за голоса, рожа у меня при таких высоких нотах шибко отвратная становится. Они даже как-то перепугались, как будто увидели перед собой существо из параллельного мира. Ханыга посмотрел, как я только воздух набираю - ему сразу страшно стало, но взгляд не мог отвести, как от наезжающего на него паровоза.
Тогда вышел "О, счастливчик" и мы передрали несолько Прайсовских песенок, очень хорошо звучали, правда без клавишных - Юность тут не катила, да и Прайс из меня... если только кепочку надеть?
Поиграли мы малёхо, с пол-годика, на свадьбах в основном и на заводских мероприятиях, а на лето появился какой-то золотозубый эпштейн, пузатый администратор "Цирка на сцене", гастрольной шарашки и предложил нам турнэ по областным грязям. Пацаны уехали, а я в институте, якобы, учился.
Приезжают осенью, встретились на танцульках - все в фирме, денег полные карманы, купили каждый свой аппарат и инструмент, но что-то у них не пошло.
Спустя много лет я Адая, барабанщика нашего, встретил вдруг на рынке - мясной босс какой-то.
Ханя-басист - по машинам чего-то шарит. Фима, гениальный звукоинженер, умудрившийся простую приставку Нота вырастить до таких габаритов, что при включении какого-то первого установленного тумблерочка приходилось засовывать туда руку по локоть, ещё б немного и получилась машина времени, по крайней мере в кино её показывают очень похоже, ремонтирует скромно иномарки, а какую технику он делал, когда я из армии пришёл!!
Да и сам я - слесарь. И хрен со мной.
Мамкины трусы
Половое созревание - такая разнокалиберная шрапнель, что ранения от неё могут быть нанесены в самые разные части тела и психики. Только успевай по молодости уворачиваться.
Вспомнил я почему-то сегодня один случай, произошедший со мной классе в третьем.
Учился у нас один хлопчик, звали его Витя. Жгучий брюнет, просто вылитый Спартак Мишулин в детстве. То что впоследствии у него ранее прочих усы с бородой попёрли, как весной крапива - это точно. А может быть он и в первом классе первый свой букет учительнице усатым вручал, не знаю.
Почему-то мы с ним скорешились, наверное потому, что за одну парту нас посадили.
И вот однажды то ли урока не было раннего, то ли мы ушли с физ-ры, но это вряд ли, не тот возраст был ещё, но пригласил он меня домой с заговорщицким видом, мол - чего-то покажу такоооое...
Пошли мы к нему в гости. Обыкновенная хрущоба, обыкновенная квартира.
Брожу я по комнатам, рассматриваю книжки, бинокль какой-то, телевизор, а Витю нашего аж распирает от нетерпения чем-то похвастаться.
Иди, говорит, сюда, в ванную.
Я захожу, а он уже залез в ящик с грязным бельём и шерудит там в полный рост, как моя крыса.
И вдруг с победным кличем достаёт какую-то тряпку и говорит: "Вот! Мамкины трусы! Хочешь понюхать? Свежие, только сняла, вчера утром ещё не было!"
Ну ни хрена. Позвал друга в гости на понюх мамкиных трусов. Лучше б чаем с конфетами угостил.
А сам нюхает их, как розу. Чувства мальчика переполняют. И хочет он меня привлечь в адепты секты нюхачей, приобщить, к этому, как к высокой литературе, музыке, балету.
Чувствую я, что чего-то не понимаю. Такие же сомнения в своей понятливости меня терзали, когда в классе восьмом я всё никак не мог понять прелести романа Толстого "Анна Каренина" - прослеживается явная связь с трусами Витькиной мамаши.
Ну что поделать - инфантильный был я мальчик.
Воспользовавшись случаем я вскоре пересел от Витька подальше, хотя он иногда заговорщицки посверкивал на меня своими чёрными, сверкающими от наворачивающихся от мамкиного запаха слёз, глазами.
В детстве быстро всё забывается, и я про тот случай забыл напрочь.
Витя после восьмого класса ушёл в какое-то ПТУ, исчез из поля зрения. Но когда я уже учился в Сибстрине, я пару-тройку раз его встречал. И каждый раз он как-то сковано себя вёл, взгляд отворачивал. Стесняясь неизвестно чего рассказывал про свою работу: водитель здоровенного грузовика, Краза, всего грязного (как мамкины трусы).
И только сейчас, когда я вспомнил про те посиделки с трусами вместо чая, мне стало понятно чего он так стеснялся. Поскольку меня эти трусы на чувства не прошибли, я про это и забыл, а для него это его откровение, приподнимание тяжёлой кулисы его детских страстей перед человеком, который лишь показался ему другом и не оправдал его надежд - было душевной травмой и суровый водитель Краза терялся перед свидетелем своего порока.
Вот такая история. А мамка мне его не понравилась, какая-то надменная тётка была.
Знала бы она...
Страсть добермана
Запретный плод сладок.
Сильвер понимал, насколько это грешно, противоестественно, стыдно и граничит с извращением. Он понимал, что реализация его порочной наклонности неотвратимо повлечёт за собою наказание, но не столько оно тяготило его психику, сколько противоестественность его желания и его постыдная избирательность и направленность.
Изо всех, казалось бы, достойных его страстей многочисленных объектов лишь она прельщала его своей свежестью, своей хрупкостью и нежностью, никак не совместимой с его страстью и даже просто его массой и размерами. Эта её ломкость и податливость особо возбуждали его, как и угнетали его сознание неизбежностью её гибели, или, по меньшей мере, страшных травм, если он не сможет удержать свою страсть и она помимо его слабеющей с каждой секундой воли, вырвется наружу. Её запах, который постоянно ощущал он через стены, расстояния, где бы он ни был, чем бы он ни занимался, постоянно приближал роковую минуту, и он с ужасом ждал и старался избегать того момента, когда они останутся наедине. Ибо знал, что тогда этот аромат, упругость её тела, гибкость движений, её умопомрачительная красота, всё это сольётся в единый магнетический поток, отключит все запреты, сломает все запоры, нарушит все табу, и смертельным ураганом сметёт, погубит это нежное создание, созданное Богом не для реализации его патологических фантазий, а совсем для другого, возвышенного и непонятного для него предназначения.
И это, конечно же, произошло. Однажды, после вкусного обеда, лёжа на диванчике на даче, я услышал душераздирающий крик, крик, который, казалось ни одно живое существо не в состоянии произвести, крик, поднявший волосы дыбом на голове, крик, от которого волной побежали по телу мурашки, шевеля майку и трусы.
Это кричала моя любимая жена, с которой мы прожили долгую жизнь, но ни разу за всю нашу жизнь я не слышал такого визга, такого ужаса в её голосе. Она кричала: <Андрюша! Посмотри, что он делает!!!!"
И выглянув в окно, я увидел, как Сильвер яростно и сладострастно валялся по шелковистой, нежной и податливой морковной ботве.
Намаз на фазоинвертор
Для начала хочется себя обезопасить от участи Салмана Рушди. Спешу заверить, что первое слово в названии использовано по принципу "ради красного словца не пожалеет и отца" (отец - с маленькой буквы) и для обозначения только позы и никаких вероисповеданий. Если б я был настолько образован, что знал бы, как эта поза называется в Кама Сутре, всё было бы не так рискованно.
Я единственный в мире свидетель, наблюдавший в прошлые выходные совершавшую (повторяю это слово артикуляцией) "..а..а.." женщину нехилой комплекции, одетую в шерстяные чёрные колготки, что ли?, и в бюстгалтер. Держала эта женщина в голой руке кусочек рыбных консеров, как жертвоприношение, держала в направлении фазоинвертора акустической системы 35ас018.
Что такое, дети, фазоинвертор? Это такая дырка, наподобие дупла. А назначение у неё - инвертировать звуковую волну, которая генерируется обратной стороной диффузора динамика таким образом, что б на выходе она суммировалась побродив в колонке, отставая на период (в лучшем случае) с волной от наружней стороны диффузора. От этого звуковое давление якобы увеличивается, немножко, на ползалупки.
Женщина была - Танюха, с которой я собрался пойти в тяжелейший поход по магазинам с целью купить ей одёжку. Забегая вперёд скажу, что поход, начавшийся таким образом не мог закончится удачно, что и вышло. Зайдя в один бутик я осадил кинувшихся наперерез продавщиц вопросом об уровне цен (товаров, а не их самих). Оказалось, что продавщицы все скопом - наверное дешевле приведённой в примере кофточки, размером с рукавицу, а стоимостью - 13000р. А в остальных обычных лавках продавались какие-то наряды для "Лицедеев".
За день до этого я ощутил отсутствие сигнала в правом наушнике. Пробежавшись по проводу, я обнаружил перегрызенную жилу, перегрызенную красиво, с разлохмаченной медью. Найдя в квартире крысу, я ласково погладил её по головке, почесал за ушком, посадил в клетку и, умильно улыбаясь включил паяльник, радуясь, что это не усилок помер от старости.
В описываемое утро всё было слегка по другому. Болела голова. Причём - если бы с похмелья, а то так просто, у ни в чём не виноватого человека - болела голова.
Танюха мне говорит, что крыса влезла в колонку через дырку и не хочет выходить. Тут уж я разорался, что б она её выманивала, а то она там ещё провода сожрёт. Молилась Танюха безрезультатно. Время выхода из дома приближалось, а крыса и ныне там. Ну, говорю, суччччара, щас я ей поставлю "Шоу маст гоу он", причём на полную мщоность, она быстро вылетит оттель.
Танюха схватила меня за руки и орёт, не надо, мол. Орёт так, как будто я, фашист из кино, хочу расстрелять её единственного поросёнка (только что, главное, ..а..а.. совершала?). Она ж (крыса), говорит Танюха, когда ты кашляешь (а кашляю я тихонько- прим. кашляющего) - аж подскакивает, а тут сам Меркьюри запоёть! - она ж если и не умрёт, то загадит тебе всю колонку.
Я смягчился, ладно, говорю, поставлю не Меркьюри, и потихоньку для начала. Ещё полчаса повыбирав музыку, которой надо было изгонять крысу, я включил усилок и...
Не такая она была дура. Первым делом она уже перегрызла провода, чем, как ей казалось - обеспечила себе тишину в своём новом доме.
Твою мать! Придётся разбирать колонку. Глядь, а задняя стенка, на которой вся требуха смонтирована - вклеена намертво в корпус. То есть динамики вынуть можно, а чинить провода можно только через дырки от динамиков. Я озверел и давай колонкой шлёпать об пол, что б ей, паскуде, всё равно нехорошо стало . Не хочешь музыки - получи землетрясение.
Танюха говорит, успокойся, милый, снизу люди живут, колонка поди килограмм 40 весит, там у них шпаклёвка с потолка летит наверное.
Ничего, говорю, ихние детишки, из которых самая главная девчёнка, только в лифте кажутся адвентистами седьмого дня, с опущенными долу глазками. А как начнут Рамштайн гнять, с визгом, топотом - аж страшно становится, какие страсти бушуют ниже этажом. Ещё и курют, поди.
Крысе несладко пришлось. А ведь ещё и слышала, конечно, как я обещал её взять за хвост и шмякнуть о стену - всё равно обои менять пора.
Но тут Танюха всунула свою миниатюрную кисть (это я её руку так по медицински назвал) в фазоинвертор и умудрилась ухватить крысу за умную голову. Когда она её тащила, та, чувствуя конец, стремясь уцепиться хоть за что нибудь, задними лапами вытащила провода, один из которых оказался так же красиво перегрызен, как и на телефонах, с той лишь разницей, что канал был левым.
Я страшно обрадовался тому, что обрыв недалеко, быстренько починил его.
А Танюха успокаивала крысу, которая целых два дня смотрела на меня другими глазами. Оценила, с каким зверем приходится жить её хозяйке.
Теперь у нас фазоинверторные дырки в колонках заткнуты разноцветными целлофановыми пакетами. Какой-нибудь шальной гость наверное удивится, подумает - надо же какие меломаны живут, заткнули дыры, не нравится им смещение по фазе на низкой частоте, ощущают грязь в звучании, которая недоступна ушам нормального человека.
Но для крысы есть ещё много интересных занятий.
Водопровод у меня проведён в незапамятные времена кислородными шлангами, которые для крысиных зубов - не твёрже шоколада. Так что любителям Рамштайна снизу есть о чём задуматься.
Прогулочка
Хорошо, когда среди ночи, нет надобности заставлять себя уснуть.
Завтра, похоже, представляло из себя неопределённую необязательную тёмную застывшую массу, и лепить его можно начинать сию минуту, или когда угодно.
Собака, почувствовав моё пробуждение напоказ зевнула с писком, потягиваясь, заскрипела диваном, таким образом выравнивая кровяное давление на случай прогулки. Ведь от хозяина всего можно ожидать, даже такой нечаянной радости.
Ну, раз он всегда готов, то и мне недолго собраться. Даже боковым зрением я его не видел, чувствовал, что он был рядом, в темноте.
Десятый, последний этаж не очень удобен для прогулок с собакой, но незаменим для полётов. По-прежнему не глядя, я обнял его, уже невесомого, и мы полетели.
Небо было тёмным и освещало землю лишь краями облаков, за которыми пряталась сонная луна, знающая, что нам и этого света достаточно, и занимающаяся там, за облаками, какими-то своими домашними делами.
Банальная ночная прогулка. Никогда не задумывался над тем, как нам удаётся вернуться обратно, какая-то пчелиная навигация помогала мне находить дорогу обратно. Впрочем я её и не искал, оказывался дома в любой момент. Просто надо было придерживать скучающего в полёте кобелину, что б он не урулил куда глаза глядят. Ладонь моя привычно онемела от контакта с его наэлектризованной шерстью.
На этот раз под нами проносилась едва различимая масса тайги, слегка рефлексирующая лунным светом, отражающимся от её снегов.
И вдруг она закончилась, открыв до горизонта ледяную пустыню, кое-где мерцающую участками воды.
Море, что ли?
А вот мы это сейчас и выясним. Приземлившись, я огляделся.
Сильвер, побрехав в бескрайнее пространство, бегал по снегу. Ни холода, ни ветра. Погода нейтральная, как вода в стакане. Вдруг сердчишко ёкнуло, когда я увидел, что он бегает по луже и кусает воду, как летом, может это действительно море, и он сейчас провалится в полынью? Но обошлось и он подбежал ко мне.
Тайгу мы перелетели метров триста, и я решил войти в неё. Обнаружилась грязная, необычно городская весенняя дорога, по которой мы и отправились к угрюмым соснам.
Странно, что Сильвер никак не отреагировал на строителя в ватнике и валенках, ворчливо вынырнувшего из мрака, и прошедшего, не заметив нас в трёх метрах. Никаких признаков стройки, ни света прожекторов, ни забора, лишь за пригорком слышалось шевеление каких-то механизмов.
Наконец-то Сильвер решил усесться помучить свою промежностную грыжу, и мне пришлось ему помогать. Навалив кучу прямо в след от ноги строителя-призрака, он радостно побежал к тайге.
Пора бы и домой, может быть усну? Но шокировать строительный народ булгаковскими взлётами в небеса не хотелось, пусть работают, не отвлекаются, и я решил прогуляться по тайге, а оттуда уже и взлететь.
Мрачновато. Подлеска никакого, калиброванные сосны молчали, будто каменные, и наст был твёрд, как мрамор:
Лёжа в кровати я смотрел на прямоугольник окна, проявляющийся сквозь штору, которая днём была пламенного цвета, а нынче - серой, как весь предутренний октябрьский мир.
Хорошо, когда нет надобности заставлять себя уснуть под утро. Несмотря на то, что глыба завтрашнего рабочего дня обработана много лет назад и представляет из себя унылую жизненную абстрактную скульптуру, я ещё успею заснуть и выспаться, потому что вставать рано не придётся, ведь со псом, умершим два года назад, я уже погулял
Сдача спермы
Вдруг обнаружилось, что мы с женой зря предохранялись. Детей не было, их рожали другие. Тогда понесло нас в консультацию. Не буду уточнять, чего там выяснилось, важен сам процесс исследования. Если у женщин всё определяется безо всяких изысков, то нашего брата приходится доить.
Для этого первым делом цельный месяц предполагается воздержание. Конечно, для девяностолетнего старца, это просто праздник, а для молодого, хоть и секондхэндовского, но, до сих пор тридцатилетнего дяди, этот месяц нельзя назвать медовым.
И вот наступила пора идти сдавать сперму на анализ. В конце месяца в раздутом мужике начинают шаять всякие предположения насчёт сервиса, который ему предоставят внимательные и симпатичные врачихи.
В конторе даже нету гардероба, несмотря на зиму. В приёмной (какое волнующее слово) сидела очкастая пожилая тётка, что было понятно даже выдержанному в течение месяца самцу. И вот, вместо сексуальной медсестры, ему вручают стеклянный стопарик и намекают, что он без лазерного прицела должен пульнуть туда свой заряд. Хорошо обезьянам, они своим органом управляют спонтанно и легко, по телеку показывали. И вот я, человек в зимнем футляре, уныло направился в комнату для удовольствий, ожидая сутулой спиной звонкого девичьего крика <Вам помощь не нужна?>. Увы.
В комнате было сумеречно, как в чулане, и всё покрашено в серые успокаивающие тона. Наверное они боятся, что при другой цветовой гамме из этих комнат, которых оказалось несколько, будут раздаваться страстные стоны истосковавшихся по собственным рукам, животных. Что в свою очередь будет мешать медперсоналу хладнокровно выполнять свои обязанности.
Зайдя внутрь, я выпустил своего позабыт-позаброшенного товарища с целью ознакомить его с объектом его любви - стеклянной баночкой, смутно мерцающей своим холодным стеклом. Он грустно смотрел свозь неё, как Врубелевский Демон, в пустоту.
Ситуация была настолько искусственная, что я разозлился, вышел оттель, не забыв спрятать товарища, и со стуком, поставил пустой стопарик на стол к диспетчеру, регулирующему потоки спермы, как будто только что выпил её, как водку.
Она, увидев позорную пустоту, сделала такое лицо, будто она - рэкетир, а я - отказавшийся платить мешочник. Потом смягчилась, и посоветовала прийти с женой.
Интересно, что из соседних кабинок с деловыми рожами шли мужики, гордо неся свой эякулят, и глядя в пространство глазами воинов.
С женой всё, конечно, получилось, но детей в результате всех этих манипуляций у нас не появилось.
Честно говоря, меня это нисколько не волновало, а жёнушка моя переживала сильно. Но о том, что б взять на воспитание генетически сомнительного дитятку, сулящего в будущем стать неизвестно кем, и которому бы я не имел морального права сказать знаменитую фразу Тараса Бульбы, не могло быть и речи. Тут мы были единодушны.
И вот тогда появилась мысль о собаке.
Квартал ?66
Как должен быть счастлив мужчина-ухажёр с богатым воображением, но слепоглухонемой и с убитым обонянием. Ведь в любой женщине он находит на ощупь всё, что ему угодно. Разве что попадётся особь с постоянно холодным нижним бюстом. Но это не беда, можно либо растереть, либо плюнуть и растереть, либо одеть рукавицы. Я очень люблю и уважаю женщин, понимаю, что два этих глагола сочетаются странно, но так уж оно есть. Женщину всегда есть за что любить, какой бы паскудой она не была.
А так же уважать, какой бы не была она дурой. Женщинам памятник (в)ставить надо.
Есть, разумеется, обидные исключения, бомжихи всякие, тёщи давнонефаканные тестями, злые и завидующие дочерям, но их мало. Ежели к женщине подойти с душой, а не только с телом - она расцветёт, даже если давно увяла. Но, а если она не врубится, что ты - с душой и начнёт вытрёпываться, то надо гаркнуть на неё, что б задумалась, а не поможет: по печени ей, по печени, как Еркоша. Потому что - заслужила.
Кто такой Еркоша? О, сейчас расскажу.
Как вам такие имена: Еркоша, Чёрт, Бублик-старший, Бублик-младший, Кыла, Голован, Мудак, Плюшкин, Динамит, Рехтя, Мансур, Будки (опять же, старший и младший), Мукомол, Жэка, Макака, Стиляга, Глист, Ворона, Фринн, Кисляк, Колобок: До фига ещё всяких, причём, реальных, кличек.
Это всё молекулы, из которого состоит вещество, под названием детство, вещество, которое со временем сгорает, для кого медленно, для кого - взрывом, но в итоге молекулы эти разлетаются к чертям на атомы, и пропадают из виду. Одна из перечисленных - моя. Немного поразмыслив, вы, знамо дело, решите, что это - Мудак. Логично, но неправильно, полное звучание: Ванька-Мудак, а я до того, как одной ногой неосторожно вступил в интернет, был Андреем.
Ванька мудаком пытался стать только что б оправдать эту кличку, которую ему дали из-за подлой детской внешности, но гены немецкой расы, хотя и не унесли его на историческую родину (только вчера его видел, сильно изменился, хватило рукопожатия и приветствия, что б обозначить общее детство, проведённое в мечтах и драках), но мудаком ему стать не позволили, по крайней мере - полноценным.
Будь я писателем, о каждом из этих чертей написал бы повесть.
Один Лебедь чего стоит. Оставим в покое генерала, ему до нашего Лебедя далеко.
С детства мальчик отличался обратным прикусом, и больших размеров нижней челюстью и членом. Последним он простодушно хвастался с младых лет. Этому органу он молился, как богу, ведь эта деталь организма своей жизнестойкостью и функциональностью превосходила прочие, особенно прыщавую голову, напоминающую щучью.
Шклявый донельзя, Лебедь жил с матерью, причём поговаривали, что, не зная такого слова, как инцест. Уже подросший, но не поумневший обалдуй, на Ивана Купала, с арендованного на праздник второго этажа, юмористично поливавший всех из шланга, вставленного в ширинку, он частенько рэкитировал свою мамашу на предмет получения денег. Однажды весь квартал выходного дня (пацаны, плюющиеся ранетками, мужики, все в сатиновых шароварах, играющие в домино и карты, бабы, сплетничающие на лавочках) увидел, как Лебедь с деловым видом вывел из подъезда семенящую матушку с верёвкой на шее и повёл её в сторону сараек. Когда его окликнули и спросили, как называется спектакль, он через плечо ответил: <Вешать повёл>. Ему быстро и ласково навешали пиздюлей, отобрали стесняющуюся мамку. Вот таким способом безобидный Лебедь решал проблемы отцов и детей.
Живущий над ним мой друг рассказывал, что его отец, услышав однажды бурный скандал, решил спуститься и спасти в очередной раз от долговязого сынка его безобидную мамашу.
Лебедь крушил всё вокруг, вымогая трояк у матери. Лавруха, крепкий и приземистый мужик, заядлый охотник и рыболов, без усилий смял Лебедя, как газету, и, расстелив его на скелетообразной кровати, привязал его верёвкой. Причём один виток её, неплотно затянутый, проходил через горло. Мой друг присутствовал при усмирении бунта. Лебедь лежал, привязанный и матерился, а матушка щебетала вокруг: <Серёженька, Серёженька, успокойся>.
Он был так ловко увязан, что единственные движения, посредством которых он мог, проявляя мышечную активность, сжигать бушевавший адреналин, это громкое пощёлкивание длинными пальцами недоразвитого Паганини с большими жёлтыми ногтями. И под аккомпанемент этих лягушачье-соловьиных щелчков он завывал, выпячивая свою челюсть: <Мать, проститутка, мать, пидараска, развяжиы!> Поняв тщетность своих просьб, он, играя на материнских чувствах, с криком <Ну, па!лу!чиии!> попытался повеситься на том кольце верёвке, что проходило через горло. Его изобретательность произвела на мать паническое действие, она заверещала, что б его развязали, но Лавруха её успокоил, сказав, что <нихуя ему не будет>.
При всех понтах Лебедь был абсолютно безвреден и безопасен, по крайней мере, на квартале этого клоуна никто не воспринимал, как угрозу. Но за хулиганство он всё-таки уселся примерно на годик. Происходило это так. Я сидел у открытого окошечка, было мне лет десять, читал книжку. Лето, хорошо. Слышу какой-то гвалт внизу, дело привычное, книжка интересная, лишь потом, когда раздался женский крик и не женский звериный рёв, я, перегнувшись через подоконник, высунулся наружу и увидел, что голосит Лебедевская мамаша, по земле артистично с рёвом катается Лебедь, причём так, что современным футболистам можно только поучиться, а над ним растерянно стоит мент, разводя руками и успокаивая матушку хулигана: <Женщина, да успокойтесь, я ж ему ничего не сделал>. И всё это в окружении толпы благодарных зрителей, воспринимающих этот спектакль, как комедию, и смеющихся от души.
Вернулся Лебедь весь синий. Исколото было всё, от век до мизинцев на ногах, удивительно, как ещё под ногтями не было наколок. Почувствуя себя вором в законе, он ходил по кварталу с одним из первых переносных, ещё катушечным магнитофоном, ходил в белоснежной, стиранной счастливой матушкой, рубашке, широченных клешах и босиком. Но Бублик-старший, очень спокойный хлопчик, не выдержал такого зрелища и после очередного высказывания Лебедя одним ударом по башке разнёс на мелкие, покатившиеся по сухой пыльной земле, радиодетальки, его магнитофон. Лебедь вернулся домой в окровавленной белоснежной рубахе, с музыкой, которая звучала теперь только в его голове.
Спустя много лет, мой друган Димка, когда мы с ним трудились в одной бригаде на заводе, однажды, хлопнув по столу, сообщил удивлённо, что сегодня видел Лебедя.
Шёл в сторону нашего квартала, такой же прыщавый, с птичьей грудью, челюсть вперёд, а под руку его вела немыслимой сексуальности баба, заглядывала в его надменную рожу ласково, с любовью. Куда он шёл, ведь старый дом наш уже давно сгорел, и на том месте стоят в крапиве всего лишь четыре металлических гаража?
А что же Еркоша? Внешность его прямо соответствовала главному
предназначению в жизни. Он был боксёр.